Юлия Шолох - Старая развилка (СИ)
— Это я, — флегматично сообщил Ронька и, не дождавшись ответа, встал, чтобы отодвинуть заслонку.
— Почему не на смене? — спросил ППшер с порога, переступая бетонные подпорки. Постоял в раздумьях и уселся на одинокий кособокий стул у такого же покосившегося от старости стола.
Ронька молча осмотрел брата — вроде трезвый, но не шибко довольный, каким обычно возвращается от девок.
— А ты где был? — спросил с подозрением.
— Мелкого навещал, — без промедления ответил ППшер.
От сердца отлегло, похоже, хватило ума не лезть на рожон, точнее, в комплекс, да еще в одиночку.
— Как он? — спросил Ронька.
ППшер пожал плечами.
— Нормально. Бегает, падает, на лбу шишка. Здоровый, — ППшер заметно расслабился, откидываясь на спинку стула. — Ленка опять намекала, что очень на меня похож. Как будто без того мало получает.
ППшер закинул руки за голову, а после стал разминать шею, вертя головой из стороны в сторону.
Ронька молчал.
Одним весенним днем два года назад он так же ждал возвращения брата. Тогда они жили совсем в другом месте — в глубине высокого небоскреба, из окон которого рано утром перед рассветом серый мертвый город был виден отчетливо, как на ладони.
ППшер показался в конце коридора и ступал так нетвердо, что Ронька сразу решил — опять влез в драку. К тому же был по пояс голый и в кровяных разводах.
А потом он увидел в руках брата сверток из его куртки.
Когда подошедший ППшер сунул ему под нос скомканную одежду, с одной стороны которой торчало красное сморщенное лицо младенца, Ронька не знал, что и думать.
— В полосе нашел, там, где свалки, — глухо сказал брат, почти силой вталкивая сверток ему в руки, — как только собаки до него не добрались… живучий.
Ронька не стал уточнять, что ППшер забыл на свалке, полосой окольцовывающей окраину города и отделявшей его от фермерских земель. Итак понятно — ходил к какой-нибудь деревенской красавице, в Толпе симпатичных баб маловато, а на природе, на свежем воздухе… любвеобильные вдовы опять же попадаются.
И про ребенка объяснений не требовалось. Родила какая-нибудь да бросила, чтобы не позориться или лишнего рта не кормить. А может родственники подсобили, не желая воспитывать чужую кровь.
Ронька развернул сверток — мальчишка, весь в белом налете и мазках полузасохшей крови. Пуповина перерезана, похоже, уже ППшером. Вряд ли мамаша об этом позаботилась.
Везучий мальчишка… Родился трижды за день. Первый раз — естественным путем, второй — когда мать не придушила, а просто на свалке оставила, третий — когда ППшер нашел и не бросил.
— И чего мне с ним делать? — глупо смотря на брата, спросил Ронька.
— Не знаю… Я не мог его оставить, — также глупо ответил ППшер и тяжело осел на стул. — Просто не мог… Он же дышит.
Упоминать о том, что и самого Роньку когда-то так же подобрали родители ПП, тот естественно не стал. Давно это было, да может и не правда…
Выход, впрочем, Ронька нашел быстро. Они отнесли младенца в Толпу и отдали на воспитание одной из женщин. Можно было просто приказать и младенца бы приняли, но тогда не было бы гарантии, что он проживет долго. Дети часто умирают — болезни всякие, некачественная еда, грязная вода, насекомые. Так что братья договорились иначе — они таскают приемной мамаше продукты и вещи, но только до тех пор, пока ребенок жив.
С тех пор прошло два года. В Толпе, естественно, решили, что это сын ППшера или Роньки, которого они забрали у матери. Братья не спорили, какое им дело до чужой болтовни?
И хотя за воспитание мальчишки они отдавали не менее трети добываемых продуктов, о своем поступке ни разу не пожалели.
— Все нормально, — повторил ППшер, возвращая Роньку в настоящее, — твоя очередь. Почему дома, а не на смене?
Ронька сел на матрас, поджимая ноги.
— Слушай, — серьезно начал.
— Старательно внимаю каждому звуку.
Ронька шутку проигнорировал, помолчал для нагнетания зловещей атмосферы. Хотя тут и нагнетать нечего…
— Когда я пришел на смену, все тихо намекали, будто Джиппер очень нами недоволен. Говорит, не нравится ему, что мы живем незнамо где и нас сложно в случае необходимости найти. Предпочитает, чтобы мы всегда находились под рукой. Потом меня к нему вызвали. Он нервный ходил, дергался все время. Ну, думаю, сейчас отсчитает и прикажет переселяться к остальным на охраняемую территорию. А он меня увидел и… В общем, за такой подарок, который мы ему недавно преподнесли, решил нас по-барски отблагодарить. Три дня отдыха обоим, деликатесов целую сумку: домашняя колбаса, масло… бутылка самогона и даже, — Ронька секунду пожевал губами, — флакон полыньи.
