Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ) - Забудский Владимир

— В общем, ждем тебя снова, кэп, — похлопав меня по плечу, дружелюбно сказал Большой Пит. — К твоим услугам здесь: общество товарищей, сколько угодно праздной болтовни, телевидение, азартные игры, курево, а подчас и выпивка. Здесь тебе не стационар. Тут снисходительны ко всем нашим маленьким слабостям.

Я улыбнулся ему и кивнул, но в это время меня сковал приступ головной боли, и я зажмурился, чтобы не выдать при ребятах стон.

— Башка раскалывается, да? — понимающе переспросил Донни. — Я знаю, как это. Так и будет, если не принять ничего. Я уже пробовал, капитан. То, что предлагает Пит — лучший выход.

— Да. Дерьмо, которое вы принимали в этом вашем Легионе, стоит очень дорого, и его хрен достанешь. Но я нашел на рынке вроде неплохой заменитель. Там немного того, что вы называете «концентратом». Так что будешь себе ходить бодрым, но не настолько взвинченным, чтобы начать крушить все вокруг. Донни вон не жалуется.

— Я собираюсь обойтись без этого, — прошептал я, едва не плача от боли.

— Ты мужик упрямый, это я вижу. Я на тебя не давлю, ты же не маленький, сам за себя отвечаешь. Но мое предложение остается в силе. Пока я тут, по крайней мере. А если решишь вернуться в Сидней, то там точно найдемся.

— Донни, — прошептал я, тем временем.

— Да, капитан?

— А кошмары — они тоже ушли? После того как ты начал… колоть себе это?

Некоторое время парень молчал, раздумывая, видимо, может ли он дать при Пите, рекламирующем свой товар, честный ответ. Затем изрек:

— Их стало меньше… немного.

— У тебя они часто бывают?

— Случается, что их нет. Но бывают… часто.

— А что Бобби рассказывал? И другие из Легиона, кого ты знаешь?

— У них тоже. У всех.

— Дерьмо, — цокнул языком Большой Пит. — Вы меня пугаете, парни. А я сплю крепко. Нет, бывает, конечно, иногда, но…

— Вы в «Чи Милитари» принимали коктейль Аткинса. Он состоит из более простых препаратов. Они не влияют на подсознание так, как «Валькирия». Только на физические свойства организма, — объяснил ему Донни.

— Дерьмо. Я слышал, что нет ничего хуже этой вашей «Валькирии»! И из-за этой хрени вы теперь не можете нормально спать?

— Да, похоже на то.

«Проклятье», — подумал я. Мои худшие предчувствия сбывались. Кошмары, которые мучали меня почти каждую ночь, не были индивидуальной особенностью моей психики, что, в общем-то, было бы тоже дерьмово, но все же не настолько.

Нет. «Валькирия» не желала отпускать никого из нас.

— Держитесь, кэп, — ободряюще попрощался со мной Донни.

— И ты держись, Донни.

§ 58

Утром в воскресенье, Ульрика, зайдя ко мне в палату, не удержалась и прыснула, выдав тем самым, что слышала о моей вчерашней выходке в «Тихих соснах».

— Ну с добрым утром, наш нарушитель спокойствия.

— Что такое? — улыбнулся я, хотя ранним утром, как обычно, чувствовал себя не очень — в голове крутились отголоски ночных кошмаров и начинали донимать боли от ран, особенно глаз.

— Вы казались мне более серьезным мужчиной, Димитрис, — покачала головой медсестра, и снова прыснула от смеха. — Надо же, и взбрело же тебе такое в голову — устроить турнир по армрестлингу в реабилитационном центре! Доктору Перельману аж поплохело, когда он узнал, что ты вернулся оттуда с подозрением на сотрясение мозга.

— Нам с парнями требовалось немного развеяться, — откровенно признался я. — К счастью, мы еще на это способны. Я видел там такое, Ульрика, от чего впору впасть в депрессию. Некоторые из тамошних парней напоминают ходячие овощи. Не могу спокойно смотреть на их безжизненные лица.

— Война — тяжелое испытание для человека.

— Да. И наркотики не делают его легче. Я пытался объяснить им это. Доказать, что они должны бороться, в том числе и с собой. Но они не хотят принимать это. Те, кто не готов мириться с жизнью сомнамбулы, все равно сидят на препаратах, только на нелегальных. Они вконец устали от борьбы. Натерпелись. И не хотят верить в то, что настоящая борьба еще ждет их впереди.

