Эми Тинтера - Рибут. Дилогия (ЛП)
Говоря это, я нарочно не поворачивался, чтобы он не заметил обиды на моем лице.
– Нет, не надо, – возразил Дэвид, идя за мной по пятам к двери. – Мы даже не знали, что ты перезагрузился. Лично я рад, что ты жив. То есть ожил.
Я чуть улыбнулся, берясь за дверную ручку:
– Знаешь, мама с папой сойдут с ума, когда поймут, что ты сбежал.
– Да наплевать.
Я распахнул дверь и повернулся к нему. Дэвид исхудал с нашей последней встречи. Мы и раньше недоедали, но сейчас брат выглядел хуже. Не то что я – вдруг пришло мне в голову. В КРВЧ я поднабрал вес и накачал мышцы, причем быстрее, чем сумел бы в своей человеческой жизни. Я никогда об этом не задумывался, но возможно, мне повезло.
– Передай маме и папе, чтобы возвращались домой, – сказал я. – Иначе сюда вселится кто-нибудь еще.
– Приди и скажи им сам.
Я ступил на крыльцо.
– Воздержусь.
– Мне кажется, они захотят тебя увидеть.
– Тогда пусть приходят ко мне. Я дам тебе знать, где остановлюсь в трущобах. – Дойдя до объявления о торгах на лужайке перед домом, я нахмурился. – С этим надо что-то делать.
Зашвырнув рекламный щит на крыльцо, я посмотрел на Дэвида. Мне так хотелось поговорить с ним подольше, убедить, что я не превратился в чудовище в своем новом обличье.
Я мотнул головой в сторону улицы:
– Я тут собираюсь пройтись по улицам, хочу объяснить местным, где они смогут встретиться с людьми в трущобах. Пойдешь со мной? Иногда люди при виде рибута убегают. Ты можешь пригодиться, если будешь рядом.
Дэвид склонил голову набок:
– Ты уверен, что это из-за Перезагрузки? Может, просто у тебя лицо такое.
Я улыбнулся и подавил смешок:
– Ты идешь или нет?
– Ладно, пошли.
Спустя два часа мы с Дэвидом уже шли обратно к стене, отделявшей трущобы. Я и не думал, что такое количество людей плюет на распоряжения корпорации и живо интересуется делами рибутов. Тони с повстанцами потрудились на славу, рассказывая о своем сотрудничестве с Рен и Адди, и прежний страх людей перед рибутами мало-помалу отступал, постепенно сменяясь пусть пока еще хрупкой, но все-таки надеждой. К счастью, повстанцы не успели рассказать о Михее, и я решил не исправлять это упущение.
– В тебя когда-нибудь стреляли? – Это был уже сотый из бесконечного потока вопросов, которые брат обрушил на меня.
– Да. Даже много раз.
– А ножом пыряли?
– Было дело. И жгли. И током поджаривали. И костей переломали без счета.
– Током?.. – разинул рот Дэвид.
– В Розе, на ограде КРВЧ. Не так уж и страшно, кстати. По мне, так хуже всего гореть.
Он нахмурился и пнул попавший под ногу камешек.
– КРВЧ нам вечно твердила, что вы все злодеи, но это ведь неправда. Тебе не кажется, что вы вообще круче? Типа, было бы лучше не воевать с вами, а, наоборот, понаделать рибутов из всех?
– Этого я не знаю.
– А что? Тогда мы все станем почти неуязвимыми.
– И одинаковыми. По-моему, лучше нам всем оставаться теми, кто мы есть.
– Пожалуй, – передернул плечами Дэвид.
Мы дошли до стены. Я остановился и кивнул на нее:
– Ступай. А я заночую на вышке.
– Зачем? Хочешь убедиться, что КРВЧ не вернется?
– И поэтому тоже. – Мысль о том, что Рен может быть где-то поблизости, не давала мне покоя.
– Ладно. – Он полез на стену и обернулся. – Найду тебя завтра, хорошо?
Я расплылся в улыбке:
– Договорились, только будь осторожен. В следующий раз скажи маме с папой, куда идешь.
– Скажу-скажу, – фыркнул он, подтягиваясь вверх.
– Дэвид!
– Да ладно, не парься. – Он широко улыбнулся на прощание и скрылся за стеной.
Глава 24
Рен
Они что-то надели мне на голову.
Перед глазами была сплошная чернота, когда меня поволокли по грязи к рокочущему челноку. Дышать сквозь плотную ткань становилось все труднее. Я сжала кулаки, напрягла мышцы и попыталась разорвать наручники, но они оказались слишком прочными.
– Ноги свяжите, а уж потом сажайте! За этой нужен глаз да глаз.
Я вздрогнула, узнав голос офицера Майера. Похоже, он был очень доволен собой.
Кто-то толкнул меня на землю, я попыталась ударить его ногой, но попала в пустоту.
– Сделайте ей укол. Ребята, я не шучу, она очень опасна.
