Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ) - Забудский Владимир

Еще в середине своей речи Ши принялся возбужденно ходить из угла в угол и эмоционально жестикулировать, словно Шерлок Холмс, раскрывший всемирный преступный заговор. Одного лишь взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять — он никогда, ни за что, под давлением каких-либо доказательств, даже если бы они у нас были, не станет рассматривать иную версию событий, нежели та, в которую он свято верит. Ши мрачно усмехнулся, принимая растерянное выражение моего лица за признак признания мной своей никчемности и неправоты под давлением его обличений.

— Что, Сандерс, тебя не сильно печалит финал со сменой шкурки, который я описал? Еще бы! Ведь тебе, давай будем честны, никогда и не нужны были никакие реальные перемены. Ты чувствовал себя весьма уютно в рядах защитников режима, угнетающих слабых, в роли сиднейского копа — с хорошей зарплатой, социальной защитой, медицинским страхованием, служебным жильем в «зеленой зоне». Для этого ведь ты всегда и норовил проникнуть в Содружество, прорваться поближе к большой кормушке, да? Всегда жаждал оказаться в тощей прослойке прихлебателей режима, с которыми властители мира делятся объедками со своего стола в обмен на помощь в поддержании эксплуатационного строя. Ты ведь не имеешь ничего против этой общественной модели, не так ли? Тебе ведь всегда было плевать на тех, кто оказался там, в самом низу. Я почувствовал это еще тогда, когда показал тебе весь тот беспредел в графстве Мак-Донелл. Ты мог для виду пожалеть бедняг, но близко к сердцу их бед не принимал. Ты-то сам всегда сумеешь выкарабкаться, работая широкими плечами и кулаками! Возражения против политики режима возникли у тебя лишь тогда, когда система поступила несправедливо именно с тобой, родимым. Не так ли, Алекс?!

Тоном обвинителя, выведшего преступника на чистую воду, он продолжил:

— Ты так любишь разглагольствовать в своих речах о морали, о совести, о правде! Но вся твоя борьба с самого начала и до самого конца была твоей личной, эгоистичной борьбой! За твое выживание, твою безопасность, твое положение в обществе! Тебе правда важно, каким будет завтрашнее общество? Нет! Что тебе на самом деле важно — так это каким будешь завтрашний ты! Счастливая, никчемная ванильная жизнь с этой твоей юристкой-потаскушкой, этой тупой куклой, пустышкой, на бабки ее родителей, лижущих задницы олигархов — вот предел твоих мечтаний, вот твой идеальный мир! Убрать преследователей с твоего хвоста, поставить рыло Элмора вместо рыла Патриджа на экран телика для успокоения совести — и ты будешь считать, что мир сделался замечательным и справедливым!

Закончив свою пламенную речь, Ши разочарованно покачал головой. Я молчал. Тупо смотрел на него с бессильной, идиотской улыбкой, с каждым следующим мгновением все более полно осознавая свою беспомощность, бесполезность любых слов, безвыходность этой абсурдной, нелепой, трагикомичной ситуации.

Мой взгляд на миг переместился на Джерома, который все это время хмуро наблюдал за Хоном. Он сидел теперь спокойно, без движений, не предпринимая больше попыток освободиться из стяжек — видимо, смирился с тем, что это невозможно.

«Скажи, что ты согласен с ним», — прошептал я умоляюще одними губами, надеясь, что Джером, может быть, еще может спастись. — «У тебя еще есть шанс. Подумай о Седрике». Однако Джером сделал вид, что не понял меня.

— Знаешь, что думаю я, Кореец? — спросил он со вздохом, в котором слышался едва-едва сдерживаемый гнев.

— Это вряд ли что-то изменит, Казак, — ответил Кореец. — Уже слишком поздно.

