Дональд Маккуин - Странница
Глава 64
Ланта была не в том состоянии, чтобы вызвать свою лодку и тотчас же вернуться в Гавань.
Она зашла в дом исцеления, где когда-то ухаживала за Конвеем. Это было тихое место, спрятанное от чужих глаз. Она села, отставив в сторону единственное в комнате кресло. Ее пальцы плавно скользили по покрытым пылью кожаным лямкам кровати, оставляя за собой причудливый рисунок из маленьких треугольников. Оперевшись на одну из лямок, Ланта улыбнулась: натянувшись, кожаная полоска заскрипела, выражая свое неудовольствие. Когда раненый Конвей поворачивался, то заставлял всю конструкцию возмущаться куда более громко. А ведь раньше он был болен и нуждался в ней. Тогда он принадлежал ей. Она вылечила его, и сейчас она должна смириться с его утратой.
Впрочем, он никогда не принадлежал ей по-настоящему. Она называла его своим, прижимала его к своей груди, мечтая о ярких днях смеха и жарких ночах, полных огня и возбуждающей страсти.
Сломанному мужчине она была нужна, выздоровевший же хотел Ти.
Услышав, как что-то твердое стучит по деревянным ступенькам лестницы, ведущей в здание, Ланта схватилась за нож и повернулась лицом к возможной опасности. В последний раз клацнув когтями по деревянному полу, Карда остановился в открытой двери, одной ногой уже переступив порог. Рядом с ним появилась и Микка. Менее осторожная, она зашла в комнату, но все равно остановилась вне досягаемости Ланты.
Конвей не видел Ланты до тех пор, пока не зашел внутрь. Резко остановившись, он даже хрюкнул от удивления. Ланта прыснула, заразив его своим смехом.
— Что ты здесь делаешь? — успокоившись, спросил он. — Я думал, что ты находишься в этой каменной громаде Капитана.
— Так, забираю кое-какие припасы, — ложь легко пришла на ум. — Я забыла кое-что, что может понадобиться Ясмалее.
— Я тоже. У беглецов не должно возникнуть потребности в бинтах и мазях, но на всякий случай не повредит иметь это на борту.
Внезапно образ Конвея возник внутри этой невообразимой летающей вещи, свисающей с сияющего диска. В это мгновение она увидела, что он убегал. Всюду были смерть и разрушения, они заполняли все вокруг, простираясь до самого горизонта. Он убегал, но она не чувствовала в его душе трусости. Смирение — да, может быть, отчаяние. Да, это было. Не отравляющая мозг трусость, заставляющая людей с воплями убегать от опасности.
Это было невозможно. Она знала из Видения, что он видел сцены, слишком ужасные для того, чтобы пережить их, и, несмотря на это (а может, из-за этого?), он жаждал чего-то, совершенно отличного от бегства.
Что же он мог искать?
— …не слишком-то беспокоитесь, — голос Конвея пробудил ее от раздумий. — Ты и Сайла много говорите о свободе, но вы не желаете бороться за нее так, как это делает Ти. Даже Тейт! Однажды она это сделает, как сделала ради Додоя!
Внезапно черты его лица заострились.
— Ты когда-нибудь говорила с Тейт о том, чтобы помочь нам, помочь Ти? — подозрительно спросил он. — Впрочем, ты никогда не ладила с Ти. Я видел, как ты смотрела на нее в той таверне. Она уживается с теми людьми, поэтому ты считаешь, что она одна из них, не так ли?
Ланта была так возмущена, что едва сдерживала свое негодование. Сколько еще оскорблений ей суждено было вынести? Сначала ей дали задание следить за одной из Жриц ее собственного аббатства Фиалок, что лишало ее моральной чистоты. Затем Ясмалея выбрала военную целительницу в качестве своей акушерки, сомневаясь в ее, Ланты, компетентности. В довершение всего он, Мэтт Конвей, намекнул на свой интерес к ней только для того, чтобы пренебречь ей. Хуже того, он придумывал причины, чтобы обвинить ее в своем отказе. Как он мог так бессердечно ранить ее?
— Ты оскорбляешь меня! Ти мне очень нравится: она помогла мне, пытаясь остановить того мужчину в таверне. Мы друзья!
— Ты не обменялась с ней и парой слов с тех пор, как мы попали сюда. — Конвей презрительно усмехнулся. — Во всяком случае, ты ей не нужна. У нее своих проблем хватает.
— Конечно, она хотела поговорить со мной, да и Налатан — тоже. Это он встретил толпу и остановил их, когда они приставали ко мне. Я благодарна им обоим. Но где был ты? Ты даже не сказал ни слова!
— Я был на улице. Если бы я был внутри, я бы сделал что-нибудь. — На мгновение его лицо перекосилось мимолетным чувством боли.
