Записки кельды 2 (СИ) - Владимир Олегович Войлошников
— Пацаны, я нашёл! — пропищал чей-то голосок. — Я на него случайно жопой сел!
— Ура!!! — закричали остальные.
И вот тут она начала смеяться и плакать одновременно. Нашли клад! Самое время!
— И чего ты? Эй? — Кадарчан присел рядом и погладил её по плечу. — Все живы, потерь нет!
Олеся Васильевна заревела в голос и повисла у него на шее.
— Тихо-тихо… Детей напугаешь, однако. Пойдём-ка к ручью, умоемся.
Она умылась, попила и немного успокоилась.
— А что там в лесу?
— Ещё четверо было.
Олеся длинно выдохнула:
— И что с ними?
— Лежат, ждут допроса.
— А… А потом?
— Рабство, должно быть. Общественно полезный труд. На каменоломни пойдут работать, очень надолго.
— Так они же… Ну…
— Что?
— Умирают же?
— И умрут, если откажутся клятву подчинения давать. Останутся здесь.
Олеся снова подумала про волков и хотела сказать: а не жестоко ли это? — но потом вспомнила налитые кровью дикие глаза и крик: «Режь их!» — и не сказала. Они хотели убить наших детей. Зубы сами сжались. Всё справедливо.
Старшие рейнджеры, для верности ещё раз прошерстившие лес, вернулись и повели своих подопечных младшаков в лагерь. Олеся ушла с трудом. Больше всего ей хотелось остаться на поляне с Кадарчаном. Ей почему-то казалось, что рядом с ним сейчас самое безопасное место. Но чувство долга пересилило.
На подходе к лагерю Риниэль велела всем достать свистки и подать сигнал тревоги, и следом — всем срочный сбор колоколом. Со всех сторон начали стекаться ручейки детей. Лагерь сразу приобрёл вид сердитого дикобраза. Долегон забрал целителя и ушёл на поляну: поспрашивать.
Управились они довольно быстро, и уже через час командиры и взрослые помощники собрались на срочный совет за своим обеденным столом.
— Рассказывай, Дол, — уступил место докладчика Кадарчан.
Долегон встал, высокий и серьёзный.
— Итак, что мы имеем из допроса. Цыганская диаспора раскололась на несколько… партий, что ли. По большей части — враждующих между собой. И вот эти конкретно товарищи — из довольно сильной группировки, которая считает необходимой кровную месть — всё по поводу того инцидента с пропавшей женщиной-инспектором. Кровники. У них было три приоритетные цели: Олеся, Лида и Антонина, они думали, что все трое здесь, — Олеся Васильевна снова начала мелко дрожать. — Но и всё население Белого Ворона они включили в свой список мести, поскольку господин барон дал их кровникам первой, так скажем, очереди убежище и защиту. Наводку получили, подслушав разговор у портала: что дети ушли в лес с малым числом старших, и инспектора с ними. Примерное направление вроде бы гадалка подсказала. Искали они нас долго, больше недели, — Долегон немного помолчал, глядя в столешницу. — Получается, что помимо кровной вражды мы косвенным образом оказались втянуты в конфликт цыганских кланов, потому что сегодняшняя чистка, я думаю, изменит расклад по силам… Я, как старший командир, предлагаю признать ситуацию чрезвычайной и немедленно вернуть детей на остров, под защиту крепости. Возражения есть?
Возражений не последовало, и лагерь начал спешно сворачиваться.
Они шли назад и гнали перед собой тех цыган, кто имел счастье (или несчастье?) выжить. Их, вопреки первоначальным Олесиным впечатлениям, оказалось гораздо больше, чем безвозвратно успокоенных. Почти три десятка. Парни скрутили им руки и увязали в четыре длинных цепочки, каждую из которых прикрепили к вьючной лошади. Груза у лошадок в обратную сторону было гораздо меньше.
— Да и верёвки не придётся тащить, — сердито прищурившись, высказалась Маэ.
Кадарчан пришёл перед выходом, взял Олесин сидор, поглядел какие стопки бумаг запихивает Лида в свой рюкзак, покачал головой и забрал её поклажу тоже. На их слабые возражения только махнул рукой:
— Молчите уж, девки! Быстро идти надо. Так что — без возражений.
ЦЫГАНЕ — И ЦЫГАНЕ
День тот же
Кельда
— Господин барон! — в дверь нашей комнаты заколотили. Вова, каким-то чудом оказавшийся дома в не очень поздний час, вздохнул, смиряясь с тяжкой долей правителя. — Господин барон! Цыганки на пленных напали!
Что⁈ Мы переглянулись.
— Зайди! — рявкнул Вова; в дверь просунулся дежурный охранник. — Что там⁈
— Цыганские бабы повели ребятишек на пляжик. Ну этот, меленький совсем, что у брода, с цветными камушками.
— Дело говори!
— Так я что… А тут наши возвращаются с лагеря…
— Так четверг же только? Что так рано?
— Дак напали же на них, говорю я…
Вова ярко и очень экспрессивно высказался и побежал во двор, за ним бежал едва не снесённый охранник, и уж за ними, подбирая юбки — я.
У крыльца донжона собралась огромная толпа. Были здесь и постоянные донжонные обитатели-работники, и все старшие командиры-вожатые, уходившие с детьми в рейнджерский лагерь, и принятые под защиту пятеро цыганок со всей своей малышнёй, и целая куча каких-то левых изрядно потрёпанных цыган (судя по следам на одежде, получивших ранения стрелами, а то и ножичками резанных; подживлены они были, простите за тавтологию, «на живульку», лишь бы дошли до баронского суда), у одного из цыган было страшно расцарапано лицо и даже, вроде бы, частично порвано горло. По крайней мере, из-под прижатой к шее ладони сочилась кровь. Наших детей не наблюдалось.
Барон сразу нашёл взглядом долговязую фигуру Долегона и гаркнул так, что мгновенно установилась тишина:
— Дол, люди⁈
— Без потерь, господин барон!
Ф-ф-ф-фух, вот теперь можно спокойно разбираться.
С историей лагеря всё было чётко и понятно. Дальше они шли-шли — и пришли на остров…
— …перешли уже по мосту через брод, как вдруг вот эта женщина, — Долегон показал на Мирелу, — кинулась на вот этого мужчину и начала его драть, а при попытке остановить, впилась в его горло зубами, — вот это сильно! — Детей я в острог отправил, подумал: незачем им тут…
— Это правильно, — думая явно о другом, сказал Вова. — Ну, говори! За что ты его?
В глазах цыганской баронши впервые за эти дни появилось какое-то выражение. Конкретно — выражение лютейшей ненависти:
— Он Дарину мою зарезал!
Барон покивал головой:
— Что ж, ты в своём праве… Но теперь его судьбу и всех остальных буду решать я. Как убили твою дочь?
Губы у цыганки запрыгали:
— Ножом… Четыре раза…
— Ударь его ножом четыре раза. Но так, чтобы он жив остался. Пусть при смерти, но жив. Сможешь? — Вова махнул рукой: — Дайте ей нож! А этого держите.
Я кивнула Настёне-медичке, чтобы подстраховала: вдруг женщина перестарается.
Цыгане от такого поворота событий слегка опешили. Все, кроме Мирелы, которая схватила нож и, выкрикнув что-то по-цыгански, четыре раза ударила убийцу.
Тело мягкой куклой свалилось на землю. Хотя — да, он был ещё жив.
— Во имя Вэр справедливой… — барон ткнул в медичку рукой: — Настя!
