Макс Брукс - Мировая война Z
— Сработало?
(Смеется).
— В каком-то смысле я все-таки стал мучеником. Я проплакал всю дорогу до Каира.
— Каира?..
— Из Кувейта не было прямых рейсов до Израиля, даже из Египта не было — с тех пор как Лига арабских государств навязала свои ограничения передвижений. Нам пришлось лететь из Кувейта в Каир, потом автобусом добираться через Синайскую пустыню к Таба.
Когда мы приблизились к границе, я в первый раз увидел стену, все еще незаконченная, голые стальные банки выступают над бетонным основанием… Я знал о печально известной «стене безопасности», но всегда думал, что она окружала только Западный берег и сектор Газа. Здесь, посреди бесплодной пустыни, стена только подтверждала мою теорию о том, что израильтяне ждали нападения на всем протяжении границы. Ладно, подумал я. Египтяне наконец-то вспомнили о мужестве.
В Табе нас высадили из автобуса и приказали идти — гуськом, мимо клеток с громадными и свирепыми на вид псами. Мы шли по одному. Пограничник, тощий такой африканец— я не знал, что бывают черные евреи,[15] — поднимал руку. «Стой там!» — говорил он на едва понятном арабском. Потом: «Проходишь, пошел!» Передо мной стоял старик. У него была длинная белая борода, он опирался на трость. Когда он проходил мимо собак, те просто взбесились, начали выть, рычать, лязгать зубами и бросаться на прутья клетки. Рядом со стариком тут же появились двое могучих парней в штатском. Они прошептали что-то ему на ухо и увели. Я видел, что старик ранен. Его дишдаша была порвана на бедре и запятнана коричневой кровью. Но эти люди мало походили на врачей, а черный фургон, куда его провели, на «скорую помощь» и подавно не тянул. Сволочи, подумал я, слушая плач, которым провожали старика его близкие. Отсеивают слишком больных и старых, которые ничем им не пригодятся. Потом настала наша очередь идти сквозь строй псов. Ни на меня, ни на кого из нашей семьи они не загавкали. По-моему, одна собака даже хвостом повиляла, когда нам сестричка протянула к ней руку. Однако тот, кто шел за нами… Снова рычание, снова непонятные люди в штатском.
Я обернулся и с удивлением увидел белого, американца или канадца… нет, скорее это был американец, слишком громко он возмущался по-английски. «Да ладно вам, я в порядке! — кричал он, вырываясь. — Прекратите, ребята, какого черта?» Американец был хорошо одет, в костюме и при галстуке, дорогой чемодан, который полетел в сторону, когда владелец начал бороться с израильтянами. «Приятель, ну-ка убери руки! Я такой же, как вы! Ну!» Пуговицы отлетели, рубашка распахнулась, и я увидел окровавленную повязку на животе. Американец продолжал брыкаться и визжать, пока его тащили в фургон. Я ничего не понимал. Таких-то зачем? Явно дело не в арабской национальности и даже не в ранениях. Я видел несколько беженцев с тяжелыми ранами, которых приняли без вопросов. Их всех проводили к машинам «скорой помощи», настоящим, а не к черным фургонам. Собаки тут неспроста. Может, проверяют на бешенство? Для меня это было самое правдоподобное объяснение, и в лагере для интернированных у Йерохама я только утвердился в своем мнении.
— Вы имеете в виду, в лагере для временного проживания переселенцев?
— Проживания и карантина. Тогда я воспринимал его как тюрьму. Именно этого я и ждал: палатки, теснота, охрана, колючая проволока и кипящее, жарящее солнце пустыни Негев. Мы ощущали себя пленниками, мы были пленниками, и хотя я никогда не нашел бы в себе сил сказать отцу «я ведь предупреждал», это ясно читалось на моем кислом лице.
Чего я не ожидал, так это врачебных осмотров — каждый день, с участием целой армии медиков. Кровь, кожа, волосы, слюна, даже моча и фекалии[16]… Беспрестанные анализы изматывали, унижали. Одно утешало и, возможно, не давало поднять всеобщий бунт некоторым из задержанных мусульман — большинство врачей и медсестер, проводивших осмотры, сами были палестинцами. Мою мать и сестер осматривала женщина, американка из Джерси, нас с отцом — мужчина из Джебалии, сектор Газа, который сам всего пару месяцев назад был среди задержанных. Он все повторял: «Вы правильно сделали, что приехали сюда. Вот увидите. Я знаю, вам тяжело, но увидите: другого пути нет». Он сказал нам, что израильтяне говорили правду. Я до сих пор не мог заставить себя поверить, хоть и хотелось, все больше и больше.
