Андрей Гребенщиков - Сумрак в конце туннеля
Ленора понимающе кивнула. Он с нежностью обнял ее, а затем как-то совсем мягко проговорил:
— Ты свободный человек и можешь остаться здесь.
— У меня нет выбора, — прошептала она, прижавшись к его груди, — я пойду в атаку с оружием в руках вслед за тобой.
— Это твое решение…
Неожиданно раздались испуганные вопли солдат. Кухулин, отстранив от себя Ленору, обернулся. Перед ними стояли пять косматых волкоедов, все — выше человеческого роста.
— Всем спокойно, — засмеялся Кухулин, подбежал к самому рослому из чудовищ и щелкнул кулаком его по носу, отчего монстр недовольно фыркнул, — это Кирьян с дружками. Я назвал его в честь Кирьяновки. Если бы не эта зверюга, нам бы пришлось брать деревню штурмом. Знаете, когда-то давно мне пришлось убить одного гигантского пса-мутанта, которого пули не брали. За это и получил свое прозвище. Так что не бойтесь, волкоеды вас не тронут.
Кухулин сделал жест рукой, и Кирьян послушно улегся на землю.
— Волкоеды и я верхом на одном из них пойдем вперед, — обратился Кухулин к своей маленькой армии, — а вы последуете вслед за мной. Мы должны отвлечь основные силы противника на себя. Возможно, не все из нас вернутся живыми, возможно, никто, но это наш долг.
«Да, — подумал он, — Стругацкие были правы: трудно быть богом. Я ведь уже слышу победные крики своих бойцов. Увы, мы обречены на победу. А что будет после, когда идея борьбы с единым врагом канет в прошлое? Я обречен на вечные скитания…»
До последнего решающего боя Революционной армии Новомирья с силами диктатора оставалось не более получаса…
V. Seguiremos adelante…
Багровое солнце коснулось горизонта. Холодный ветер дул в спину провожающим. Никто из них так и не понял, почему, одержав победу, добившись власти над всем Новомирьем, он уходил…
Две фигуры, отчеканенные чернотой на фоне закатного неба, удалялись в туманную неизвестность. Олег Протасов, Вазген Артурян, Ирма, отец Арсений и еще несколько десятков человек смотрели на запад. Туда, куда уходил Избавитель и его верная Ленора.
Каждый думал о своем. Отец Арсений припоминал слова молитвы-пророчества и убеждался, что она исполнилась до конца.
«„Продолжаем идти вперед, будто следуя за тобой, и вместе с Фиделем скажем — прощай навсегда, команданте!“ Здесь все очевидно: „фиель“ — почти „Фидель“ — на языке Избавителя значит „верный“, но мы и есть верные последователи дела святого Эрнесто, и сейчас мы ему говорим: „Прощай навсегда!“
Ну почему, почему он ушел?..
Ладно, — решил для себя отец Арсений, — он святой — ему видней. Он ушел, а мы остались. И что теперь следует предпринять? Разумеется собрать Первый Новомирский собор и объявить эрнестианство единственно верной религией, а остальные учения осудить как еретические. И стоит, конечно, учредить новую должность: наместник престола святого Эрнесто».
Отец Арсений не сомневался, кто будет первым избран на этот престол…
Олег тоже не понимал своего товарища, который спас его когда-то от неминуемой гибели. Он пытался уговорить его, но Кухулин, улыбнувшись, сказал:
— Я вам больше не нужен.
— Кух, что ты такое буровишь… — попытался возразить Олег.
Кухулин поднял руку и устало произнес:
— Ты не поймешь. У Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть глава о Великом Инквизиторе… так вот, я вам больше не нужен. Я ведь мутант. И главная моя мутация не в теле, не в черном наросте вдоль позвоночника. Главная мутация здесь, — и Кухулин стукнул себя в грудь, — в душе. Что-то случилось со мной после Катастрофы. Я не могу быть простым человеком. Одержать победу и тянуть на себя одеяло, пожинать лавры, нет, это не для меня. Вы ведь все привыкли к маске святого Эрнесто, и если я ее сорву с себя, вы не увидите за ней Человека, а другую маску на моей физиономии вы лицезреть не захотите, поскольку привыкли к старой. И значит, рано или поздно вы попытаетесь убить меня.
Олег непонимающе завертел головой, но Кухулин не захотел больше ничего объяснять. Олег хотел обнять на прощание Ленору, но та отстранилась; на него, на Вазгена и на Ирму она смотрела, как на предателей. Что ж, Кухулин уходил, а проблем в Новомирье от этого не убавлялось: слишком много прав у общин, слишком много «бывших» гуляет на свободе, слишком много себе позволяет отец Арсений, да и Вазген как-то скурвиваться начал… видно придется опять закатать рукава…
А в вечернем воздухе тоскливо распелись странные фосфоресцирующие насекомые, будто выводя печальную мелодию, которую когда-то, в день гибели мира, услышал в своем плеере Арсен Колеев:
Aquí se queda la clarala entrañable transparenciade tu querida presenciacomandante Che Guevara.