— Да плевать. Я просто хотел сказать тебе, что ты чокнутый психопат. Если бы ты только слышал себя со стороны! Ты винишь людей в том, что они хотят изменений, чтобы жить хорошо, и чтобы так же жили их близкие. Но это же, мать твою, единственная здравая причина, по которой люди и могут желать каких-либо изменений! Лишь по этой причине на пустошах когда-то возникло селение Генераторное, в котором я родился и вырос. Лишь по этой причине в заваленном железнодорожном тоннеле неподалеку образовалась казачья станица, в которой я провел юность и стал зрелым мужчиной. По это причине я когда-то переехал в Сидней. По этой причине я присоединился когда-то к Сопротивлению — я хотел более достойной жизни и социальной справедливости для себя и своей семьи, безопасности и защиты от произвола. И если появятся политиканы, кто сменят этого Патриджа и гарантируют мне это — да хер с ними, меня это вполне себе устроит! А чего, мать твою, хочешь ты? Утопить мир в крови?! Да ты же просто мечешься, как раненая бешеная собака — кусаешь всех вокруг, пока сам не сдохнешь! Почему ты не хочешь слышать то, что говорит тебе Димитрис?! Почему не хочешь выслушать этого парня, к которому мы приехали, и спокойно разобраться, не несет ли и впрямь эсбэшным дерьмом от всей этой темы с Сопротивлением?!

— Довольно, — остановил его ледяным тоном Ши, в чьих глазах светилась неукротимая ярость. — Довольно, Казак. Ты сказал уже больше, чем нужно.

Его рука потянулась к кобуре за поясом — и вытащила из нее пистолет. Затем он начал медленно, методично и с некоторым остервенением прикручивать к нему глушитель.

— Вот же дегенерат, — вздохнул Джером с досадой, сжав зубы, нахмурившись, прищурившись, но так и не закрыв глаза, которыми продолжал назло нагло смотреть на Хона.

— Ши, не надо! — взмолился я, в бессильном отчаянии следя за его движениями. — Не надо, прошу!

Однако он даже не повернулся ко мне. Его взгляд был устремлен на Захери.

— Начнем с тебя. Лейла просила, чтобы ты не мучился, — произнес он, взводя курок.

— Нет, нет, нет!!! — заорал я в отчаянии, но мой голос прервал приглушенный глушителем чмокающий звук выстрела.

Амир почти спокойно, с некоторым удивлением опустил глаза к своему животу, глядя, как из раны начинает сочиться кровь. На его лице не было боли и страха — лишь нечто вроде грусти и сожаления. Казалось, он даже хотел сказать что-то. Но затем организм взял свое. Он вздрогнул, сорвался на кашель, и его тело медленно завалилось на бок.

— О, Господи! — вскричал я в ярости, не веря тому, что вижу.

Я уже понимал, что буду следующим. Однако не чувствовал ничего, кроме гнева.

— Больной ублюдок! Сукин сын! Будь ты проклят! — взревел я, испепеляя взглядом убийцу. — Да ты хоть понимаешь, что ты сделал, подонок?! Ты выстрелил в человека, который за всю жизнь и мухи не обидел! Человека, который единственный мог пролить свет на все это дерьмо! Чертов ты психопат!

— Я не считаю смерть от ранения в живот такой уж мучительной, — не обращая на меня внимания, спокойно молвил Ши, глядя на то, как Захери корчится на полу, пока под ним растекается лужица крови. — Так что считаю, что выполнил просьбу Лейлы. Это займет минут десять, может двадцать, если кровь не останавливать. Не так уж много.

Опустив пистолет, он кивнул своим людям на меня и Джерома, и спокойно велел:

— Приготовьте все для предателей.

Люди, сопровождавшие Ши, явно имели опыт в таких делах — у них не возникло ни одного вопроса. Пока Амир продолжал истекать кровью на полу, кто-то из них зачем-то приволок с первого этажа два деревянных стула, другой — педантично вытащил из принесенной с собой сумки два мотка крепкой толстой веревки.

— Вот сюда, — спокойно и сосредоточенно, словно инженер, решающий рядовую техническую задачу, Ши указал на балку под потолком.

Кивнув, один из его людей принялся закреплять веревки, пока второй — выставлял под балкой стулья. Мы с Джеромом наблюдали за этими приготовлениями с мрачным отчаянием, время от времени обмениваясь взглядами. Я видел, как Лайонелл вновь начал лихорадочно ворочать за спиной руками, силясь избавиться от стяжки. Но я подозревал, что его усилия в этом плане так же тщетны, как и мои — разве что он сумел дотянуться до чего-то острого. Но даже если бы ему и удалось освободиться — он остался бы безоружным против как минимум четырех вооруженных противников.

— Предателей у нас принято вешать. Такие правила, — объяснил Ши, посмотрев на меня. — Для Захери сделали исключение, но лишь по личной просьбе Лейлы. Без обид.