Павел Нечаев - Цена свободы
Слова Вайнштейна отрезвили и меня, и Летуна. Действительно, обсуждаем какие-то высокие материи, когда надо решать поставленные жизнью задачи. Я успокоился и сказал:
— Джек сказал, что снег сойдет скоро. Еще два-три месяца, и начнется оттепель.
— Надо собирать общее собрание, и решать, — ответил приободрившийся Летун.
— Не общее. Надо осторожно, не привлекая внимания, собрать всех наших, насчет кого точно ясно, что не шпион Фраймана, тогда и решим.
— Да, — кивнул Летун, — завтра же начну договариваться.
На том и порешили. Через два дня у Сергея состоялось собрание, на котором присутствовали рыжий Гриша и, Медведь с одним из своих сыновей, Вишневецкий, в Семью которого мы определили Профессора, Летун со своими бойцами и еще двое: Чен, представитель двух Семей узкоглазых гастарбайтеров, и Райво, белокурая бестия, Семья которого обитала неподалеку от индиго.
К началу собрания я опоздал, и, когда вошел в комнату, народ уже рвал на груди рубахи. Спорили ожесточенно, до хрипоты. Рыжий Гриша опять был чем-то недоволен. Мой приход оборвал спор, всем поневоле пришлось здороваться, пожимать мне руку, обмениваться дежурными фразами. Когда я сел, стало ясно, что накал спора спал.
— Вот, Коцюба принес вам кое-что интересное. Коцюба, раздавай, — Летун обрадовался моему приходу, и сразу начал отдавать распоряжения. Я бросил на стол пакет и фотографиями. Народ стал их разбирать, смотреть, передавать друг другу. Почти сразу послышались удивленные матюки. Разглядывая фотографии, народ возмущался. И было отчего: когда я отправлялся на разведку в туннель, Летун был против того, чтобы я брал с собой фотокамеру, слишком рискованно, говорил он. Но я не послушал его, и все-таки взял камеру, объектив которой был замаскирован под пуговицу. Большая часть снимков никуда не годилась, но я все же отобрал два десятка весьма говорящих. Вот изможденный грязный подросток с глазами, как лампочки стоит с тряпкой в руках, и смотрит в объектив. Вот стражник избивает кацетника палкой. Вот строем стоят женщины, а перед строем мечется с дубинкой староста. Вот стоят распорядители в дубленках, а за ними, на заднем плане, вереница кацетников таскает мешки. Вот кучка кацетников волочет сани, с которых свисает голая синяя нога. Вот овчарка повалила кацетника на пол, и рвет. Вот миска с баландой. Ну и все остальные снимки в таком духе. Как говорится, лучше один раз увидеть.
— Откуда у тебя эти снимки, Коцюба? — спросил недоумевающий Райво.
— Сам снял, — ответил я.
Меня забросали вопросами, пришлось в подробностях пересказывать, как я ходил в туннель. Мужики восхищенно присвистывали: «ну и яйца у тебя, Коцюба». Единственное, о чем я умолчал, так это о том, что на самом деле Профессор был шпионом. Словно ставя точку в рассказе, я воткнул в комп флэшку, нажал на кнопку, и голос Профессора стал спокойно рассказывать, как приближенные Фраймана морили людей голодом и убивали.
Народ опять загалдел, все одновременно стали возмущенно материть Фраймана. Я постучал по столу, требуя тишины. Наконец стало тихо, все приготовились слушать дальше.
— В общем, так, народ. Я отступать не собираюсь, за мной Семья, женщины, дети. Все просто. Как только сойдет снег, вот эти уроды вылезут из своей норы, и придут к нам, сюда. Те, кто хочет в рабство, могут прямо сейчас встать и выйти отсюда. Ну а те, кто останется, добровольно подписываются на то, чтобы драться, — я постучал пальцем по разбросанным по столу фотографиям, и добавил: — я не хочу, чтобы чмулики опять взяли верх. Костьми лягу, но не позволю. Я не быдло.
Никто не выказал желания выйти, только брови нахмурили. Рыжий Гриша встал, и сказал:
— Ты, это, Летун. Ты меня не так понял… я не это… в общем, я с вами.
— Уверен? — спросил у Гриши Летун, — дело ведь серьезное. Задний ход потом не включишь, поздно переобуваться будет.
— Так это… дочки у меня. Я за них! — и Гриша показал огромный поросший шерстью кулак, сжатый с такой силой, что костяшки побелели. Остальные отозвались согласным гулом.
— Значит, решено. Все усилия — на поиск оружия, особое внимание уделяем противотанковым средствам.
Давненько мы не забирались так далеко, я смотрел по сторонам, вспоминая, как выглядели эти места до Песца, и не узнавал. Наш путь лежал на северо-восток, там, в ста километрах от города, до Песца была резервная артиллерийская база-склад. Один из наших, Леня из людей Медведя, был в прошлом артиллеристом, он и вспомнил про эту базу. По его словам, там хранились орудия и минометы для вооружения частей резерва. Выехали на снегоходе, и квадроциклах. Пока я занимался Фрайманом и искал оружие вместе с Летуном, наш Эли скооперировался с умельцами из других Семей. Они утеплили ремонтную мастерскую, и сделали гусеничный снегоход, переделали ходовую часть гусеничного трактора средних размеров, сами гусеницы и траки взяли от другого трактора, побольше и пошире. На все это поставили кабину от грузовика и приделали кузов. Эли и остальные ходили вокруг своего детища, довольные как слон после трехведерной клизмы. Монстр, хоть и выглядел уродливо, зато по ровному слежавшемуся снегу исправно давал свои сорок километров в час.