Солнце покидало Новомирье, и вслед за ним уходил святой Эрнесто и его верная спутница. Страна Десяти Деревень постепенно погружалась во тьму…
Андрей Койнов
Вечный сон разума
Солнце светило так, что, казалось, еще чуть-чуть — и вокруг обязательно что-нибудь воспламениться. От земли поднимался жар, поэтому люди предпочитали сидеть в тени и наслаждаться мороженым. Было тихо, и даже время словно остановило свой бег, чтобы отдохнуть. Все вокруг плавилось — дома, деревья, даже воздух.
Внезапно все цвета поблекли, как если бы солнце накрыло облако. Но то было не облако, а огромная, почти черная туча, наползающая с востока. Один лишь взгляд на нее вызывал к жизни какой-то первобытный страх. Края у тучи оставались золотыми — это солнечные лучи продолжали бороться с ее наступлением. Но долго так продолжаться не могло, и вот уже черная громада закрыла собой все небо. По улице, разгоняя пыль и мелкий мусор, промчался порыв ветра. Стало невыносимо холодно.
* * *Алексей открыл глаза. Вокруг было темно, а спросонья он не смог вспомнить, где находится. Лежал он на чем-то мягком, скорее всего, на матрасе. Из дальнего конца помещения доносилось невнятное бормотание.
Внезапно чья-то рука схватила его за предплечье и слегка потянула.
— Лысый, ты, что ли? — шепотом спросил Алексей в темноту.
— Я. Лёха, Одноглазый опять за старое…
Алексей провел ладонью по лицу, чтобы стряхнуть остатки сна. Другую руку он сунул в карман куртки, не надеясь, впрочем, что-либо там найти после слов Лысого. Выругавшись вполголоса, он поднялся на ноги и подождал, пока глаза привыкнут к темноте.
— Может, пора его привязывать перед сном? — предложил Алексей, пробираясь за товарищем между всевозможным мусором, усеивающим пол помещения.
— А может, лучше вообще не спать? — усмехнулся Лысый. — Вон, как Проповедник. Он, по-моему, только и делает, что бормочет себе под нос всякую лабуду…
— Но мы-то не Проповедник, так что лучше Одноглазого привязать, пока он не наворотил делов. Еще в прошлый раз надо было это сделать. От Лунатика же, с тех пор как стали привязывать, никаких проблем нет.
— Про Лунатика ты знаешь, он… не здесь, и уже давно. Рядом с ним хоть из пушки стреляй — пальцем не пошевелит. Кому точно ремни не помешают, так это как раз Проповеднику.
— Ему-то зачем? Он же безобиден.
— Последние лет дцать — да. Но сегодня, пока ты спал, я пытался с ним поговорить. И что бы ты думал — он объявил меня одним из слуг Дьявола, посланным искушать его на протяжении его поисков. И все потому, что я Лысый, — из темноты донесся звук шлепка, видимо, по макушке, — а они оказывается все такие. Хорошо хоть, кидаться не стал, ведь он «смирен и покорен Господу». В общем, устоял перед моим искушением. — Лысый усмехнулся. — Ему вообще нужно смирительную рубаху сверху притащить.
Алексей натолкнулся в темноте на больничную каталку и едва не опрокинул ее.
— Ну, во-первых, ты там не один раз был, и я тоже. Я, по-моему, уже все корпуса облазил, склад несколько раз перепроверял — и ничего. Не отрицаю, сам был бы не прочь иметь такую рубашку под рукой, на всякий случай, но чего нет — того нет. А во-вторых, не думаю, что Проповедник так уж опасен.
— Он опаснее, чем ты думаешь, Лёха. — Лысый остановился. — Он мне уже давно не нравится. От этого фанатика можно чего угодно ожидать. В один прекрасный день наступит Священная война, он перережет мне во сне горло, тебя объявит Князем Тьмы, а себя — архангелом Михаилом. Или еще чего похуже выкинет. Вообще, поговори с ним сам.
— Ладно, не ворчи, поговорю. Я же все-таки не лысый.
Товарищ фыркнул.
— Может, сейчас тебе смешно, зато посмотрим, кем наш «мессия» наречет тебя, — проговорил он и сунул Алексею фонарик. — Все, пришли.
Круг света выхватил из темноты сидящего у стены человека. Его голова была склонена на грудь, но он не спал. Левый глаз закрывал закрепленный резинкой кусок ветоши. В правой руке он сжимал какой-то предмет, в котором Алексей без труда узнал свой пистолет.
— Лысый, принеси два ремня, — шепнул он на ухо товарищу, а сам присел на корточки и направил луч фонаря на грудь Одноглазого.
