Олигарх (СИ) - Шерр Михаил

Но Государь похоже подробностей пока не ждал и задал самый главный вопрос.

— Основную идею своих предложений вы, князь, хорошо замаскировали, а это, если я не ошибаюсь, реальное воплощение в Российской Империи идей Французской революции: свобода, равенство и братство.

От слов императора я на мгновение потерял дар речи в прямом смысле слова. Государь был совершенно прав, но эта простая мысль мне почему-то не приходила в голову. Говорить о возможном будущем братстве всех российских подданных конечно смешно, это при любом раскладе утопия.

А вот одинаковые права и свободы всех подданных империи не зависимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, и других обстоятельств вполне подходят. Вкупе с запрещением любые форм ограничения прав подданных по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности и равенство всех перед законом.

Но я был реалистом и понимал, что это невозможно. Хотя…… Если Государь сам это сказал, почему бы не попробовать. Но начать я решил осторожно и зашел издалека.

— Если позволите, Государь, я подробно объясню свою точку зрения, — император кивнул и поудобнее расположился в кресле. Мне конечно сейчас больше подошло бы поскорее оказаться в своем питерском доме под крылышком супруги, но выбирать было не из чего. Не факт, что у меня еще раз будет возможность высказать свое мнение Государю Императору. Эта особая порода людей, что у них в головах одному Богу известно. Однозначно только одно, вагон и маленькая тележка спеси и сумасбродства абсолютно у всех.

— России еще ни разу в своей истории не приходилось вести такую войну как сейчас. У нас нет ни одного союзника, а против нас вся Европа. И мало того в любой момент могут заполыхать наши южные и восточные рубежи. Если в ближайшие годы не провести реформы и страна не совершит рывок в развитии как при Петре Первом, то следующая война, а она неизбежно будет лет через двадцать, закончится полным разгромом и возможно даже уничтожением России. У нас по итогам войны заполыхает так, что зверства французской и прочих революций покажутся детскими шалостями.

Мне конечно хотелось сказать открытым текстом про революционные казни монархов Европы и планы цареубийства декабристов, но это было без сомнения лишним. Да и не дурак Государь-батюшка, думаю и так всё недосказанное отлично понял.

Государь Император слушал меня молча с бесстрастным каменным лицом. Я, честно говоря, совершенно не понимал, правильно ли всё это говорить. Но назвался груздем, полезай в кузов. Поэтому я продолжил.

— У России есть два союзника, её армия и флот, — сказав это, я успел подумать, а интересно кто будет в истории автором этих слов: я или все-таки сын нынешнего императора, — но чтобы стать по настоящему непобедимыми, нужен еще один — мы сами. Подданные империи должны быть на самом деле верноподданными. А у нас одни православные по прежнему как скот продают других, можно приказать до смерти запороть солдата за ничтожную провинность. А потом удивляться почему другие солдаты не горят желанием воевать за Отечество. Можно отдавать в солдаты чуть ли не младенцев, заставлять платить налоги вдвое, втрое больше других. По прихоти самодуров и мракобесов запрещать жить там, где веками жили твои предки.

Я горестно усмехнулся и сделал паузу. Мне до жути захотелось покурить. На столе у императора я давно приметил интересную шкатулку, в таких шкатулках очень часто держали сигары и несколько раз откровенно посмотрел на неё. Император вероятно поймал мой «голодный» взгляд, молча открыл шкатулку и сделал приглашающий жест.

В шкатулке действительно были сигары. Причем мои любимые. Александр Николаевич спокойно дождался пока я прикурю и сделаю две затяжки, и только после этого красноречиво посмотрел на меня, слегка опустив голову. Любимая первая затяжка придала мне силы и я продолжил.

— Я, Государь, белой завистью завидую британцам. У них во власти всегда одна партия — пробританская. Британия превыше всего и как заявил лорд Палмерстон, у Англии нет неизменных союзников и нет вечных врагов, неизменны и вечны лишь английские интересы, и долг британцев — следовать им. Еврей Бенджамин Дизраэли один из виднейших английских политиков, еврей Мозес Монтефиоре, английский баронет и один из самых уважаемых людей Соединенного Королевства. Британские интересы у них стоят на первом месте. А у нас на каждом шагу то проанглийская партия, то профранцузская, то проавстрийская. С горечью вспоминаются, Государь, фамилии некоторых российских персонажей таких как канцлер Бестужев, братьев Александра и Романа Воронцовых, мадам Жеребцовой.

На этом я решил закончить, у меня появилось чувство, что императору становятся очень неприятны мои слова, тем более что перечисление персонажей российской истории стоящим на различных про каких-нибудь позициях надо было начинать с лиц императорской фамилии, например с Петра Третьего.

Несколько минут в кабинете стояла тишина, затем Государь встал из-за стола и холодно сказал:

— Благодарю вас, князь. Не смею вас больше задерживать, вам надо отдохнуть, да и супруга ваша, насколько я знаю, истосковалась без мужа.

Глава 5

Отдохнуть у меня не получилось, оказалось в нашем питерском доме меня ждала не только моя благоверная, но и мои дети со своими половинами, сестры Анна и Мария с мужем Сергеем Ильичем Терентьевым и любимые внуки и племянники.

Сергей был из среднеродовитых, но уже безпоместных и обедневших орловских дворян. Сестра вышла за него по большой любви. Машу он любил, но человеком был не разговорчивым и скупым на проявление чувств. Ни каких поводов подозревать его в супружеской неверности ни разу не подавал, к жене и всей нашей семье относился подчеркнуто уважительно. Разговорчивым бывал только в одной ситуации, общаясь со своими детьми, двумя сыновьями и дочерью.

С Машей Сергей познакомился когда его драгуны однажды в пургу вызволили из снежного плена почтовую карету в которой моя сестрица решила ехать из имения Новосёлово к матушке, которая была в Москве, приехав в Россию по финансовым делам мужа. За несколько часов общения они, со слов Маши, успели влюбиться друг в друга. Через неделю бравый драгунский поручик лично предстал пред матушкиными очами и попросил руки дочери.

Сергей на удивление не имел ни какого понятия о нашей семье. Да и надо честно сказать, что я хотя и выбрался из долгов и уже занимался серьёзными финансовыми делами, мы все продолжали жить тихо и скромно. Однажды он после рождения сына неожиданно для меня расчувствовался и признался, что если бы точно знал о зашкаливающей знатности Маши и богатстве нашей семьи, то никогда не решился попросить её руки.

Матушке молодой офицер понравился и она дала согласие на брак. Я был в Америке и вернулся тогда, когда они уже обвенчались, сестрице было невтерпёж и матушка со старшей сестрой не смогли ей отказать. Я на Машу не обиделся, а Сергей мне просто понравился. Да и обижаться с моей стороны было глупо, влюбляться с первого взгляда и тут же делать решительные движения по видимому было у нас в крови.

До Крымской войны Сергей исправно тянул армейскую лямку, воевал не один раз и принципиально отказывался от моей помощи. Материально они конечно жили безбедно, Маша получила очень хорошее приданное, да и я при случае не забывал делать большие подарки по различным поводам.

Накануне Крымской войны Сергей получил полковника, служил на юге и в конечном итоге оказался в осажденном Севастополе, где успел получить еще два ордена к имеющимся двум. В конце августа 1855-ого года был тяжело ранен на Малаховом кургане и эвакуирован сначала в Бахчисарай, а потом в Ростов.

После выздоровления он получил назначение в столичный гарнизон и принял один из драгунских полков. Накануне моего возвращения в Россию ему приказали сдать полк и находиться в распоряжении военного министра.