Игла впилась мне в шею, и я сжала губы, подавив крик.
Мир провалился во тьму.
Глаза отказывались открываться. Я очнулась и слышала гул голосов, но веки словно склеились.
– Очухалась вроде, – произнес незнакомый голос.
– Вы приняли меры безопасности? – осведомился офицер Майер.
– Да. – Брякнула цепочка, и звенья чиркнули по моему запястью. – Все готово.
Я сделала резкий вдох и попробовала моргнуть, впустив немного света. Мешок с головы сняли. Левая нога болела, я скосила глаза и увидела разбитое колено, кровь из которого пропитала уже перепачканные брюки. Славно.
Мы находились в челноке. Я лежала на металлическом полу, пристегнутая наручниками к боковой перекладине. Лодыжки мне тоже сковали. Офицер Майер восседал напротив с выражением крайнего удовлетворения на лице.
Значит, меня не убили. Осознав этот факт, я посмотрела Майеру в глаза. Может быть, я все еще представляла для них ценность, невзирая на устроенный переполох?
Я чуть шевельнулась, и офицер Майер пристально всмотрелся в мое лицо. Потом глянул на мою ногу, которой после их уколов предстояло зажить лишь через несколько часов. Если я не смогу вправить кость, то еще дольше. Майер изучал меня чуть не со страстью.
– Ну что, Сто семьдесят восемь, побаливает?
Я фыркнула. Издевается?
Челнок начал снижаться, и я извернулась, чтобы взглянуть, где мы находимся. Кабина пилота была закрыта.
После приземления дверь челнока отъехала, и четверо охранников навели мне в грудь стволы. Позади них стояла взволнованная Сюзанна Палм, президент КРВЧ.
– Все четверо ко мне, – скомандовал офицер Майер. – Двое несут ее, двое держат на мушке. Ни на минуту не спускать с нее глаз!
Я улыбнулась краем рта. Мне польстил их страх.
Один из охранников отцепил наручники от перекладины и снова защелкнул их на моих запястьях. Затем подхватил меня под мышки и рывком поставил на ноги, колено пронзила острая боль. Второй охранник взял меня за лодыжки, и я стиснула кулаки, стараясь не закричать.
Тот, что держал меня за ноги, наморщил нос и отвернулся. Для него я была холодной, мертвой нечистью – и больше ничем.
На миг я поняла желание Михея изничтожить их всех до единого.
Меня вынесли из челнока, и я изогнулась в их руках, чтобы увидеть хоть что-нибудь и понять, где мы. Перед глазами проплыло большое кирпичное здание. Это была не Роза. И не Остин.
Мы вошли в здание, и меня обдало пронизывающим искусственным ветром. Полы были выложены белой плиткой, стены – выкрашены в приятный кремовый цвет.
– Вниз, – приказала Сюзанна и оглянулась на офицера Майера. – Ее уже подготовили?
– Да.
– Хорошо. Суньте ее в камеру до поры.
Конвоиры внесли меня в лифт, и мы спустились на несколько этажей.
Здесь обстановка уже не была такой приятной, как наверху.
По всему длинному коридору в два ряда тянулись пустые камеры. Но если в КРВЧ они обычно бывали стеклянными, белыми и стерильно чистыми, то эти представляли собой грязные зарешеченные конурки.
Меня бросили на пол в ту, что была посередине, и я уткнулась в бетонный пол, чтобы хоть как-то отвлечься от боли.
После того как решетка с лязгом захлопнулась, я, сделав над собой усилие, села. Здесь не было даже койки, только толчок в углу. Все соседние камеры пустовали, и вокруг стояла звенящая тишина.
Я привалилась к стене и огляделась. Ни одного окна. Понять, что сейчас – день или ночь, – невозможно. Одно ясно: укрытие надежное, судя по количеству этажей, на которое мы спустились.
У меня сжалось сердце. Может быть, мне станет легче, если я смирюсь с тем, что именно здесь встречу свою смерть? Ведь всего несколько недель назад я была готова умереть в любую минуту и никак не рассчитывала прожить хотя бы три года. Просто нужно как бы вернуться в ту реальность.
Вот только ее больше нет. Все изменилось с тех пор, как появился Каллум. При мысли о том, что мы даже толком не простились, мне стало еще хуже. Я понятия не имела, что значит «проститься толком», но наше прощание явно было неправильным.
Я шевельнула ногами, забыв, что одна по-прежнему сломана. Пронзившая меня боль была до того сильной, что я едва не заорала. Чем дольше не наступала регенерация, тем тяжелее мне становилось. Я не привыкла к переломам, не заживавшим в считаные минуты. У меня всегда был короткий период восстановления, а эта боль никак не унималась.
Прислонившись к стене, я внимательно рассмотрела искалеченную ногу. А вдруг она вообще не заживет? Что, если они научились останавливать регенерацию? Или после этих уколов нога навсегда останется кривой и безобразной? Такой подарочек похуже будет, чем мои шрамы на груди.