Сестра посмотрела на меня с чувством, близким к восхищению, и сказала:

— Знаешь, Димитрис, я до сих пор не могу поверить в то, как ты изменился. Еще неделю назад я видела в твоих глазах такое же выражение безысходной тоски и безразличия, как ты только что описал. И не верила, что оно когда-нибудь исчезнет. А сегодня ты не только борешься сам, но и готов помогать другим. Ты потрясающий человек.

— Брось, Ульрика. Твоя работа — говорить людям такое, — спокойно ответил я, понимающе улыбаясь. — И ты, надо сказать, здорово справляешься. Ты по-настоящему помогла мне. Пришло время уделить внимание и другим пациентам. А я уже почти выкарабкался…

В этот момент меня внезапно принизила вспышка ослепительной боли, так что пришлось сжать зубы и зашипеть, чтобы сдержать крик. Рука, дрожа, бросилась к лицу, и сжала его в районе конвульсивно дергающегося правого глаза, инстинктивно пытаясь сделать хоть что-то, чтобы прекратить боль. «Валькирия» прекратила бы эту боль. Или хотя бы «трин». А может быть, много морфина?

— Не дождешься, — ласково прошептала Ульрика, не подозревая, что отвечает на мой невысказанный вопрос.

Она присела рядом со мной и взяла за руку. Я схватился за ее теплую ладонь, как за буй, не позволяющий злобной буре унести меня в самый океан боли. Еще крепче сжав зубы, я несколько минут лежал, рыча, обливаясь потом и конвульсивно дергая ногой в ожидании мгновения, когда приступ боли отступит. Все это время медсестра ласково поглаживала меня по голове. Затем она запустила пальцы в мои поседевшие волосы и нежными движениями нащупала точки, при нажатии на которые терзающая меня боль, словно во волшебству, начала приглушаться.

Когда мои метания наконец затихли, она ласково шепнула:

— Я буду присматривать за тобой, Димитрис, пока ты полностью не выздоровеешь

Некоторое время я лежал неподвижно, наслаждаясь ощущением мягких касаний ее ловких пальчиков, массирующих мне виски. Наверное, в этот момент я был похож со стороны на облезшего уличного кота, ветерана сотни кошачьих схваток, которого сердобольная девочка вдруг взяла на руки и начала гладить по шерсти.

— Спасибо, — вздохнув с облегчением от отступившей наконец боли, с благодарностью прошептал я. — Это преступление, что ты работаешь медсестрой. Ты же настоящая целительница.

— Да брось ты, — засмеялась она. — Меня этому научила мама. Она делала так каждый раз, когда у меня что-то болело. И боль проходила. Говорила, что делится со мной своей энергией. Я знаю, считается, что ничего такого нет, образованные люди не верят в такое. Но мне помогало. Может быть, я просто нуждалась в ее заботе и ласке. Это всем нужно, Димитрис. Не только детям. Даже самым сильным и суровым мужчинам. И здесь нечего стесняться. Это — наша природа.

— Знаешь, — прошептал я, прикрыв глаза. — Ты права. Просто я забыл об этом. Отвык. В моей жизни уже давно ничего такого не было. Вначале я оградился от этого сам, полагая, что я не нуждаюсь ни в чем подобном, что без этого я буду сильнее. А потом у меня уже не было выбора. И вот я совсем одичал.

Некоторое время мы молчали. Ульрика не уходила, хотя ей, наверное, уже давно было пора. И я вдруг поверил, вопреки всем рациональным соображениям, что она сидит здесь не только из профессионализма и из врожденной доброты, что она, как и я, ощущает интимность этого момента — интимность, не имеющую ничего общего с сексом, но от того не менее трогательную и волнующую.

— Моя мама тоже умела это, — прошептал я. — Успокоить. Сделать так, чтобы я чувствовал себя в безопасности. Иногда было достаточно одних лишь ее слов, не важно даже о чем. И ее нежных касаний. Знаешь, Ульрика, возможно, эта энергия, о которой ты говоришь, действительно существует.

— Я рада поделиться ею с тобой, — прошептала она, на прощание легонько взъерошив мне волосы и наконец поднявшись.

Пока она ходила по палате, выполняя свои мелкие обязанности, я лежал, прикрыв глаза, и наслаждался минутами, когда боли в теле практически не чувствовалось.