ППшер ничего не ответил, но наклонился вперед, опираясь локтями на колени и внимательно разглядывая задумчивого брата. Тому тоже нечего было добавить.
— Мы попали? — осторожно уточнил ППшер.
— Похоже…
— А может он просто так отблагодарил, без подвоха? — угрюмо поинтересовался ППшер.
Ронька промолчал и молчание прозвучало весьма красноречиво. Никогда Джиппер не делал ничего просто так. Ни разу на их памяти. И внятных причин менять привычки у него не имелось.
— Надо переселяться на восток, поближе к территории фермеров.
— Когда пойдем? — согласно кивнул Ронька.
— Прямо сейчас… Собирайся. Продукты мелкому занесем.
Ронька снова кивнул и тут же принялся сгребать в кучу одеяла и белье. Свернул покрепче, связал веревкой. ППшер уже сложил одежду и всякие мелочи, так же тщательно запаковав в плотный кокон.
— Ленка мыла просила, — невпопад сообщил.
— Нету… водку оставим, пусть поменяет.
Через несколько минут комната, где они жили всю последнюю зиму, опустела и уныло сверкала голым полом и стенами. А когда-то, при вселении, они почти два часа вытаскивали наружу строительный мусор и всяческий хлам, а после даже пол вымыли. Пытались создать себе дом… Безрезультатно, конечно же, как ни крути из брошенной обветшалой комнаты не создать уютного дома. И все же угодить было немного грустно.
Ночевать братья остались в Толпе у Ленки, выложив ей все продукты, кроме колбасы и сухарей. Также отдали постельное белье и часть одежды.
Ронька улегся на пол, на одеяло. Мелкого, как только заснул, положили к нему под бок. Он непривычно мягко обнял теплое тельце и всю ночь боялся неудачно повернуться и придавить.
ППшер устроился на кровати с Ленкой, которая старательно скрашивала ему остаток ночи, в процессе хватаясь за шею и волосы с такой силой, что удивительно, как вообще не придушила и не оставила лысым.
Уже под утро Ронька проснулся от ощутимого толчка в бок. Сквозь щели забитого окна сочился серый предрассветный туман.
— Иди, — ППшер кивнул на Ленку, — расслабься, я договорился.
— Не хочу, — Ронька оттолкнул его руку, — не нравиться она мне. Дай поспать спокойно.
— Иди, — напирал ППшер, — я чувствую, что-то дурное будет, не факт, что выживем, — он оскалился, как скалится дикая собака, которая видит в руках человека палку и понимает, что ей собираются оказать сопротивление. — Иди, сказал!
Через минуту тихой борьбы между своим плечом и толкающей рукой ППшера Ронька встал, потому что в таких вопросах проще согласиться, чем уговорить брата отвязаться.
Сонная Ленка молча его обняла, но лежала практически неподвижно. Ронька постарался отделаться побыстрее и после всего в нем осталось больше брезгливости, чем удовлетворения.
Когда вставало солнце, они ушли налегке, почти без вещей и продуктов, мастерски обойдя вопросы хозяйки о том, когда именно ждать очередного посещения.
* * *Степан, наконец, закончил чистить хлев и свалил грязную подстилку кучей у выхода. Принес новую солому, раскидал в загоне для свиней, отталкивая их бедром, чтобы не лезли под ноги и не мешались.
Обычно он чистил хлев по утрам, но сегодня был занят — Карп заставил сначала таскать привезенные железки, а после их мыть и чистить. Половина оказалась насквозь ржавой и ни к чему не пригодной, за что тоже получил Степан, будто это он их притащил, а вовсе не деревенские мужики, до сих пор периодически промышляющие мародерством в городе.
Появления заплаканной Маськи Степан ожидал меньше всего.
За спиной горько всхлипнули.
— Что? — он резко обернулся — напротив стояла Маська с красными от слез глазами, руки у нее безвольно висели вдоль тела. И эти знакомые бусы на шее… прямо над тканью, прикрывающей высокую грудь.
— Степка… — сказала она, скользя глазами по его испачканной рубахе. На секунду Степану показалось, будто Маська приноравливалась броситься ему на шею, но в последний момент передумала. Он простил подобную брезгливость за одно только имя, слетевшее с ее губ.
