Дарья Аредова - Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ)
— Вот поэтому и не заметил, – весело отпарировала она. Ну, слава богам, освоилась. А то я уж было начал ощущать себя воспитательницей из гимназии. Ага, той самой, со страшной линейкой.
Аретейни покончила с бутербродами и вежливо уточнила, можно ли тут курить. Я сказал, что можно, и в итоге на подоконник забрались уже на пару, причем, Аретейни прямо в едва прикрывающей упругую девичью фигурку мужской рубахе. Я мысленно попрощался с хорошей репутацией. Впрочем, я с ней и без того распрощался давно и прочно, да и вообще, мне абсолютно параллельно, кто и что там обо мне думает. Просто муторно иногда бывает терпеливо выслушивать нотации соседских бабушек, да и Аретейни жалко.
А утро все-таки прекрасное.
Эндра
Мне не повезло и на этот раз. Нет, ну, кто бы сомневался?.. Из «темницы» меня выпустили раньше, чем наступил обед, так что пришлось снова мотаться по городу и разыскивать, не понадобится ли кому помощь по хозяйству. Правда, люди здесь – даже пожилые – хозяйством занимались исключительно сами, но чем черт не шутит, надежда меня не оставляла. А чем еще прикажете зарабатывать? В баре помощь не требуется, в отряд меня не возьмут. Да в отряд я и сама не хочу – нечисть, она, хоть и нечисть, но тоже живая… по большей части. Жалко.
— Двух, самых жирненьких, о-ох…
Я остановилась. Около забора грустно топталась бабулька и жаловалась в пространство так сокрушенно, что мне стало за нее обидно, хоть я не знала, что стряслось. За приоткрытой калиткой ходили куры, и бабушка то и дело косилась на них, беззвучно шевеля губами, как будто снова и снова пересчитывала.
— У вас все в порядке? – на всякий случай поинтересовалась я у бабушки.
— Да какой там, в порядке, милая. Двух утащила! Несушек!.. А внучата-то у меня… – Тут бабушка вздохнула и замолчала.
— Кого двух? – не поняла я. – Кто утащил?
— Куроче-ек… – пояснила бабуля горестно. – Забралась ночью и двух курочек утащи-ила…
Уже неделю здесь живу, а все еще не могу привыкнуть – ночью не выходи, вечером никуда не сворачивай, одна не слоняйся. Вон, даже кур из-под носа уводят.
— Обидно, – посочувствовала я бабушке. – А вам помочь не надо?
Бабуля уставилась на меня, и я с готовностью пояснила:
— Ну, по хозяйству? Пол, там, помыть или…
— Надо, – согласилась бабушка. – Дров бы наколоть.
Я с сомнением поглядела на тяжелый топор, вбитый в пенек посередь двора – я его и поднять-то не смогу – и вздохнула:
— Дрова я не смогу.
Как с ним управлялась бабулька, оставалось загадкой. Но бабульки, они, вообще, народ загадочный.
Больше никто на улице топтаться не желал, и пришлось мне вежливо постучать в чье-то окошко. На стук выглянул бритый налысо мужик в тельнике.
— Извините, – начала я, – вам помощь не нужна? Я бы…
— Заходила уже. Вчера.
— Так, то вчера. А сегодня…
Но он уже закрыл окно. Я показала ставням язык, развернулась и пошла дальше по улице, как вдруг окно распахнулось вторично.
— Эй, рыжая! Иди сюда.
Мужик протягивал мне стеклянную бутыль с молоком.
— Спасибо вам! – обрадовалась я. Бутыль ткнулась в руки прохладным гладким боком. – А я…
— Ступай уже, ступай.
И окно захлопнулось на этот раз окончательно. Послышался глухой стук засова.
В следующий раз я постучалась уже не в окошко, а в дверь.
Подъезды трехэтажного кирпичного дома, стоявшего неподалеку от заросшей площади, были оснащены массивными стальными дверями с электронными и механическими замками – настоящая крепость, но мне повезло: как раз к моему приходу одна из дверей тяжело отворилась, выпуская мужчину в черной форме патруля.
— Подождите! – я, отчаявшись, бегом рванулась через двор – это был последний дом. Все другие в этих двух кварталах я обошла утром, дальше тянулись уже промышленные и сельскохозяйственные здания. А бегать по улицам больше не было ни сил, ни терпения. Слишком долго я по улицам бегала. Мужик устало обернулся, механически поправив портупею.
— Иди отсюда, – сказал он. – Нечего тебе здесь делать.
Я вовремя проглотила вертевшуюся на языке колкость – чему-чему, а этому я научилась у патрульных очень быстро. Он ведь мог меня арестовать. А может – впустить в дом. Хамить людям я стала уже не так часто, как делала это вначале: холод и голод кого угодно научат вежливости и заставят присмиреть. Хочешь жить – умей вертеться, как говорится.