Нам ничего лучше и не надо было. Выехали вшестером, двое в кабине, остальные на квадроциклах. Специально выбрали непогожий день. Когда холодно, и ветрено, никто и носа не высовывает из теплых помещений. Если в том районе, или по дороге туда, сохранились какие-то очаги жизни, то могут возникнуть неприятные и совершенно лишние ситуации. У нас задача — доехать, посмотреть, проверить, если есть что-то нужное, вывезти это к нам. Видимость была близкая к нулевой, ехали медленно и осторожно. Почти сразу же на квадроциклах осталось только двое, остальные набились в теплую кабину, каждые полчаса менялись.
Только выехав из Города, я осознал в полной мере масштаб случившегося с нашей цивилизацией. Километр за километром мы ехали по снежной пустыне. И только стрелочка на экране спутникового навигатора показывала, что мы все-таки едем, а не стоим на месте, да еще фонарные столбы вдоль дороги, которые торчали из снега, давали понять, что там, где мы едем, когда-то было шоссе. Внизу, под снегом, наверняка были машины, но на поверхности они выделялись в лучшем случае неестественно правильными очертаниями снежных холмиков. Лавируя меж сугробов, мы зацепили один из них, и раздался металлический скрежет. Часть снега осыпалась, и я скорее угадал, чем понял, что мы зацепили гусеницей навеки остановившийся у обочины автобус. Проехали утопающие в снегу здания, над одним торчала большая желтая буква «М», с шапкой снега поверх.
Добрались к вечеру, место было то самое, если верить навигатору. И действительно, неподалеку возвышалась облепленная снегом сторожевая вышка, верный признак военной базы. Часть бетонного забора вокруг базы отсутствовала. Мы загнали снегоход внутрь базы, вылезли наружу.
— Не нравится мне это, поделился я опасениями с Летуном, — как бы не пустышка, вон, забор кто-то повалил.
— Пошли, проверим, — он махнул рукой остальным.
Мы разбрелись по базе. Было уже темно, поэтому все вооружились мощными фонарями. Часть складов оказалась нетронутой, часть вывезли подчистую.
— Продукты, — кто-то подобрал с пола пустого склада бумажку, оказавшуюся накладной. Кто-то вывез все продукты.
— Хрен с ними с продуктами, — сказал я, — нам нужно другое. Ищем артиллерию!
Пошли вскрывать запертые склады, срывали с окон решетки, забирались внутрь. Наконец, Леня закричал: «сюда», мы поспешили за ним.
— Что это? — спросил я у Лени, недоуменно глядя на пушку, с которой мы только что сдернули пыльный брезент. Передо мной стояло орудие, как в фильмах про Великую Войну: два колеса, наклонный броневой лист, какие-то ручки-крутилки.
— Это 122 мм дивизионная гаубица, — ответил Леня.
— 122? Но ведь у наших калибр 155, откуда эта взялась?
— Трофейная. Ты же помнишь, что в свое время Союз снабжал сарацин оружием. Наши много таких захватили, и снарядов к ним. К ним у нас даже снаряды делать стали, и под танковые орудия, и под буксируемые.
— А почему у нее такой древний вид? Будто из фильма про Великую Войну?
— Так и есть, их как раз перед Великой Войной начали делать. Такими пушками наши прадеды фашистов били.
— А стрелять-то она будет? Ей же, считай, восемь десятков лет!
— Будет, что ей сделается, — Леня пожал плечами. — Хранилась правильно, все в смазке, ствол наверняка меняли. Если мне не изменяет память, тут неподалеку и снаряды есть, и кумулятивные, и осколочно-фугасные, и бетонобойные.
— Во, хомяки! — я зауважал наших тыловиков. Сохранили, это ж надо.
На складах мы нашли немало полезного, в том числе, минометы и запас мин, четыре гаубицы и снаряды к ним. В боксах стояли тягачи, в том числе, несколько гусеничных, легкобронированных, тоже трофейных, Союзного производства. Эли сразу полез осматривать один из них. Без тягачей гаубицы не вывезти, во всяком случае, пока лежит снег. Оставалось только запустить тягачи, и надеяться, что они не увязнут в снегу. Гусеницы у них были широкие, так что мы решили рискнуть. Эли хотел сразу попробовать, но на всей базе не нашлось ни капли горючки, поэтому утром следующего дня Летун на снегоходе отправился назад, в Город, за людьми и горючкой. Мы, тем временем, выбили пробки из стволов гаубиц, стали разбираться, что там к чему. Оказалось, что у двух из четырех совершенно новые, не расстрелянные, стволы, Леня разобрался с механизмами, засунул в затвор гильзу, и сказал, что, на его взгляд, все исправно:
