Первый из рода: Калибан, Проклятый зверь - Виктор Крыс
— А что произойдет, если подключить к торгу Рину? Сможет ли она договориться о дне службы в армии? — мечтательно улыбнулся я, представив, как Молох с Тенью орут на Рину, а она гнет свою линию и выбивает мне лучшие условии.
— Братик? — обеспокоенно проговорила рядом Агау, возвращая меня в реальность, на вершину серой скалы, в небольшой деревянный дом в азиатском стиле. Я сидел на полу в огромной комнате с множеством столиков, и здесь я уже некоторое время провожу занятия для самых маленьких, будущих символистов, которыми внезапно захотели или обязаны стать дети. Клановые дети, ну, почти все клановые дети, в роскошных кимоно и с невероятно дорогими кистями выполняли тестовое задание, по результату которого я и определю, стоит ли вообще пытаться им становится символистами.
И сейчас кроха Агау сделала ошибку в обращении ко мне, от чего все пятнадцать детей смотрели на неё очень пристально. То, что она имеет право называть меня братом и, что самое главное, я позволяю ей так себя называть, было очень ценной информацией о Звере, которому разрешено даже калечить отпрысков императорской семьи. О звере, который показал в открытую, что он хороший символист, и хорош не только в написании символов, но и в бою, о чем многие подзабыли.
— Мастер Рык, — исправилась Агау и немного покосилась на столики и подушки, на которых сидели совсем крохи и уже десятилетние дети. — У меня не получается.
— Что именно? — постарался я тихо спросить, но мой голос заставил вздрогнуть всех остальных детей, что сейчас чертили алфавит и некоторые простенькие сакральные слова, что сами по себе были Словами-символами.
— Всё, — тихо проговорила кроха. — Они пустые, просто черточки, мертвые.
Девочка протянула мне лист, на котором были нарисованы десять символов из алфавита символиста, понятные даже ребенку. Земля, огонь, воздух, лед, жизнь, смерть, старость, молодость, счастье и беда.
— В них нет жизни, — заговорщицки прошептала Агау, а остальные дети притихли и отложив свои кисти слушали меня с особой внимательностью. Их родные по сто золотых потратили, чтобы дети учились у меня, как никак.
— Хорошо, давай поступим иначе, нетрадиционно. Напиши мне слово, которое описывает или им называется то, что тебе дороже сладостей и игр, — на последние слова Агау отреагировала полным непонимания личиком, и потому я добавил. — Напиши то, что для тебя дороже жизни.
— Поняла, — произнесла кроха и бросилась к листу, а я обратился к остальным детям.
— Юные ученики, напишите слово, которое означает нечто, что вам дороже всего, дороже вашей жизни, — обратился я к детям. Мой разум вновь подкинул мне идею, но я еще её не осознал до конца, а уже притворял в жизнь, чуя, что делаю все правильно.
— Есть, мастер! — хором ответили мне дети и погрузились в свои белые листы.
Я улыбнулся. Мастер. Да, я теперь мастер, пусть и без специального свитка, подтверждающего это, но слух о том, что меня признал мастером Айно и Айено Тень, разнесся с поразительной скоростью. А когда я возмутился при Тени о том, что я никакой не мастер, у наставника таинственным образом в руках появился огромный стальной прут. Ох, как же он ругался на меня из-за снятия печати! Я мог убить себя, и пусть он признает, что я перешел грань возможного, но никогда не простит меня за то, что я испугал его двух детей. Что почуяли, как пришла смерть ко мне, особенно их испугало то, что они чувствовали что там был их самый дорогой, потому что единственный, человек, и возможно пришла смерть не за мной, а за Наставника, ведь самый большой страх Ненужных в том, что Тень оставит детей одних.
— Мастер, я все, — тихо подошел и прошептал бледный мальчик лет семи в очень простом сером кимоно, на которого почти все дети кроме Агау смотрели с удивлением. Они не понимали, почему в сером и слегка потертом кимоно он вообще находится с ними. На мое старое кимоно они не обратили внимания, причуды странного великана никого не удивляли, тем более это мастер. Вот только у этого мальчишки кимоно было явно не простое, ткань из бездны делалась не из простых растений и могла выдержать удар моего ножа.
— Молодец, Кайрон, — проговорил с улыбкой я и с опаской взял листочек. — Подожди сестру за своим столом…
— Я на столе тоже символ написал, — тихо проговорил Кайрон, последний ребенок Тени. — Я не специально, задумался и за стол теперь нельзя садиться.
— Понял, — напряжённо проговорил я, размышляя о том, что мог наделать ребенок Тени, у которого есть некоторые проблемы с моралью. — Сядь за мой стол, только не рисуй ничего, — произнес я, вставая и подходя столу ученика.
— Как скажете, мастер, — поклонился мне ребенок. Дисциплину Тень прививал железную, надеюсь, бил хоть не часто, хотя возможно, что это близость чудовищ делает этих детей такими.
— М-да, кисти ему в руки давать нельзя, — тихо прошептал я, аккуратно поднимая за ножку низкий стол ученика. Похоже, что стол придётся уничтожить. — Символ смерти, рабочий. Начертать за короткое время и в таком возрасте это просто удивительно…
Дети, вот больное место Айено, и в этот раз он решил поступить с ними иначе, чем с Айно Молохом. Названная сестра по имени Ану уже прошла почти все испытания, и недавно ей исполнилось пятнадцать лет, а значит, осталось совсем немного и она покинет мглу бездонных пещер. А вот с Кайроном было множество проблем, близость бездны и особый воздух тех мест слишком сильно повлияли на младенца, которого выкинули в яму когда ему было несколько часов от роду, повлияло. Он был очень слаб телом, хоть обычно в бездне люди и становятся сильнее, но вот его дух просто за гранью, внутри него настоящий колодец энергии. Однако именно поэтому его надо учить жить среди людей, такой символ смерти, что он нарисовал на столе сейчас, не каждый символист может исполнить. Этот символ опасен, пусть он слаб и взрослого не убьёт, но вот ребенка, старика или же беременную женщину, коснись они этого стола, уже не спасти. Я чувствовал лишь покалывания в руке, когда я поднял этот злополучный стол и поджег его в небольшом очаге, что был построен для согревания учеников в зимние месяцы, когда снег укутывает скалу. Дети же закончили свое задание и приносили листки к моему столу, а у дверей домика начали мелькать силуэты опекунов детей.
В очаге горел
