Ян Валетов - Ничья земля
— Если честно, — сказала Плотникова, не поворачивая головы, — ты сейчас больше похож на гипсовую статую девушки с веслом, из парка культуры и отдыха.
Блинов засмеялся и зашипел от боли одновременно.
— Это по твоим делам? — спросила Вика тихо, почти на ухо Сергееву. — Или по его?
— Не по моим, — ответил Сергеев так же тихо.
Вика еле заметно кивнула.
— Откуда ты узнала, что мы здесь? — переспросил Блинов. — Слушай, Плотникова, я же не из праздного интереса спрашиваю! Если ты узнала — много кто еще может узнать.
— Мне сказал Сидорчук, когда я его за хобот ухватила. Сергеева он не знает, но сказал, что привезли в Феофанию тебя и твоего друга из МЧС. Видать, врачи удостоверение Мишино видели. А, вообще, чтобы у тебя, Владимир Анатольевич, не было иллюзий — под воротами дежурят группы с пяти телевизионных каналов и человек двадцать газетчиков. Так что, о том, что ты здесь, не знают только те, кто о тебе никогда не слышал. Даже о Сергееве уже заговорили коллеги — моего друга генерала Косоротова пытались расспросить по телефону. Кто знал, что с тобой, Володенька, именно Сергеев в аэропорту был — с того и спрашивай. Или с докторов местных. Или с сестриц. С тех, кто документы видел.
— Хреново, — сказал Блинов серьезно, глядя на Сергеева. — Я-то думал, что о нас почти никто не знает. Маловато будет подарка Валериного. Три человека — это хорошо, но мало. Сколько там моих, интересно?
— Знаешь, Блинчик, — сказал Сергеев, — не суетись. Днем тебе ничего не грозит, а к вечеру — ты и роту здесь расположить можешь. Только учти — когда надо было и президентов валили. Вся эта буза с охраной — для того, чтобы тебя, не дай Бог, хулиганы не обидели.
— Слушай, Умка, — разозлился Блинов, — оставил бы ты свой казенный юмор! Фельдфебельский! Остряк нашелся. Мало мне того, что лежу весь в гипсе, болит все, а тут уже и ты голову клюешь! Сам знаю, что если захотят шлепнуть — шлепнут, так что — мне самому застрелиться, не дожидаясь? Так, что ли?
— Спокойней, — Вика встала, подошла к окну, — Вы хоть можете мне объяснить, что произошло утром? Что там были за бои местного значения?
— Его спрашивай, — сказал Сергеев, указывая на Владимира Анатольевича, — кто, что и зачем. Я понятия не имею!
— Интереснее всего, дамы и господа, — сказал Блинчик серьезно, — что я при всем желании сказать кто и зачем не смогу. Не потому, что не хочу — потому, что не знаю!
— Просто здорово, Володенька, — язвительно улыбнулась Плотникова. — А позволь полюбопытствовать — не знаешь, потому, что не за что? Или потому, что список такой, что и не знаешь на чем остановиться? Разное незнание получается!
— Умная она у тебя, — сказал Блинчик Сергееву, — такая умная, что сам не пойму, как до сих пор с таким счастьем и на свободе! Догадайся, звезда украинской журналистики! Я честно говорю — не знаю. Я же не сказал — не за что.
— Значит, — сказала Плотникова, — пока ты не поймешь, за что вас хотели убить ты смертник. Нельзя предупредить удар, не зная откуда его будут наносить. Плохо то, что врагов у тебя, как мух в сортире, а ты тут лежать будешь — весь из себя неподвижный и беззащитный, как монашка в ночном клубе.
— Сюда не войдут, — быстро сказал Блинов, — хрена им.
И посмотрел на Сергеева, явно ища поддержки.
И Сергеев с удовольствием бы ее оказал, но опыт говорил ему, что Вика совершенно права.
— Силой не войдут, Володя, — ответил он, — тут действительно шансы минимальны. Остаются — еда, уколы, процедуры и прочие больничные радости. Нянечки, сестрички, врачи, санитарки. Граната в окно — тоже остается. Есть разные способы. Можно и не входить.
— Седьмой этаж, — сказала Плотникова.
— Гранатомет, — возразил Михаил.
— Спасибо, — простонал Блинчик, — успокоил. Внушил уверенность в завтрашнем дне. Что теперь делать? Лежать и ждать?
— Вывозить тебя отсюда нужно.
— Не дадут, — Вика посмотрела на Сергеева и покачала головой. — Никак не дадут. И незаметно это не сделаешь. Тем более — он ранен, ему уход нужен.
— Предположим, — протянул Михаил, — это не проблема. Уход организовать можно. Разве это ранения — так, ерунда, пара переломов.
— Для того чтобы ты начал мне сочувствовать, — сказал Блинчик, — мне должно было оторвать задницу. Или полголовы. Меньшее тебя не растрогает.
— Прежде всего, надо понять — кто за всем этим стоит, — повторила Вика. — Если мы этого не сделаем, все остальное становится бессмысленным.