Девушка была довольна. Пусть знает! Он ранил ее, накинувшись словно коршун. За что? Но в то же время она была огорчена: чувство обиды восторжествовало. Как воин, нападающий на ослабленного противника, она снова бросилась в атаку, ненавидя свои же слова:
— Налатан не колебался, он действовал так же отважно, как и Тейт. А Ти была просто великолепна. Как ты можешь говорить, что я замышляю что-то против них, что я отвергаю Ти? Я прибыла сюда сегодня с единственной целью — поговорить с ней о нашем общем деле, участвуя в котором я могу принести слово Церкви тем рабам, которых она пытается освободить.
Уязвленный критикой Ланты и ее неожиданно горячей самозащитой, Конвей ухватился за последние слова.
— Вот видишь! Ты лгала мне, ты здесь вовсе не за припасами. Что за сказку ты наплела про Ти? Разве ты снизойдешь до нее? Она же недостаточно чиста для тебя после того, как блюстители истины использовали ее. Вот что я тебе скажу: забудь то, что случилось с ней. Несмотря на это она женщина, а не холодная испуганная святая. Более женственная, чем ты когда-либо будешь.
Боль захлестнула мозг Ланты. Сдержанность, достоинство, способность думать — все это исчезло из ее мыслей. Желание причинить ему как можно больше боли овладело ею — едкие, пламенные, восхитительные слова срывались с ее языка:
— Я пришла сюда в надежде принести рабам слово Церкви, но это, как я сейчас понимаю, невозможно. Все вы проповедуете свободу, но вы слишком чванливы и горды, чтобы обременять себя верой и моралью. В Заветах Апокалипсиса говорится: «Ни одну душу нельзя спасти ножом целителя: любое тело можно принудить, разум же надо убедить». Вы спасаете тела, но не обращаете внимания на души.
— Значит, ты против спасения рабов «во плоти»?! Я хочу знать в точности, что вы с Сайлой замышляете. Вы и этот жеребец Капитан. — Мэтт жестом показал собакам, нервничающим все больше и больше, выйти и сторожить снаружи. Закрыв за ними дверь, он снова повернулся к Ланте:
— Ты притворялась такой доброй, такой любящей. Ты соблазняла меня. Ты знаешь, что это так. И я почти поверил тебе. Насколько же ты лжива!
Ланта поднялась. Это было именно то слово, которое она хотела услышать.
— Да, я солгала тебе о цели моего прибытия сюда, признаюсь. Но когда ты сознаешься в собственной лжи, Мэтт Конвей? Ты забыл, что я провидица. Я знаю тебя, знаю, что ты не рассказал правду о себе. Я знаю о странных смертях в твоей земле, о разрушениях. Ты убежал. Так же, как и сейчас со мной. Ты испугался моих чувств и потому ищешь любой предлог, чтобы сбежать. Снова. Ты всегда так делаешь!
Конвей схватил Ланту за плечи, пальцы впились в кожу, как когти.
— Ты применила эту твою штуку ко мне? Что ты видела? — страх был смешан с презрением в его голосе.
— Отпусти меня! — Она извивалась в его объятиях, толкала в грудь руками, пытаясь вырваться из мертвой хватки. Увидев, что ничего не может сделать, она подняла взгляд со своих рук на его безумные глаза. То, что должно было испугать ее, произвело обратное действие. Сначала он разбил ей сердце. А теперь угрожает сломать ей кости. Ярость переполнила девушку. Она пиналась, билась и вырывалась, но все было напрасно.
— Расскажи мне, что ты увидела, — прохрипел он. — Наше оружие, ты узнала о нашем оружии, как приводить его в действие, сколько у нас боеприпасов. Ты тоже увидела это, да?
— Нет. Я видела тебя, настоящего тебя, который опоздал, когда опасность угрожала мне в той вонючей таверне, которая тебе так нравится. Я видела, как ты убегал, в то время как другие умирали.
Его глаза закатились, так что остались только блестящие белки. Пузырящаяся пена появилась на губах, но хватка не ослабевала. По мере того, как сознание возвращалось к нему, Ланта все сильнее убеждалась, что смотрит в глаза сумасшедшего.
— Испугался твоих чувств? Что ж. Я отвечу на них. Прямо сейчас.
Его руки переместились с плеч на грудь, разорвав по пути воротник ее мантии. Мозг Ланты взбунтовался, отказываясь принять происходящее. Даже когда ужас парализовал ее, часть сознания ошеломленно заметила, как вздулись на его шее жилы, напряженные мускулы рук выпятились жгутами. Его дыхание отдавало горечью.
Она ударила коленом ему в пах. Боль исказила его лицо, хватка ослабла, так что Ланта смогла вырваться. Она отшатнулась к стене, поддерживая свою мантию, прикрывая те места, где его грубые руки разорвали ей одежду. Хуже, чем физическая боль, было ощущение краха всей ее жизни и мечтаний.
