Время для жизни - taramans
Подсознание, судя по всему (и по прочитанным книгам, чтоб им!) старалось несколько унять эмоции.
Проснулся Сергей уже явно ближе к полудню – как примерно определил по солнцу.
«Вешаться желания почему-то нет… Стреляться - в «шпалере» патронов нету, да и выкинул его один дебил. Ладно, посмотрим – куда там кривая вывезет. А пока закончить нужно с осмотром – что имеем (или нас имеют? сарказм, аднака!)…».
Сергей вновь подошел к трупу.
«Кажется или он уже попахивать начал? Ладно, досмотреть нужно, может, чего найду, что поможет определиться».
Крови на одежде и теле Фрола было немного.
«Внутреннее кровотечение?...»
Елизаров стал обыскивать карманы одежды умершего.
«Вот когда пригодились навыки «мусорские»! - продолжать он невесело подкалывать себя.
На найденном внимания не заострял – «потом все осмотрю», все делал машинально.
В карманах, в одежде нашел помятую пачку папирос «Норд», коробок спичек, несколько купюр и монет. В голенище правого сапога обнаружился нож.
«Финарь», блин. Самоделка, с наборной ручкой, без упора-ограничителя. Острый, зараза!».
Вроде бы все… Ни документов, ничего прочего, что могло бы помочь в определении с местом-временем.
«Во дурак-то! Не, я никогда себя особо умным не считал, но что-то туплю не по децки! А деньги?!!! А пачка папирос?!».
Елизаров внимательно рассматривал бумажные купюры и металлические монеты.
«Так. Купюры – достоинством в 3 и 5 рублей, на сумму 36 рублей. Советские. Но я чего-то таких не помню. Ага… Вот и год – 1934. На «пятерке» тот же… Монеты… 10 копеек, 1935 год, 20 копеек – 1936 год. Еще несколько – все тех же лет…. Значит – тридцатые… Вот, Серега, и посмотрим, какой ты сталинист. Да… тут не забалуешь – вмиг лоб зеленкой намажут… И все же с годом нужно как-то определиться получше, может не совсем задница – вроде совсем в конце 30-х лютовали поменьше».
Елизарову совсем не приходило в голову бежать в ближайшую деревню и кричать:
- Я из будущего! Немедленно доставьте меня к Иосифу Виссарионычу! Я его научу, как организовать хорошую жизнь и победить немцев!!!
«Не Лисов я! И далеко не Лисов. И ноутбука у меня с кучей технических ништяков на винте нет! И друзей-страйкболистов, за спиной дружной командой выстроившихся, тоже нет. А на темного эльфа я и вовсе не похож. И историю знаю явно не на должном уровне. В общем – хреново!».
Сергей представлял себе, что в жизни его банально поставят к стенке (хотя бы за кассу коопторга и пострелянных милиционера и бойца ВОХРа – ведь хрен докажешь, что ты – не Чибис!), в лучшем случае – в дурку упекут. Не охота ни того, не другого…
А может это – какая-то другая реальность?
Да хрен редьки не слаще, все одно что-то похожее.
Значит, что? Значит – прижать хвост и сидеть тихо-тихо, не чирикая.
Видать от перенапряга, эмоций почти не было. Так - какие-то дурацкие ухмылки в голову лезли.
Елизаров еще прошелся по карманам Фрола, немного проверил швы одежды.
«Все… больше ничего. Надо его закопать. Как-то совпадает – и по-христиански будет, и от трупа избавлюсь!» – опять этот дурацкий сарказм.
Странно… вдруг захотелось закурить.
«Ага… с сотрясом только и курить осталось».
А вообще было странно – Елизаров не курил уже лет 5 и вроде бы не тянуло.
«Это стресс так подействовал или еще что?»
Но курить действительно хотелось. Сергей протянул руку, взял папиросы и спички.
«Папиросы «Норд», Первая Ленинградская табачная фабрика».
Спичечный коробок был изрядно затерт и что на нем было изображено и написано, различить было невозможно. Но коробок был деревянный (как в 70-е!) и явно подлиннее привычного Елизарову.
Найдя целую папиросу, Сергей закурил. Оп! Опять какой-то странный прикол – закуривая, он машинально проделал ряд действий, который намеренно сделать никак не мог – просто не умел. Какая-то хитрая продувка гильзы, постукивание ее о ноготь пальца, затем залом, тоже мудреный и, наконец – прикуривание, какое-то – с вывертом спички пальцами, со щелчком.
«А это откуда? Моторика? Привычка моего, так сказать, носителя? Вот еще напасть – приблатненные жесты видны натренированному взгляду сразу. Попалиться с ними – как чихнуть… Вот и слова какие-то в лексиконе вылазят, шпанские…».
Нет, блатной жаргон, «музыку», Елизаров немного знал – в милиции же работал. Но не опером, и не на зоне – те знают всю эту шелуху гораздо лучше.
«Да и «феня» за 60 лет изменилась сильно».
Надо думать, как со всем этим выжить… Надо думать…
Подаваться в воры-жулики, Елизаров даже не рассматривал как вариант. И родительское воспитание, и последовавшая жизнь, со службой в милиции, - все это вызывало стойкое неприятие к «блатате» во всех ее проявлениях. Воровской романтики нет – это все сказки для пацанов и молоденьких дур (хотя часто – для не молоденьких дур тоже!). На самом деле, кроме грязи и мерзости в «блатной, фартовой жизни» ничего нет. Нет – был у Сергея в молодости период, когда послушивал иногда блатняк-шансон, и даже что-то нравилось. Но это было давным-давно и прошло бесследно.
Значит… как там у Остапа Бендера? «Будем переквалифицироваться в управдомы»?
"А война? «Мы железной стеной, обороной стальной…». Елизаров оборвал себя – «шуточки, бля, дурацкие».
С возрастом его отношение к Войне (именно так – с большой буквы!) становилось все более серьезным. Чем больше узнавал о тех или иных фактах, тем больше поражался дедам – как же они выстояли и победили в этой бойне?
Именно бойне – не потому, что «трупами завалили» - к либеральной брехне и тявканью он относился с презрением, а потому, что враг был уж очень силен и победить его, такого – есть подвиг настоящий. Подвиг всех – и народа, и армии, и правительства, и Верховного – ну что за дурь, право слово – «победил народ, а не Сталин»?! Вместе все победили, иначе бы и не смогли.
День Победы Елизаров почитал самым главным праздником, но праздником довольно интимным. Не любил официальных торжеств, мероприятий – фальшью от них отдавало. А старался в этот День, оставшись один в квартире, посмотреть фильм из тех, которые почитал за настоящие – «Они сражались за Родину», «Живые и мертвые», «Батальоны просят огня» и подобные. Он не знал своего деда – тот умер в 66, буквально за 2 года до его рождения – вернувшись из Сталинграда-1942 без глаза и без половины легкого. Не знал он и деда по отцу – тот остался на
