Тафгай 2 (СИ) - Порошин Влад

— Молодцы! Молодцы! — Скандировали трибуны.

Лично я, стёр рукавом, взмокшей на груди и подмышками, рубашки выступивший на лбу пот. «Вот и всё, пора прощаться с горьковским «Торпедо», — подумал я. — Неплохая команда, заводная. Кстати, заодно и «Крыльям советов» помог остаться на втором месте».

Уже впотьмах весёлые и уставшие почти всей командой мы возвращались в гостиницу. Парни много шутили про счастливую задницу Свистухина, а Николай, тоже посмеиваясь, всех шутников слал куда подальше. Тут от «Алмаза» до «Ленинграда» идти-то всего ничего, метров двести. Поэтому я, уже внутренне расслабившись, позабыл про оборотней в погонах и про уркаганов с ножичками, как вдруг из темноты выскочил мелкий шкет.

— Дядя, — дёрнул он меня за рукав. — Подойдите, пожалуйста, вас там зовут.

Я посмотрел, куда указал мне мальчик. Там, в тусклом свете уличного фонаря около ворот стадиона «Металлург» стояло четверо парней разной комплекции. Ни лиц, ни тем более намерений, с которыми они приглашали меня на беседу, разобрать было нельзя.

— С тобой пойти? — Спросил Леша Мишин.

— Пойдём, только чуть что не влезай, и ничего не говори, — кивнул я головой.

— И я с вами, — сунулся было Свистухин, но его я остановил:

— Ты Николай уже сегодня подвиг один совершил, не искушай судьбу дважды.

«В принципе, четверых бы я и один уработал, — мелькнуло в голове, когда мы с капитаном команды подходили к непонятным ребяткам. — Но эти, наверное, пришли не воевать, а поговорить. А разговор — это самое мудрое, что придумало человечество, чтобы разрешать казалось бы неразрешимые конфликты. Ведь только дураки сразу лезут в драку, которая в любой момент может закончиться плохо для всех сторон конфликта».

— Ты, что ль Тафгай? — Спросил меня невысокий, но коренастый парень, затушив на моих глазах сигаретку о свою ладонь и выбросив её куда-то на землю.

— Если быть точнее, то Гарольд Вильсон, но можно и Иван Иванович, — я украдкой бросил взгляд на руки этих типчиков. А то я-то от ножичка увернусь, а Мишин может и не успеть. И слава советской милиции, никаких колющих и режущих предметов я не обнаружил.

— Гарольд Вильсон, — криво усмехнулся коренастый. — За то, что ты поломал моих ребят, стоило, конечно, тебя порешить. Но Сват сам первым вытащил пику, поэтому конфликт считаю исчерпанным. На будущее лишь хочу предупредить не борзей. И не таким рога обламывали.

«Умно, — ухмыльнулся я про себя. — Этот неизвестный мне авторитет решил, проиграв в драке, сделать вид, что так бы победил, просто сам сегодня не захотел».

— Рога, значит, обломаете? А копыта? — Улыбнулся я. — Спокойно, — я заметил какое-то нездоровое движение среди спутников коренастого. — Когда это будущее наступит, тогда и будем решать, кому что делать. А теперь, бывайте граждане мазурики.

Я развернулся и, не дожидаясь дальнейших «тёрок», потащил Леху Мишина быстрее к команде и дальше в гостиницу. Устал я, однако, от Череповца. И мне сейчас очень сильно захотелось домой, в гости к девчонкам в общагу или в медпункт к Ольге Борисовне, в общем, туда, где легко и спокойно на душе.

Глава 5

«Лётчик высоко летает, и земли ничем не задевает», — примерно так поскрипывал фюзеляж отечественного самолёта АН-24-Б. В Череповец летели на биплане, АН-24, системы «кукурузник», а обратно в Горький благодарное за игру на турнире начальство расщедрилось на моноплан. Крейсерская скорость — 460 км в час. Дальность полёта до 2800 км. И самое главное — это наличие достижения цивилизации, то есть туалета в хвостовой части салона. А то хорошо, что на турнир добирались с дозаправкой в Ярославле, иначе мужики после пары литров слабоалкогольного пива не долетели бы в целости.

— Видишь, Иван, с каким трепетом относится дирекция завода к команде, — бухтел мне в ухо начальник «Торпедо» Михал Дмитрич, постукивая ладонью по обивке самолёта. — А ты в «Крылья» собрался, а зря. У нас в Горьком летом красота! Рыбалка, Ока, Волга и…

— И шашлык, — добавил я. — Успокойся уже Дмитрич, ты мне полчаса спать не даешь. Я своих решений не меняю. Если только чудо какое-нибудь произойдет?

