Колесо года (СИ) - Пронина Екатерина
Обычно дядя Николай заливался шампанским и засыпал в кресле ещё до курантов, потом падал, роняя ёлку или утягивая за собой скатерть. Он был мастером дурацких вопросов в духе: «Не задирают ли тебя в школе? Есть ли уже невеста?» Тётя Людмила целовала племянников напомаженным ртом, на тостах начинала плакать и уговаривала всех спеть «Ой, мороз, мороз». Но хуже всего был шестилетний Константин — по-домашнему, Котька, Котя, Котофей Николаич. Это был толстенький, румяный, избалованный мальчик с хохолком рыжих волос на макушке. Он вечно лез под руку, встревал в разговоры взрослых, выплёвывал еду, которая пришлась не по вкусу, закатывал скандалы, терялся и находился. В воспитательных целях Игорь безжалостно колотил Котьку за шалости, Котька в ответ кусался до синяков.
Игорь тяжело вздохнул. Родственников он не любил и воспринимал как стихийное бедствие. Стянув ботинки, он просочился на кухню, где мама кромсала варёную картошку на оливье.
— Мам, а чей гроб на третьем этаже стоит? Я в магазин шёл, его не было.
— Гроб? Это Колесниковых, наверное. Дядя Женя умер, разве ты не знал?
— А как?
— Что у тебя за вопросы всегда? — мать всплеснула перепачканными картошкой руками. — Может, пьяный в сугробе замёрз или палёной водкой отравился. Это дело до добра не доводит.
Насупившись, Игорь пошёл в комнату.
Отец и дядя Николай сидели за столом и о чём-то весело говорили, перекрикивая телевизор. На щеках дяди уже пятнами горел румянец, как у пластикового деда Мороза под ёлкой. Рассказывая, он жестикулировал полной рюмкой, расплёскивая её содержимое на любимую мамину скатерть и строгий папин свитер. Тётя Людмила, с химической завивкой на голове, в платье с непристойным вырезом, вешала на кремовые занавески убогую ядовито-зелёную мишуру. Игорь неприязненно поморщился.
Татьянка сидела на коленях у дяди Николая и обгрызала кружок докторской колбасы, держа его двумя руками.
— Трус! Предатель! — снова заголосила она, увидев брата.
Игорь сделал страшное лицо и погрозил ей кулаком, Татьянка в ответ показала язык. Дядя Николай засмеялся и поцеловал племянницу в макушку мокрыми от водки усами. По телевизору запели про трёх белых коней.
Тут Игорь заметил Котьку. Двоюродный братец в свитере с медвежатами ползал под столом, бибикая, и толкал перед собой машинку. Рукава уже были чем-то перепачканы, губы измазаны шоколадом. Игорь узнал маленький железный грузовичок в липких пальцах, и глаза заволокла красная пелена гнева.
Коллекция игрушечных машинок была для него предметом гордости. Он экономил на завтраках, чтобы купить в киоске новенький экземпляр, хранил в коробках, чтобы не запылились, и не раз хвастался перед одноклассниками. Все модельки были детальными, у них открывались двери и крутились колёса. Татьянка не смела даже подходить к коллекции брата, да и Котька до поры до времени не рисковал трогать машинки.
— Ах ты, дрянь! — закричал Игорь. — Кто тебе разрешал, а⁈
Котя, предчувствуя скорую расправу, отчаянно заверещал и юркнул под диван. Игорь бросился за ним, лёг животом на пол и стал шарить руками в пыли, пытаясь дотянуться до ноги двоюродного брата. Котька, визжа, как загнанная в угол мышь, вжался в стену.
— Ну, я разрешил, — раздался откуда-то сверху ленивый голос. — Мы же не знали, что нельзя. Котя сейчас отдаст.
Игорь высунул голову из-под дивана. В дверях его комнаты стоял Семён, прислонившись мускулистым плечом к косяку, на котором Татьянка зарубками отмечала рост, и снисходительно улыбался. На щеках, заросших жёсткой щетиной, видно было ямочки.
— Ой, Сёма, а я не знал, что ты тоже приедешь, — заискивающе сказал Игорь. Он смотрел снизу вверх, как собака, потому что всё ещё лежал на полу, и чувствовал себя как никогда жалким.
Семён, старший сын дяди Николая, правда редко приезжал на Новый год. Он то служил в армии, то учился в железнодорожном техникуме в другом городе, да и по возрасту чаще отмечал праздники с друзьями. Игорь был для него слишком мелким, чтобы они могли поладить.
