Дикарь - Екатерина Лесина
— Мальчишка не выбрался бы в одиночку.
Миха ничего не ответил.
Он ступал. Медленно. Полукругом. Лучник не подставит спину. И шансов немного. Но и он понимает, что Миха не так прост. Царапина на боку саднит, зудит, но и только.
— Уходи, — сказал Миха.
— Не могу, — Лучник чуть качнул головой.
— Клятва?
— Она самая. Ты уходи.
— И я не могу.
— Клятва?
Кружить так, по двору, они могут и вечность. Лучник не выстрелит, пока не будет уверен. Стрел не так много. А Миха не бросится, пока… пока стрелы есть.
И что делать?
— Кто ты? — поинтересовался Лучник.
— Дикарь.
— Оно и видно. Неплохо говоришь по-нашему.
— Я умный дикарь.
Смех у Лучника, что скрежет когтем по стеклу. Или рискнуть? Нож вон шкуру только поцарапал. А стрела… из чего она?
— Ты убил мага. Я видел. Как?
— Видел? Выходит, не показалось. Шумно было на том острове. Иначе я бы тебя почуял.
А ведь Лучник боится.
Осознание пришло сразу и вдруг. Он никогда прежде не терпел неудачи. Смертоносный. Опытный. Опасный. И в то же время он достаточно умен, чтобы не возгордиться. И теперь понимает — уйти будет непросто.
— А с магом все обыкновенно. Главное, стрелу правильную подобрать, что на мага, что на дикаря… или не стрелу. Чувствуешь, как тяжелеет тело? Он ведь оцарапал тебя, да? Жаль, что промахнулся. Но оцарапал. А он всегда смазывал клинок. Так что ты покойник.
Яд?
Миха ничего не чувствовал.
— Может, не сразу подействует. Но подействует обязательно. Такая зараза. Она уже в твоей крови…
Взгляд внимательный. И Миха спотыкается. Почти. Удерживается. Рычит. Дикарю ведь можно и порычать. Шаг.
Еще один. По кругу. Вытоптали его, наверное.
И снова шаг. Чуть меньше. Чуть медленнее. Самую малость. Иначе не поверит. Лучник внимателен. Но и Миха не дурак. Двигаться. Не останавливаться. Быть может, чуть дернуться.
Влево.
И вправо.
Улыбка Лучника становится шире.
— Мальчишка где?
— Обойдешься, — Миха запнулся на середине слова. И задержался на миг. Этого хватило, чтобы стрела сорвалась, а воздух сделался плотным, тяжелым.
Этот воздух мешал разминуться. Острие рассекало его, а вдогонку уже летела вторая.
И третья звенела, готовая сорваться с тетивы. Кинулась навстречу земля. Миха видел пыль. Траву. Он ощутил удар собственно тела, и как покатилось оно, уходя от стрел. Дышать стало нечем. Он вдруг явно увидел пыльную землю. и траву. И сапоги этого человека. Тоже пыльные, грязные.
Близкие.
Когти впиваются в них, и в ноги, дергают, опрокидывая человека на спину, но тот выворачивается. Он не хочет умирать. У него есть другое оружие.
Он ловок, что зверь.
И Миха не хуже.
Клинок пробивает-таки шкуру, чтобы застрять на ребре, и Миха рывком выдирает его из руки, выворачивая эту руку до хруста.
До стона.
— Не убивай! — этот вопль заставляет очнуться. — Еще пригодится…
Старик спешит, прихрамывая на обе ноги, в руках его — нож, но сам жив, что хорошо.
— Х-хрен вам, — Лучник дергается, пытаясь подняться, а на лице его появляется такая предвкушающая улыбка, что желание узнать, какую пакость он приготовил, отшибает напрочь.
Одно движение и шея хрустит.
А тело оседает на мятую пыльную траву. И только по-прежнему протяжно, жалобно, блеют овцы.
— Вот зачем… — Такхвар сплюнул и махнул рукой. — Можно ж было допросить.
