Эдгар Пэнгборн - Дэйви
Папе Рамли причиняла беспокойство не только история Нуина. Фактически ему не нравился ни один период в истории и ни одна личность в ней, кроме Клеопатры. Обычно он уверял, что сумел бы соблазнить эту, несомненно, привлекательную женщину, если бы смог встретить ее в ее родной Калифорнии, когда был немного моложе, и в его пенисе чувствовалось больше энтузиазма. Его никогда невозможно было убедить, как мадам Лора говорила, что Клеопатра не жила в Калифорнии. Иногда он вызывал у меня желание поинтересоваться этим самому.
Из Холи Оука мы продолжали путь через другие небольшие Низменные страны в Коникат, где все еще испытывали потрясение от «забастовки» бродячих комедиантов, о которой я вам рассказывал. Торговля велась очень оживленно, но мы добрались туда поздно, после многих других трупп, с точно такими же намерениями. Мы проследовали в Род, маленькую сказочную страну, вряд ли большую, чем Ломеда, где основным занятием населения является прибрежное рыболовство, а главным развлечением — пробные браки, это единственная страна, где святая мэрканская церковь признает развод по согласию сторон. Церковь называет Род «испытательным полигоном общества»; теперь у них там проводятся испытания пробных браков в течение пятидесяти с чем-то лет, и они усвоили лишь одно: что почти каждому нравится такое положение. Насколько я понимаю, церковь считает такие браки неуместными, поэтому там продолжаются испытания с надеждой получить больше опытных данных. Когда мы находились там — большую часть лета — я, естественно, проводил испытания столько, сколько было возможно: Бонни в то время постепенно отдалялась к постоянной связи с Джоу Далином, а Минна (как мне не хочется говорить об этом!) иногда становилась надоедливой. Испытания проходили прекрасно, и я не пришел к выводу, что мог бы от них уклониться.
Так как о Нуине не могло быть и речи, мы возвращались по собственным следам через Коникат и, перейдя через границу, прибыли в южную оконечность Леваннона и провели зиму в Норроке, где, большую часть времени, шум прибоя великого моря был тише, чем звук, который я слышал в более поздние годы в Олд-Сити — там, в Олд-Сити, мы с Ники уединенно прожили несколько лет в пределах досягаемости звуков гавани и сильных ветров. В Норроке, в ясные дни, мы могли смотреть — из нашего лагеря, расположенного на склоне горы, — на юг, на отдаленное расплывчатое пятно песчаного берега, это был Лонг-Айленд, о котором обычно рассказывал нам Джед Сивер; и все это, казалось, отошло далеко в прошлое, и такой же далекой казалась его смерть — и мои страстно-хладнокровные сношения с Вайлит — и памятные лучи золотисто-зеленого света, косо направленные на жаркую неподвижность моханской лесной глухомани. О, шум океанского прибоя звучит одинаково, где бы вы ни слышали его, независимо от вашего возраста, — в Олд-Сити, или Норроке, а может, на слепящем белым блеском песчаном пустынном побережье, протянувшемся на много миль в южном Кэтскиле, или в безмятежном спокойствии на этой песчаной отмели на Неонархеосе.
Весна 319 года настигла нас путешествующими снова на север по великой Лоулендской дороге Леваннона, но в этот раз мы проехали по ней не дальше Бекона, леваннонского портового города, отделенного морем Хадсона от Нубера, святого города, расположенного напротив. Бекон — это первая местность на нашем пути, где имеется надежная паромная переправа, с достаточно большим паромом, чтобы вместить фургоны бродячих комедиантов. Еще одна переправа имеется у Райбека, напротив кэтскильской столицы Кингстона[92], но она нас не устраивала: в Кингстоне кто-нибудь мог бы узнать Сэма и сообщить новость его жене, которая вызвала бы полицейских и добилась победы над ним, по каждой статье свода законов. Даже военные могли придраться к нему, хотя к этому времени ничтожная мохано-кэтскильская война давно угасла. В Нубере не было большого риска, думал Сэм. Там мы поставили нравственное представление, одетые в длинные панталоны, ради прелестной праведности, одновременно изрядно нажившись на продаже из-под полы сексуально возбуждающих картинок, предназначенных скрасить личную жизнь церковной братии; где-нибудь в другом месте, продавая их почти открыто, мы не заработали бы никогда и половины тогдашней выручки.
Мы медленно продвигались от Нубера на юг, с частными остановками. Люди из кингстонского округа редко путешествуют в южную часть Кэтскила. Однако в этой стране был небольшой риск для Сэма; поэтому он не участвовал в продаже лекарства, а просто оказывал помощь везде, где бы она ни требовалась, — сдирал шкуры с мулов, менял декорации, помогал Графтону изготавливать упряжь, — и держался более или менее, подальше от общества.
