Павел Старовойтов - Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (антология)
На ладони её блестели, переливались стеклянными гранями две нарядные синие бусины величиной с крупную фасолину.
— Красивые, — согласился Васятка. — Небось, дорогие?
— Отец за них цивилам аж целый лосячий окорок отдал! — важно произнесла девочка, бережно пряча свои богатства обратно в лакомник. — А окорок этот и рога от лося сменял у эльфов на котёнка от Белолапы.
Мальчик понимающе округлил глаза и присвистнул. Да, покупка была очень дорогая! Белолапа из дома Ингвара и Йоли славилась по всей Осиновке и за её пределами как лучшая в округе кошка-крысоловка. Котят её всегда охотно разбирали, едва они только приучались матерью к охоте. И ещё ни разу никто из их владельцев не жаловался.
Цивилами в Осиновке называли жителей Буянова — села, лежавшего по ту сторону леса. Откуда повелось такое название — Васятка не ведал. Цивилы говорили на том же языке, что и в Осиновке, но одевались иначе, не пользовались доспехами и мечами, да и обычаи блюли иные — хоть в чём-то и схожие с укладом осиновцев.
Васятка несколько раз бывал с родителями в Буянове. Те время от времени ездили туда — на ярмарку и в церковь. В Осиновке церкви не было, но зато были капища, где другие жители деревни молились кто Одину, кто Роду, кто ещё каким иным богам.
Несмотря на столь разные веры и обычаи, отношения между Осиновкой и Буяновым были вполне добрососедскими. Жили-то, почитай, сообща — из одной реки рыбу ловили, в один и тот же лес по грибы-ягоды да на охоту ходили. Как тут враждовать? Да и торговали друг с другом помаленьку, за новостями и в гости к соседям бегали, а то, случалось, и роднились даже. Что, впрочем, ничуть не мешало острословам с обеих сторон зубоскалить по поводу чудного уклада жизни соседей… ну так на то они и соседские отношения!
На дороге показался встрёпанный и запыхавшийся Ингвар.
— Разрешили! — уже издали радостно крикнул он. — Ёлка, живо собирай своих кукол-шмукол, мы идём в Персюки!
— Ура-а-а! — завопила девочка и кинулась запихивать глазастых любимиц в висевшую через плечо холщовую котомку.
Лес между Буяновым и Осиновкой считался почти не опасным. Дикое зверьё предпочитало держаться в его глубине и на окраины совалось не особо охотно. Конечно, бывали и потравы полей, когда кабаны или лоси выбирались из чащи и нагло паслись среди посевов, и случаи, когда оголодавшие волки задирали чью-нибудь овцу или корову, но массовых опустошительных набегов не случалось уже лет десять-пятнадцать. Численность расплодившегося было после Судного Дня зверья надёжно сдерживали в разумных пределах как осиновские и буяновские охотники, так и жившие в лесной чаще лешие с кикиморами да эльфы.
Судный День или, как говорили в урманском конце, Рагнарёк, случился давно, лет так двадцать назад. Васятки тогда ещё и не было на свете, но взрослые очень хорошо помнили те времена и рассказывали детям истории одна другой страшнее. Тут тебе и рушащееся на голову пылающее небо, и плавящаяся земля, и целые города, словно сметённые с лица матушки-земли одним взмахом чудовищной палицы неведомого богатыря, и горы обугленных трупов, и незримая смерть, косившая людей и зверьё потом, годы спустя…
К счастью, эти места Рагнарёк не затронул. Взрослые говорили, что рушить в эдакой глухомани было просто нечего, потому Безносая и пронеслась мимо, лишь коснувшись этой земли краем своего савана. Но и этого хватило.
Васятка слышал от взрослых, что раньше, до Судного Дня, в Осиновке никто не жил. Да и Буяново стояло не особо населённое — так, доживали свой век в трёх-четырёх избах несколько стариков-цивилов, да летом и на праздники наезжали из города их дети и внуки со своими детьми. Нынешнее население Осиновки тоже ранее жило не здесь, а кто где. В основном, их родными местами были какие-то далёкие города и страны, о которых теперешнее поколение слышало только из рассказов родителей, больше напоминавших сказки. Некогда все эти люди собрались в осиновском лесу на какой-то великий многодневный сход, или, по-урмански, альтинг. То ли князя-конунга над собой выбирали, то ли праздновали чего-то — Васятка так и не понял. Но Судный День случился как раз в те дни.