— Опасно, — Миха потрогал ребра. Рана затягивалась, кровотечение прекратилось само собой, да и в целом он чувствовал себя неплохо. На всякий случай он отодвинул от покойника клинок.
И лук.
Осмотрел тело, убеждаясь, что свернутая шея — веский аргумент в споре. И сел рядом.
— Мальчишка?
— Спит. К счастью. Иначе полез бы, — Такхвар отер лоб. — Они, стало быть. Теперь понятно.
— Что понятно?
— Клеймо, — он наклонился и развернул руку.
Левую.
Правая была вывернута и почти оторвана.
— По исполнению контракта клеймо исчезает. Если исполнен.
Кругляш ожога медленно истаивал на ладони.
— Не сразу. Поэтому они и не вернулись.
— Меньше надо было выпендриваться, — буркнул Миха и поднялся. — Убили бы, и все дела.
Старик побледнел, представив подобный вариант.
— А этот где? Который местный?
— Там. Связал. Судить будем. Идиот, — Такхвар сплюнул, хотя и не на покойника. — Чего ему не хватало, а?
Этого Миха не знал.
— Вы бы отдохнули, господин дикарь. А тут я и сам справлюсь.
Предложение выглядело на редкость заманчивым.
Глава 45
Верховный очнулся посреди ночи. Ныла рука. Та самая, золотая. Боль была не сильной, но муторной. Она рождалась где-то у запястья, поднимаясь выше. Покалывало локоть. Ломило плечо. И сердце вновь сделалось неспокойным.
Некоторое время он лежал, прислушиваясь к темноте.
Пусто.
И раб, которого Верховный держал при себе, тихо сопел на коврике у двери. Стоило, однако, пошевелиться, и тот сел, растерянный спросонья, но готовый служить.
— Молока. Теплого. С медом. Принеси.
Захотелось просто отослать его.
Остаться одному.
— Нет. Сперва свет. Одну лампу.
Раб исполнил приказ молча и столь же бесшумно убрался. Хороший мальчик. Жаль, что кровь не настолько чиста, чтобы перевести в послушники. Но надо будет составить духовую грамоту, написать, чтобы позаботились.
Хотя хороший раб всегда найдет доброго хозяина.
Верховный сел. Голова слегка кружилась, а боль вдруг сделалась почти невыносимой. Она скрутила пальцы судорогой, и несколько мгновений Верховный молча кусал губы, сдерживая стон.
Потом уже, когда глаза привыкли к свету и боль отступила, он позволил себе поднять рукав.
Золото.
Золото, покрывавшее руку, поблекло. Кое-где оно потрескалось, а местами начало осыпаться. И что это значило? Не то ли, что время, отведенное ему, вышло?
Печально.
Не то, чтобы он боялся, нет, смерть слишком давно стояла за плечом, и Верховный привык к ней. Скорее уж он испытывал легкую грусть.
Хотелось бы дождаться возвращения мага.
И той, что изменит мир.
Узреть, как Золотая кровь вновь займет престол. Империя окрепнет. Возродится вера. И возможно, подняться на вершину пирамиды в последний раз, возвращая богам драгоценный дар жизни.
Пускай.
И без него справятся.
Теперь точно справятся. Верховный заставил себя лечь в постель. Но потом снова сел. Измятая. Пропотевшая. Пропитавшаяся телесными его жидкостями, она была нехороша. Да и сам он имел вид недостойный.
И время.
Время шло к рассвету.
А стало быть, он успеет.
Мальчишка-раб вернулся с молоком.
— Проводишь до купален. Вели готовить паланкин, — Верховный с трудом, но удержал чашу. Молоко показалось невыносимо сладким. От сладости этой сводило зубы. Но он допил.
Силы пригодятся.
В горячем источнике стало легче. Боль отступила, правда, ненадолго. С нею вдруг появился голод, причем такой, что Верховный не сдержал стона.
— Господин? — мальчишка спешно подал