Котька опасливо выбрался из-под дивана и прибился к старшему брату. Тот ласково потрепал его по голове с рыжим хохолком, взял грузовичок из липких пальцев и вернул Игорю.
— Тебе уже хватит, пап, — мягко сказал Семён, забирая из рук дяди Николая рюмку. Тот виновато улыбнулся.
— Сёма, Сёма! Там чужие мальчики нашего снеговика ломают! — тут же запищала Татьянка, хватая двоюродного брата за майку.
— Ничего, сейчас я их в сугроб мордами натыкаю, — пообещал Семён.
— И я, и я натыкаю! — обрадовался Котька.
Счастливым пищащим комом они втроем выкатились в прихожую. Игорь не пошёл с ними, а поставил стул к самом телевизору, чтобы никого не слышать, положил подбородок на деревянную спинку и нахмурился. После сладких Котькиных пальцев железный грузовик неприятно лип к рукам.
Игорь подумал, как хорошо было бы, если бы кто-то сейчас умер. Лучше всего, конечно, Семён. Он может поскользнуться на лестнице, упасть и размозжить голову о бетонные ступени. Или пусть гигантская сосулька свалится на него с крыши, как лезвие меча, и пронзит насквозь от ключицы до живота. Нечестно, что у Котьки есть старший брат, который за него вступается, а у Игоря только бесполезная Татьянка. Или пусть хотя бы тётя Людмила навернется с табуретки вместе со своими уродливыми гирляндами и свернёт шею. А, может, дядя Николай подавится кусочком рыбы или захлебнется водкой? Всё равно некоторые люди настолько отвратительны, что не заслуживают отмечать Новый год. Но тогда гроб будет стоять у их квартиры. Неприятно.
В комнату заглянула мать.
— Гоша, ну зачем ты мандарины купил? У Коти же аллергия.
— А у меня что, не праздник? Я вот мандарины люблю.
Когда Семён и мелкие вернулись с улицы, раскрасневшиеся на морозе и радостные, Игорь нарочно почистил мандарин и стал есть, долька за долькой, брызгая сладким соком. Котька смотрел на это голодными глазами. Не удержавшись, он потянулся хотя бы к ярко-оранжевой шкурке. Тётя Люда шлёпнула его по ладони и строго сказала:
— Опять задыхаться хочешь?
Котька заскандалил, и его увели в комнату. Игорь почувствовал короткое, но яркое торжество. Только от тяжелого взгляда, которым одарил его Семён, стало не по себе.
За окном крупными хлопьями повалил снег. На вид он казался мягким и тёплым, будто вата. Можно было представить, что великан своими огромными руками разорвал над городом подушку. Татьянка села смотреть мультфильм про волка и зайца, мама и тётка убежали заправлять салаты. Игорь забился в кресло и долго, умиротворенно смотрел, как медленно темнеет небо.
К ужину семья собралась за столом. Праздник шёл по обычному сценарию. Дядя Николай, пьяно размахивая бокалом шампанского, заплетающимся языком говорил тосты. Мама достала с антресолей гитару и спела «Где-то на белом свете…», а потом, так и быть, хором с тётей Людой — «Ой, мороз, мороз…» В десять погасили свет, чтобы посмотреть на фейерверки, которые запускали соседи. Татьянка пододвинула стул, чтобы лучше видеть. Семён посадил Котьку на подоконник, тот уткнулся мягкой рыжей макушкой в небритый подбородок старшего брата. На небе, одна за другой, распускались яркие вспышки, искры осыпались на крыши домов.
— На фонтан похоже, Сём, — запищал Котя. — Правда же?
— Представь, что звёзды падают, — Семён потрепал его по голове. — Можножелание загадать.
Чтобы не толкаться у окон, Игорь решил смотреть фейерверк из своей комнаты. Он тихонько открыл дверь и не стал включать свет. Его встретили привычные очертания кровати, стенки, письменного стола. По случаю приезда гостей на полу постелили матрас, а кресло разложили, чтобы можно было спать. Игорь знал здесь каждый сантиметр. Но, стоило ему шагнуть в мягкий сумрак, как он скривился, шипя от боли. Что-то впилось в стопу. Под ногами захрустели осколки. Гости что, расколотили люстру? Игорь щёлкнул выключателем.
Свою коллекцию, оскверненную, уничтоженную, он узнал сразу же. Такое нельзя сделать случайно. Можно было подумать, что в комнате случилась гигантская игрушечная авария, полная кровавых жертв. Выломанные дверцы, разбитые стёкла, отколотые фары и номера, выпотрошенные коробки лежали на полу безобразным месивом, как неумело порубленный салат оливье.