— Я попробую, – слетело с моих губ вместо соблазнительного «Да пошел ты в туман, тебя спросить забыла!» Патрульный пожал плечами.
— Попробуй, – разрешил он, открывая дверь и отступая в сторону, чтобы пропустить меня. – Только время понапрасну потратишь.
— А вдруг. – Я вздохнула. Какой у меня выбор. – Спасибо, дяденька.
— На здоровье.
Он ушел. Я поднялась на первые два пролета и зачем-то обернулась на окно, глядя, как патрульный пересекает по тропинке заросли городской площади, по пояс в высокой колючей траве. Такая трава больше нигде не росла – в лесу прелую землю устилает только мох. Впрочем, я не совалась в лес – вот где еще опасней, чем в городе.
Первые две квартиры не отозвались, еще в три просто не впустили, и я без особой надежды постучала в пятую, на последнем этаже.
Вернее, и стучать не пришлось – справа от двери тускло поблескивала кнопка звонка. Я легонько нажала ее, и внутри квартиры послышался мелодичный звон. Ждать долго не пришлось.
Мне открыл молодой мужчина с длинным хвостом темно-рыжих волос. Я узнала командира патрульного отряда и, почему-то, испугалась. Правда, быстро пришла в себя – чего мне его бояться.
— Здравствуйте, – говорю. – Извините, пожалуйста. Но, может, вам нужно помочь чем-нибудь по хозяйству? – я помолчала и пояснила для верности: – А то есть хочется…
Он, вроде, нормальный, должен понять.
Нэйси
...На всей скорости влетаем в бар. Странники – это всегда ужасно интересно, я все мечтаю, что мне расскажут про туман и лес, но они молчат, будто воды в рот набрали, собаки. Ну, ничего, вот, станем мы с Лесли патрульными...
(Часть страницы оторвана, далее со следующего листа)
Нет, этого не может быть. Не может – и все тут.
Это он.
Черт побери, это он!..
(Несколько строчек старательно зачеркнуты)
Вот теперь я поняла, что я их ненавижу. Наверное, они тоже нечисть – иначе как они выжили в тумане? И почему все время молчат? У них нет голоса, и из тумана они все же возвращаются.
Они – не люди. Они – твари.
И мы будем их убивать. Я и Лесли. Я вижу это по ее глазам.
Аретейни
Нет, он, все-таки, чудесный. Мне, правда, постоянно кажется, что я ему мешаюсь, а он только улыбается в ответ на мои попытки извинений и ехидничает. Только по-дружески так ехидничает, необидно.
Полдня пытаюсь его нарисовать, и, надо сказать, почти получается, вот только жаль, что нет красок, или пастели, или цветных карандашей. Правда, цвет волос я бы все равно передать в точности не смогла, на это моего мастерства не хватает. Но в общих чертах неплохо...
Я, в общем-то, в этом деле любитель, но друзья говорили, что у меня талант. Да и тренировалась я достаточно для того, чтобы нарисовать портрет, я рисую с тех самых пор, как научилась держать в руках карандаш. Ох, ну и страшненькие картинки у меня тогда получались!.. Я их выбрасываю, а мама все прячет, смеется и хранит. На память, говорит. Какая ж, к черту, память, лучше такого не помнить...
У него очень приятный голос и взгляд немного грустный, и мне с ним хорошо, и уходить не хочется. А надо. Правда, мне кажется, что если я уйду, мне будет его очень не хватать. Даже странно, как это я к нему так привязалась за такое короткое время. Хотя, он же мне все-таки жизнь спас...
Вот и сейчас я мучаюсь с карандашом, а он сидит себе с книгой, иногда щурится на меня как кот на шкодливого котенка и улыбается. А я улыбаюсь в ответ. Не знаю, даже, чему. Просто мне тепло от его улыбки.
...Так мы и сидели где-то до часа пополудни. Затем он спрыгнул с подоконника и закрыл окно. На засов. Я заметила, что ставни снаружи действительно обшиты серебром и сильно избиты и исцарапаны. Сделалось как-то неуютно и страшновато – на улице весь день серые сумерки, в небе кто-то с криками носится, из-за черной стены странного леса кто-то визжит, пейзаж полуразвалившегося города, а внизу, на растресканном от старости асфальте, пятна крови.
Куда же я все-таки попала?..
Дэннер закрыл окно, и стало совсем темно. Затем вспыхнул огонек зажигалки, и на столе загорелись свечки. Получилось уютно.
— Электричества нет, – пояснил Дэннер, устраиваясь возле меня на скамейке. Я поспешно перевернула рисунок, а он удержал мою руку от попытки сунуть лист на книжные полки. – Эй, да ладно тебе прятать. Интересно же.