Он получал особенно большое удовольствие, выполняя работу, которую мадам Лора называла «звуковым эффектом», в то время, когда она занималась предсказанием судьбы. У нее всегда имелась небольшая палатка, устанавливаемая для этой цели, с холщовой перегородкой посередине. В передней части не должно было быть ничего, кроме небольшого стола и двух стульев, — никаких хрустальных шаров, или ладана, или подобной бутафории. Но ей очень нравился хороший звуковой эффект. В задней половине палатки находилось несколько безделиц — коровий колокольчик, треснувший барабан, который Стад Дабни больше не использовал, — он мог создавать гнетущий шум, похожий на грохот, исходящий из кишечника быка в туманную ночь. Услышав сигнальное слово, Сэм работал для нее с этими предметами, или ударял еще во что-то, издавал иногда ужасающий протяжный вздох, который мадам Лора предупреждала его не применять слишком часто, потому что она сама с трудом могла его выдержать. Он, бывало, постепенно нагнетал шум, пока мадам Лора не кричала: «Ау-ты-салам-алейкум!»[93] или «Умиротворись, беспокойный дух!» и что-то еще успокаивающее, и тогда шум на некоторое время прекращался. Простак никогда не мог быть до конца уверен, что холщовая перегородка внезапно не поднимется и не появится какое-то страшное привидение, такое, как Асмодей[94], или четырехрогое огромное чудовище, или его теща. Сэм утверждал, что его работа годилась ему — вроде бы обеспечивала его связь с искусством, но без какой-либо, черт бы ее побрал, ответственности. Он так же иногда говорил, что стареет.
Этого не должно было быть, так как ему лишь перевалило за пятьдесят. Но, в какой-то степени, это соответствовало истине.
Южный Кэтскил совершенно не похож на суетливую северную часть страны. Призрачная, еле заметная земля — большие богатые фермы расположены в центральной части, только не на настоящем юге. Через сосновые пустоши проходят, извиваясь, небольшие песчаные дороги, как будто в бессмысленных поисках какой-то цели, о чем вы никогда не узнаете. Если такая дорога приходит к очевидному концу, вы чувствуете уверенность, что, должно быть, пропустили какой-то поворот, который являлся действительным продолжением дороги. Во многих местах, удаленных от моря, так же, как вблизи прекрасных белых пляжей, вместо стройных сосен расположена непролазная глушь, такая же густая, как и полутропические джунгли Пенна, которые я также видел. Говорят, в районах джунглей южного Кэтскила иногда встречаются группы лопоухих обезьян — такого же самого вида, который хорошо известен в Пенне — робкие, дикие, немного опасные.
В южном Кэтскиле не имеется городов, если вы не захотите дать такое название унылой гавани Вайлэнд на крайнем юге, в необъятном Делавэрском заливе; она вряд ли заслуживает этого и вряд ли достойна прилагаемых усилий, чтобы добраться до нее по длинной дороге через пустоши, джунгли и огромные болота. Вайлэнд некогда был пиратским городом и являлся центром управления флотом, который разорял прибрежную торговлю Пенна с северными странами. На этот раз Кэтскил и Пенн договорились на какой-то основе, объединив войска, чтобы очистить местность от налетчиков, как нам пришлось сделать в Нуине с мерзавцами из островов Код. Однако, пираты Вайлэнда не были такими раздражающими и развращенными, как пираты островов Код, а также не имели каких-либо островов для бегства: там произошла массовая резня. В настоящее время в Вайлэнде нет ничего интересного, кроме рыбных промыслов и монастырей, которые пахнут одинаково.
Там, в южном Кэтскиле, нет настоящих городов, но довольно много небольших сел, раскиданных далеко друг от друга, с прочным частоколом, их население относится к путешественникам с мрачным недоверием. У нас редко происходила действительно хорошая распродажа. У меня создалось впечатление, что они были носителями глистов нематод и болели малярией, возможно, имелись другие печальные условия жизни, которые угнетали их, и в этом не было их вины.
Одно село в том регионе я был вынужден запомнить. Мы подъехали к нему осенью 319 года, когда уже продвигались на северо-запад с целью переехать в Пенн возле их прекрасного города Филадельфии. Дело было в конце дня; передние и тыльные ворота села оказались закрыты, но не заперты. Мы катили по дороге с нашей обычной веселой суматохой, играли и пели «Я не пойду больше бродяжничать» — песню, с которой нас обычно ожидал наилучший прием. Когда мы остановились перед все еще закрытыми и безлюдными воротами, я заиграл на моем золотом горне, чтобы разъяснить еще убедительнее, что мы прибыли с дружественными намерениями. Но никто не открыл нам ворота. Это рассердило папу — ну вот, все лето в южном Кэтскиле так поступали. «Ну», сказал он, «чтоб меня поимел необрезанный, мы войдем в любом случае и деликатно спросим, почему они не открывают».