Отец рассказывал, что, пережив Рагнарёк, некоторые люди пытались вернуться в свои родные места, отыскать родичей… Они уходили из Леса, где укрылись от Судного Дня и его последствий участники Схода, уходили — чтобы через некоторое время вернуться… или не вернуться вовсе. Многие из тех, кто возвращался, потом умирали от непонятной хвори — умирали долго, мучительно, страшно… Именно они принесли в Лес вести о разрушенных городах, обугленных или рассыпавшихся в прах трупах их жителей, о царящем среди редких выживших ужасе, безумии и страшных в своём отчаянии и жестокости попытках выжить, выползти, выцарапаться…
На Большом Тинге, собранном вскоре после того, как были получены первые жуткие вести о творящемся в окрестном мире, было решено: из Лесу пока не выходить, для жилья выкопать землянки и возвести вокруг сего посёлка надёжный островерхий тын. Как потом оказалось, затея с тыном была верная: в первые дни и месяцы уж слишком часто в этих краях появлялись люди, бежавшие из опалённых Рагнарёком мест. Некоторые из них были мирные и охотно прибивались к лесной общине. Но некоторые несли зло и разрушение, как будто сами были исчадиями Судного Дня.
Таких обычно встречали мечами, копьями, топорами и немногочисленным огнестрельным оружием, добытым смельчаками всё в тех же разрушенных поселениях. Огнестрела и припасов к нему было крайне мало, патроны берегли, поэтому воевали больше холодняком — как привыкли.
Шло время, в окрестностях Леса становилось всё спокойнее, и, наконец, на очередном Большом Тинге старейшины порешили: одной охотой и рыболовством не прожить и детей не вырастить, надо отыскать поблизости какую-нибудь уцелевшую деревеньку и переселяться туда. Заводить хозяйство, сеять хлеб, разводить скотину…
Так и сделали, заселив пустовавшую Осиновку. По первости много трудностей было — ведь многие ранее жили в городах, и о сельской жизни имели довольно слабое представление. Но потом потихоньку всё наладилось. Помогли оказавшиеся среди беженцев селяне, да и среди своих были люди, обладавшие хоть какими-то навыками работы на земле и с животными. Главное — что среди тех, кто приехал на тот Сход, были, помимо воинов, и кузнецы, и горшечники, и прочий ремесленный люд со всякими своими приспособами и инструментами! А далее — задружились с соседями из Буянова (которое тоже стало эдакой сборной общиной из немногочисленных местных и пришлых людей), начали общаться, помогать друг другу, новостями и товарами обмениваться…
Правда, буяновцы очень долго не могли привыкнуть к странному, на их взгляд, виду и обычаям соседей и поначалу дивились на их одежды — все эти холщовые и шерстяные рубахи и порты, понёвы, хангерки, плащи, женские повои и намитки, необычные бронзовые и серебряные украшения… На их оружие и кольчуги со шлемами… На высокий, из остро затёсанных брёвен, тын вокруг деревни… Но всё же привыкли, а после одного жаркого дела, когда осиновская дружина помогла буяновцам отбиться от появившейся в их краях шайки лиходеев, и вовсе перестали проезжаться на сей счёт.
Но, правда, прозвища «цивилы» и «ряженые», которыми поначалу, во времена знакомства и притирки наградили друг друга два поселения, никуда после того не делись. Более того — зацепились в местной речи, да так и остались.
Со временем к ним добавились ещё три слова: «эльфы», «кикиморы» и «лешие». Не все жители Леса согласились покинуть надёжную чащу и переселиться в дома. Часть осталась в землянках, часть перебралась в хижины, построенные в ветвях могучих, как-то уж слишком сильно пошедших после Рагнарёка в рост деревьев. Прошло двадцать лет, и постепенно жители Леса превратились для двух людских поселений во что-то вроде местной нелюди. Не сказать, чтобы сильно опасной, но которую лишний раз лучше не задевать. Даже на больших разгульных ярмарках в Буянове, куда стекались не только жители двух дружественных поселений, но и лесовики. Вооружённые длинными луками искусные стрелки и следопыты эльфы и одетые в странные, мохнатые, сливающиеся с листвой одежды любители засад и хитрых ловушек лешие с их жёнками-кикиморами охотно выходили из своей чащи, чтобы обменять у людей охотничьи трофеи и изделия своих ремесленников на хлеб, овощи и ткани.
На тропинку неторопливо выползла огромная, с ладонь величиной, бурая гусеница, покрытая длинными пушистыми волосками. Ребятишки ойкнули и зажали ладошками рты.
— Зубосчиталка! — испуганно пискнула сквозь пальцы Йоля.
Среди осиновской ребятни считалось, что если при виде этой похожей на щётку гусеницы «показать зубки», то они вскоре выпадут и больше не вырастут. Потому и береглись всякий раз при виде такой ползучей гадины.
