Барышня ищет работу - Салма Кальк
— А про то не вам судить. Живо в палату и сидеть молча, пока Василь Васильич не придёт!
В коридор кто-то вошёл, даже много кто, как мне показалось, обе незнакомки пискнули, шмыгнули ко мне в тёмную палату и тут же плотно закрыли дверь. Изнутри.
10. Товарки по несчастью
10. Товарки по несчастью
— Вы кто такие? — спросила я.
С кем мне придётся делить своё здешнее временное жилище? Впрочем, никакого другого у меня пока и нет.
— Я Стелла, — сообщила одна.
— А я Афродита, — отозвалась вторая.
В палате было темно, и лиц я разглядеть не могла, и всего прочего тоже. Но почему-то мне показалось, что на Стеллу и Афродиту мои новые соседки будут похожи меньше всего.
— Вот так прямо мама с папой и назвали? — позволила себе усомниться я.
Что-то мне не верилось, что среди Василь Васильичей и Акулин часто встречаются ещё и такие вот изыски.
— Ну а что, под крещёным именем работать, что ли, — повела носом одна из них, вроде это Стелла.
— Никто и не позарится, — вторила другая.
— Это ж первое дело — придумать себе байку, как тебя зовут да откуда ты взялась. Потому что Машка, Ташка и Палашка у всякого мужика и дома есть, а если дома нету — так по соседству всенепременно. И далеко ходить нужды никакой.
— А за Афродитой, надо думать, есть, — поддержала я разговор.
— Ты как вчера родилась. Из приличных, что ли? Богатенькая? — дёрнулась Афродита.
— Нет. Я после травмы, на меня напали и ограбили, и я вообще с трудом вспомнила, как меня зовут. И где тётку мою искать — понятия не имею.
— Может, она сама тебя найдёт? — предположила Стелла. — Если ты из богатых, то они ж так не оставляют.
— Я не помню, из каких.
— А в паспорте что написано?
— А паспорт украли.
И очень удивились, наверное, когда открыли и попытались прочитать.
— Так ты не здешняя? Или с правого берега?
— Так вот я тебе и не скажу, мне бы кто сказал.
— И никто тебя не ищет?
— Если и ищет, то пока никак о себе знать не дал.
— Так тогда хана тебе, — заключила Стелла.
— Почему это? — не поверила я.
— Ну, так, — подключилась Афродита. — Говоришь — ничего не помнишь, куда идти — не знаешь. Здесь тебя Василь Васильич на всю жизнь не оставит, он тут не хозяин, хозяин — господин Носов, Кондратий свет Никанорович, и ещё железная дорога. А Носов за порядок и за то, чтобы все были на месте и при деле.
— Так может, и я место найду и при деле окажусь. Подумаю — и окажусь.
— Ты смотри, тех, кто без документов, долго не держат. Как только поймут — и всё, речка бежит, часики тикают, — сказала Афродита.
— В смысле часики тикают? Ты вообще о чём?
— О том, что все должны быть с паспортами и при деле. Или при муже, при родителях или ещё каких родственниках. Если ты не хочешь быть нелегалкой, конечно. Наверное, у Михалыча всех берут, тебя тоже к делу приставят. Но у нас дело то же самое, а всё законно. Жёлтый билет — и никаких вопросов. Мамаша Вехотка новеньким рада, за новеньких можно с клиентов больше денег получить. А если ты из богатеньких была, так, может, ещё умеешь стихи там какие читать или на фортепьянах играть — так и вовсе кому попало не подсунут.
Чего? Какой, к чёрту, жёлтый билет?
— Вы что, в публичном доме работаете? — прямо спросила я.
— Ну что ты так сразу? — усмехнулась уже совсем невидимая в темноте Афродита. — Дом приличный, чистый. К нам даже доктор ходит, и болезней неприличных у нас нет. А если что серьёзное, вот как сейчас — то в больничку берут, то есть сюда. Не так и плохо.
— И что, у тебя других вариантов совсем не было? — не верила я.
— Чего? Каких таких вариантов? У меня отец помер на стройке железной дороги, мать нас тянула одна, а кроме меня там семеро ещё, я старшая. Больно сытно-то у нас дома было, можно подумать! А вон у неё отца и вовсе в помине не было, а мать мужиков водила, и её тоже под них подкладывала, чтоб больше денег оставляли! А мужики-то были всё непростые, кто фартовый, кто из нелегальных золотодобытчиков, кто с каторги бежал, зачем такое счастье? У мамаши Вехотки всё чисто, строго и законно, и вот сейчас нам от мужиков досталось, но тех мужиков за членовредительство тоже привлекут, и либо денег с них слупят на штраф, и нам на возмещение, либо ещё как накажут. Остальным будет урок, что нечего нарываться. А так даже денежку понемногу удаётся откладывать, и своим тоже подбрасывать случается, чтоб совсем-то не загнулись.
Господи, за что мне это всё, думала я. Нет, они просто не видят других возможностей, а возможности должны быть. Не могут не быть.
— И что, не бывает другой работы с проживанием? Я умею готовить, дом убирать, с детьми сидеть.
— И кто тебя возьмёт без рекомендаций? — скептически усмехнулась Афродита. — Я, может, тоже иногда хочу в тепло, сытость, и чтоб когда в церковь идёшь в воскресенье, на тебя пальцем не показывали. Но кто такой добренький, что пустит меня в дом?
— Да она не поняла просто, — усмехнулась Стелла. — Она ж какая-то нездешняя, вот те крест. Здешние-то все знают.
— Да что знают-то, скажите уже, — я чуть было не добавила «русским языком».
Здесь, наверное, язык называется как-то иначе.
— Да семь дней у тебя, поняла? А кто за семь дней не пристроился — на Афанасьевский завод. Там ты будешь делать всё то же самое, что у мамаши Вехотки, только бесплатно и ночью. А днём работать на заводе, а платить тебе будут гроши, потому что вычтут из жалованья еду и проживание. А жить там в бараке на много человек, и кормят так, что быстро ноги протянешь, это тебе не здешняя больничка