Мы оставались в Йерохам три недели, пока изучали наши бумаги и выносили окончательное медицинское заключение. Знаете, за все время в наши паспорта едва взглянули. Отец немало потрудился, чтобы собрать официальные документы. По-моему, они никого не заботили. Если израильские силы обороны или полиция не разыскивали вас из-за каких-то «некошерных» действий, значение имело только состояние здоровья.
Сотрудники министерства социальных дел снабдили нас ваучерами на финансируемое жилищное строительство, бесплатное обучение и работу для отца с зарплатой, которой хватит на всю семью. Это слишком хорошо для правды, думал я, когда мы садились в автобус на Тель-Авив. Теперь бабахнет в любой момент.
Бабахнуло, как только мы въехали в Беэр-Шева. Я спал и не слышал выстрелов, не видел, как разбилось лобовое стекло. Я подскочил, ощутив, что автобус виляет из стороны в сторону. Мы врезались в стену какого-то здания. Кричали люди, повсюду — битое стекло и кровь. Наша семья сидела близко к аварийному выходу. Отец ногой распахнул дверь и вытолкнул нас наружу.
Там стреляли. Отовсюду — из окон, из дверей. Солдаты против гражданских, последние с пистолетами и самодельными бомбами. Вот оно! — подумал я. Сердце едва не Разрывалось на части. Освобождение началось! Прежде чем я успел что-либо сделать, прийти на помощь товарищам по оружию, кто-то схватил меня за рубашку и втащил в «Стар-бакс».
Меня швырнули на пол рядом с семьей, сестры плакали, мама пыталась укрыть их собой. У отца было прострелено плечо. Солдат армии обороны Израиля пихнул меня на землю, не давая высунуться в окно. У меня закипела кровь, я начал искать, чем бы вооружиться — хотя бы осколком стекла, чтобы перерезать горло йехуду.
И вдруг задняя дверь «Старбакс» распахнулась, солдат развернулся к ней и выстрелил. Окровавленный мертвец упал на пол прямо рядом с нами, граната выкатилась из его дергающейся руки. Солдат схватил гранату и попытался выкинуть ее на улицу. Она взорвалась в воздухе. Солдат закрыл нас собственным телом и повалился на труп моего убитого арабского брата. Только это был вовсе не араб. Когда у меня высохли слезы, я заметил у покойника пейсы и ермолку, из его мокрых, изорванных штанов змеился кровавый цицит. Этот человек — еврей, вооруженные повстанцы на улицах — евреи! Это не битва с палестинскими бунтовщиками, но первые залпы израильской гражданской войны.
— По вашему мнению, что послужило причиной для той войны?
— Думаю, причин было немало. Я знаю, репатриацию палестинцев не одобряли многие, так же как и общий отход с Западного берега. Уверен, из-за Стратегической программы переселения слишком многие сердца полыхали яростью. Столько израильтян было вынуждено наблюдать, как их дома сносят ради тех самых укрепленных автономных жилых районов. Аль-Кудс, наверное… стал последней каплей. В коалиционном правительстве решили, что это одно из главных слабых мест — слишком крупное, чтобы его контролировать, и к тому же брешь, ведущая прямо в сердце Израиля. Эвакуировали не только город, но и весь коридор от Наблуса до Хеврона. Они думали, что восстановление короткой стены вдоль демаркационной линии 1967 года — единственный способ обеспечить физическую безопасность, и не важно, как им это аукнется от религиозных правых. Я узнал обо всем гораздо позже, вы понимаете, как и о том, что израильские силы обороны победили только потому, что большая часть повстанцев вышла из ультраортодоксальных рядов и никогда не служила в армии. Вы это знали? Я — нет. Я понял, что практически ничего не знал о людях, которых ненавидел всю жизнь. Все, во что я верил, развеялось в дыму того дня, сменившись ликом реального врага.
Я бежал с родными в отделение израильского танка,[17] когда из-за угла вылетел один из тех непонятных фургонов, ракета попала ему прямо в двигатель. Фургон взлетел в воздух, перевернулся вверх тормашками и взорвался, превратившись в яркий оранжевый шар. Мне оставалось еще пару шагов до танка: как раз хватило времени увидеть, что случилось дальше. Из горящих обломков полезли фигуры — медлительные факелы в горящей одежде. Солдаты вокруг принялись в них стрелять. Я разглядел маленькие дырочки, следы попаданий пуль. Командир рядом со мной прокричал: «Б'рош! Йорех б'рош!», и солдаты сменили цель. Головы людей… существ начали взрываться. Бензин просто выгорал, а они падали на землю, обугленные, безголовые трупы. Я вдруг понял, о чем пытался предупредить меня отец, о чем пытались предупредить израильтяне весь мир! Чего я не мог понять, так это почему их никто не слушал.