— Вариантов слишком много, — Сергеев попытался приподняться на подушках, но ничего из этого не получилось. Он только зашипел от боли, как обозленный кот, и вынужден был обратиться за помощью. — Вика помоги, сам не сяду!
Плотникова приподняла подушки, чуть изменила угол наклона кровати, и Сергеев смог видеть палату, не выкручивая себе шею. Сама процедура перекладывания была Сергееву по вкусу — Вика делала все очень нежно, явно опасаясь сделать ему больно, но, несмотря на это, ребра заныли с новой силой.
— Пока я здесь, — продолжил Михаил, стараясь успокоить явно разнервничавшегося Блинова. — есть шанс, что активных действий проводить не будут.
— Ага. Два раза. Сильно на тебя смотрели, когда стреляли утром?
— Да, — сказала Вика, — тут господин Блинов прав, как никогда. И если утром твое присутствие на результат повлияло и значительно, то симпатии к тебе, со стороны нападавших, явно не добавило.
— Что, вообще, известно, кроме слухов? — спросил Сергеев.
— Кроме слухов? Так, ничего. Утечка есть, конечно, но она не моя, могу только облизнуться. Прокуратура, СБУ, твоя собственная безопасность, Володя, «шестерка» — все там. Звонил Митя, говорит — звезд на погонах, как на крымском небе южной ночью — не счесть, да и не надо — помощи от них, все равно, никакой, только ходят туда-сюда, перед камерами себя демонстрируют.
— Там я одного, гм, стрелка, — проговорил Сергеев осторожно, — зацепил чуток. Ты не могла бы Митю попросить…
— Кто ему что скажет? — сказал Блинов. — Викуля, ты лучше попроси у кого-нибудь из ребят мобилку! Я за пять минут узнаю все, что этим мудакам известно! Утечка, утечка… Надо будет — приедут и доложат.
— Погоди, Блинчик! Надо понять, считают ли кого-то из нас мертвым!
— То, что вы живы — знает каждый сержант. ГАИшники расстарались. То, что вы в Феофании — долго выяснять нечего! Куда вас еще могли повезти? Понятно, что не в детскую стоматологическую. Держи мою трубку, Владимир Анатольевич, скрываться нечего.
— Легче сказать — держи, — произнес Блинчик задумчиво. — Как? Одна рука в гипсе, вторая под капельницей. Прям анекдот: красавица, а чем я, по-твоему, номер набираю?
— Диктуй, — сказала Плотникова, развеселившись, — всех проблем-то!
Блинчик продиктовал номер, и Вика поднесла мобильный к его уху.
Если не знать, что дебаркадер стоит именно здесь, то можно было пройти в двадцати метрах от него — и ничего не заметить. Как его забросило настолько далеко от реки, и при этом не размолотило на мелкие части, было загадкой. Сложно представить, как могли остаться в целости и сохранности внутренние перегородки и большая часть обстановки, но факт оставался фактом: заплетенный плющом и диким хмелем до полной неузнаваемости, на границе леса и поля стоял огромный дебаркадер. По прихоти судьбы эту махину пронесло неизвестно сколько километров, между зданиями, столбами, деревьями или, может быть, над ними, чтобы ласково, словно материнской рукой, опустить на это забытое богом место, чуть примяв дно при падении.
Когда-то он служил плавучим домом для кого-то из новых украинцев — была такая мода — и отделывали его с византийской роскошью, превратив утилитарное сооружение в превосходный образчик того, что могут сделать деньги из подобия баржи. В нем было все, что нужно для приятного времяпровождения: несколько спален, мебель в которых только слегка сдвинулась за время перемещения, кухни, гостиную, туалетные комнаты, сауну и функционирующий по сию пору камин. Сохранились стеклянные вещи, картины подпортило сыростью, но то, что изображено на них оставалось вполне различимым. Осталось целым даже кое-что из электроники, но толку от нее, естественно, не было — только приемник на батарейках года три прослужил Михаилу верой и правдой, пока не утонул при очередной переправе.
О дебаркадере мало кто знал — Сергеев натолкнулся на него случайно, почти пять лет назад. Места эти из-за повышенного фона радиации, были не слишком популярны, хотя настоящий кошмар — счетчик Гейгера там трещал не умолкая — начинался только в тридцати километрах отсюда. Здесь, правда, хватало другого, но радиация калечила и убивала быстрее, посему и боялись ее больше, хоть, может быть, оно того и не стоило.
Косвенным доказательством того, что в этом районе начались мутации, по крайней мере у растений, был необычайно бурный рост всего, что растет из земли. Сергеев помнил подсолнухи головкой размером с хороший таз, кукурузу со стеблями толщиной в руку взрослого мужчины и чудовищного размера кочанами, арбузы и дыни весом по тридцать килограмм с фиолетовой и сиренево-желтой мякотью, пахнущей горячим шлаком. И дебаркадер был заплетен снизу до верху непроходимой стеной зеленых мутантов, словно паутиной.
