Дикарь - Екатерина Лесина
Миха тенью соскользнул к стене.
Куда?
Направо? Налево?
Заворочался пес во дворе, поднял сонную голову, но тут же уронил на лапы.
Или ждать? Можно. Только не здесь.
И Миха ловко вскарабкался на крышу, лег, сродняясь с темною соломой. Та прогнулась под тяжестью веса, грозя вовсе обвалиться, но вроде держала.
Если придут убивать, то сюда.
Такхвар выругался сквозь зубы, но так тихо, что и Миха всего не расслышал. А слух у него хороший. И зрение неплохое. Но старик сделал шаг и растворился в серой зыби. Миха втянул воздух. Запах чужака все-таки ощущался, но размытый, едва уловимый.
Хорошо.
Время потянулось по-новому. Оно ощущалось натянутыми нервами. Остро. Ярко. Застучало сердце. и в висках тоже. Во рту пересохло.
Подумалось вдруг, что он, Миха, он ведь на самом деле не боец.
Ни разу вот не боец.
Что там, возле города магов, он и действовал-то, как в тумане. И убивать не убивал, вот так, преднамеренно. Сможет ли?
Та ненависть, прежняя, она куда-то подевалась. И вместо нее поселился страх.
Не умереть. Этого Миха не боялся.
И не боли. Боль он как-нибудь перетерпит.
Не справится.
Мальчишку убьют. Обоих мальчишек убьют. И старика тоже. И его, Миху, что логично.
Додумать он не успел.
Человек шел. Не особо скрываясь, к слову. По улице. Неспешно. Время от времени останавливаясь, прислушиваясь к чему-то.
Миха тоже прислушался.
Ничего.
Барон сопит. Возится в сарае скот. Шубуршатся мыши в соломе. И сонно квохчут куры. Этих только тронь, мигом шум поднимут. Вот старый кобель поднял голову, принюхался и зевнул. Стало быть свой.
А если Миха ошибся?
Человек вошел во двор.
Стар?
Похоже. А вот пахнет от него не рекой, не рыбой, а лесом. Дымом костра. Копченым мясом. И людьми. Последний запах с трудом улавливается, он вновь же наносной, но Миха подбирается.
Что делать?
Стара убить несложно, вот он стал у самой крыши. Слегка покачивается на ногах. Пьяный? Или играет? Второе. Рука лежит на рукояти ножа. А ножи тут не игрушечные. Оглядывается.
Зевает.
Матерится во весь голос.
— Данька! — его вопль разлетается по округе. — Мужа встречай, сучка!
Он сплюнул под ноги и той, качующейся походкой, которая должна была бы показать, сколь пьян Стар, направился к дому.
Скрипнула дверь. И выпустила тонкую тень, которая согнула спину.
— Что, тварюка, не спится, — Стар не отказал себе в удовольствии отвесить затрещину. — Разувай мужа-то!
— Стар, — из дома вышла жена старосты.
А сам где? Спит?
— Что, матушка? — глумливо поинтересовался Стар. — И вам не спится?
— Прекрати.
Стар фыркнул и прислонился к стене. Выставив ногу, он велел:
— Что встала? Сапоги сымай!
— Стар!
— Батюшка где? Нажрался, небось? И братцы тоже. Один я ночей не сплю…
Женщина склонилась, пытаясь стащить сапог, но получила пинок в грудь и повалилась на спину.
— А вы говорили, рукастая будет. Вона, криворука и бестолкова, матушка. Вставай, давай. Или самому разуваться прикажешь? Только и годна, что подол перед каждым задирать. Может, тебя вовсе продать? Говорят, в городе таких, гулящих, любят. Будешь жить в господском доме…
— Прекрати, — жестко произнесла матушка.
— А не то что? Пожалуешься? И кому, матушка? Моему батюшке? Или… моему батюшке?!
Второй пинок заставил женщину сжаться в клубок. Она затаилась, кажется, и дышать позабыла как.
— Нет, матушка. Хватит. Надоело. Теперь все иначе будет. По-моему. А гости где?
— Тебе зачем?
— Так. Интересно.
— Спать иди, — женщина повернулась спиной. Но уйти ей не позволили. Рука Стара сдавила шею.
— Я тебя не отпускал.
— Успокойся.
А ведь она испугалась. Она наверняка знала сына лучше, чем кто-либо. И испугалась. Миха заставил себя лежать. Стар не один здесь. Слишком нагл. Слишком уверен, что все пойдет именно так, как задумано. И не боится ни гнева отцовского, ни братьев.
Он пришел убивать.
— Говори, потаскуха, — Стар вытащил-таки нож и бросил. — А ты, сучка, только попробуй пискнуть. Пришибу.
И та, другая, которая так и лежала, боясь шелохнуться, не ослушалась.
— Где они?
— Недоброе замыслил, — голос старостихи дрогнул-таки, выдавая страх.
— Плевать. Где?
И запахло кровью. Еще не убил, лишь показал намерения. А вот Миха понял, что все не так и плохо у него с моралью. Совесть заткнулась. Сомнения тоже.
Все просто.
Или выживут они. Или этот вот подонок. Убивать, конечно, нехорошо, но порой ничего иного не остается.
— Я ведь могу и медленно, — нож, прижатый к горлу, скользнул ниже. И запах крови усилился. Старый кобель поспешно убрался в будку.
Мудрый зверь. От бешеных людей собакам лучше держаться подальше.
— В сарае, — выдавила женщина.
— А чего ж так гостей-то не уважили?
— Барон… не рассчитал сил. Его охранник унес. Уложил. Не велел беспокоить.
— Охранник? Этот тощий оборванец?
Обидно. На гадюках-то особо не разжиреешь.
— Старик?
— Там же. Крепкий. На своих ушел.
— Сама видела?
— Наверху. На сене. Носила воду. И расол.
Носила. Было такое дело.
— Хорошо. Видишь, как все просто, — Михе показалось, что он видит слегка безумную улыбку ублюдка. А потом рука его дернулась и запах крови сделался вовсе уж удушающим. Женщина вскинула руки к перерезанному горлу, чтобы в следующее мгновенье мешком осесть наземь.
Миха чудом не дернулся.
Стало вдруг тошно.
А ведь он мог бы спасти эту женщину. Свернуть шею Стару? Да с легкостью, чай, не лось. Лося жалко. И у лося рога. А этот ублюдок еще пожалеет.
Стар переступил через тело и вошел в дом.
Тихо так. Вышел спустя пару минут. Огляделся. А потом свистнул. Свист был резким и коротким. Минуту или две ничего не происходило.
Но вот сизая мгла дрогнула, выпуская двоих. Твою ж мать да через колено! Прямо посреди двора. И ведь двор был пуст. Миха видел. И слышал. Только не увидел и не услышал.
Магия?
Похоже на то.
— Слышали? — Стар аккуратно запер дверь и огляделся. Поморщился. — А жечь обязательно?
— Можешь и не жечь, — милостиво разрешила первая тень.
Голос.
Миха его узнал сразу и, будь крыша попрочнее, вжался бы в нее. Это же тот тип, с болота. А второй, стало быть, лучник? Странно то, что даже сейчас, проявившихся, разглядеть их было сложно. Взгляд будто соскальзывал.
Ни лиц.
Ни одежды.
Точно — тени.
— Только потом спросят, как разбойники-то вошли? Что ответишь? Сам привел, — человек хохотнул и повернулся к сараю. — Там?
— Дома точно нет. И уходить не уходили. Она бы сказала, — Стар пнул неподвижное тело матери.
Все ж таки богата уродами земля