— Какое? — Ухватился за соломинку, как тонущий в болоте обещаний начальник команды.

— Ну, допустим, если Волга потечёт вспять или небо упадёт на землю, — пробормотал я, стараясь заснуть. Так как сегодня в гостинице промурыжили до пяти утра, три раза откладывая время вылета.

— Я ж с тобой по-серьёзному говорю, а ты всё юмором шутишь, — в шестой раз обиделся Дмитрич и замолчал на целую минуту.

— Если по-серьёзному, — я приоткрыл один глаз, — то если прилетит вдруг Хоттабыч на ковре-самолёте и бесплатно покажет кино, то сто процентов остаюсь в «Торпедо»! И точка! — Я отвернулся от начальника команды и попытался хоть как-то на откидном кресле поудобней пристроить свою мощную тушу.

И уже стал почти засыпать, и видеть сквозь пелену бело-голубого марева двух сестричек близняшек, которые покрывали моё тело жаркими поцелуями, как меня разом вернул в явь приятный женский голос.

— Товарищ Тафгаев не хотите ли пройти в кабину самолёта? — На меня смотрела голубоглазая блондинка с причёской под каре, стюардесса не то Галя, не то Валя. — Вас приглашает капитан рейса.

Я оглянулся на соседнее кресло, где обиженно сопел Михал Дмитрич, пожал плечами и согласился. В салоне же почти все уже спали, даже самые отъявленны картёжники Орлов, Котомкин, Свистухин и Шигонцев. Аппетитная фигура бортпроводницы, которая шла впереди и соблазнительно покачивала попкой в синей по колено юбке, тут же пробудила в голове несносный мне голос.

«Надо брать», — привычно загундел он.

«Вот никогда не поверю, что тебя зараза нельзя будет в будущем заткнуть!» — привычно ответил я.

А стюардесса, пока я вёл бредовый внутренний диалог, открыла дверь в кабину самолёта. «Ну что сказать? Тесновато будет», — подумал я, упираясь головой в потолок. Кроме тесноты бросилось в глаза множество различных приборов и куча всяких тумблеров переключения неизвестно чего прямо над головами капитана и второго пилота, которым я пожал руки.

— Вон видишь огни? — Спросил меня капитан и сам же ответил. — Это город Кинешма. А вон река — это Волга. Скоро дома будем.

— Может, порулить хочешь? — Спросил, наверное, в шутку второй пилот.

— Если честно, жить хочу, — улыбнулся я и вызвал смех у лётчиков.

— А многие в детстве мечтали стать лётчиками и космонавтами, — совершенно серьёзно заметил командир экипажа.

— Было что-то такое, писали в школе сочинения на тему «Кем я хочу быть?», — поддакнул я. — Лично я сразу написал, что хочу в будущем стать клоуном. Что тогда в классе началось — смех, крик, срочно родителей в школу…

Я хотел было рассказать смешную историю, как водил деда к классной руководительнице, а до этого в парикмахерскую и в магазин покупать «пиджак с карманами». Но вовремя опомнился, что это у меня в той жизни был дед, а здесь я из детского дома.

— Чего они в школе так всполошились? — Удивился второй пилот.

— Да, была в классе у нас Зазнайкина, точнее фамилия у неё была Зайкина, но все звали Зазнайкиной. Встала она и сказала: «Стыдно тебе должно быть, Тафгаев. Все будут социализм строить, а ты над нами, значит, будешь смеяться». А я возьми да и ляпни: «Это, смотря как будете строить!» У классной чуть инфаркт не случился. Из пионеров меня на неделю турнули. Но потом, чтоб отчётность не портил, обратно галстук заставили надеть.

И тут вдруг я заметил, что капитан и его второй помощник как-то напряглись. И вспомнил, что я сейчас не в бандитских девяностых и не в жирных нулевых, а в самом эпицентре брежневского застоя.

— В общем, перевоспитала меня тогда школьная общественность, наставила на путь истинный, — прокашлялся я. — Я даже с этой Зазнайкиной целовался, когда постарше стал. Кстати, из парней ни лётчики, ни космонавты не получились. Кто-то спился, кого-то убили, кто-то шоферит по дорогам страны. А девчонки, вместо киноактрис, почти все пошли по торговой линии работать.