Неприятнейшая неожиданность - Борис Владимирович Попов
– Знамо дело не промокнем! Я их вчера еще олифой промазал.
Потом Иван озаботился о любимой.
– Наинушка! Надо бы и тебе одеться.
– Вот еще! – отозвалась сговорчивая наша, – ничего мне не будет, я слово особенное знаю. Скажу его – и меня любой ливень стороной обойдет!
Ванятка растерянно покосился на меня. Я только развел руками – кто их этих колдуний разберет, может и есть такое заветное слово.
Сбегали в дом, приоделись. Богуслав тоже был в епанче, правда, богато расшитой, Олег в затрапезном плащике. Не одетой осталась одна семитская красавица. Да бог с ней! Не в Великий Поход уезжаем. Так, погоняемся недолго возле Новгорода, да и назад. Подмокнет вдруг молодуха, почти сразу на кухне возле печки и обсохнет. Простынет – тут же вылечим.
Спокойно отъехали от города. Лошадей сегодня не гнали, сами из седел не прыгали – сыро, риск слишком велик. Вдруг дождик начал усиливаться. Запахнули епанчи, накинули на головы капюшоны. Наина ехала все так же гордо, с прямой спиной. Видимо, ее в самом деле не мочило.
А дождь все разгуливался. Это было странно. Осень – период моросящих мелких дождичков, ливни для нее не характерны. Иван в чем-то убеждал предсказательницу. Из-за шума дождя слов было не слышно. Пригляделся – вода стекала по черным волосам девицы потоком. Пожалуй, надо поворачивать назад.
И тут нас накрыло сильнейшим ливнем. Он ревел, как Ниагарский водопад, и хлестал со всех сторон. Ударил неистовый ветер, срывая капюшоны. Жалобно ржали лошади. Это было какое-то стихийное бедствие, совершенно нашим краям несвойственное. Я такого не видел ни в той жизни, ни в этой. Ехать было невозможно.
Мы все как-то растерялись. Первым пришел в себя Богуслав.
– … с коней! Слезайте с коней! – и тут же спрыгнул с Бойца. Я скакнул с Викинга следом. Если сейчас ветром свалит лошадь вместе со всадником, расхлебывать будет нелегко.
Вдвоем сдернули Олега. Он внезапно невиданно крепко ухватил меня за грудки, вцепился, как бультерьер. Глаза у него в этот момент были дикие, бороденка стояла дыбом. Мне его внешний вид сразу как-то не понравился: черты лица заострились, вытянулись, губы поджались – того и гляди покусает.
Богуслав что-то крикнул:
–…гда! – и, бросив коня, понесся к молодым. Оттуда долетали обрывки его криков: -… ваш… мать!
Конюх вдруг оскалил зубы и зарычал. Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! Я треснул Олегу с размаху по уху. Это оказало нужное воздействие. Он меня отпустил, закосил глаза и шлепнулся задницей в лужу. Уф, пронесло…
Неожиданно ливень стих, ветерок сделался мягок и нежен, засияло солнышко – буйство стихий унялось. Наина с Ванькой вскочили на лошадей и ускакали в город. Богуслав подошел ко мне.
– Не промок?
– Ноги мокрые, да портки внизу.
– Пониже живота не вымок?
– Бог миловал.
– А сзади портки не прилипают?
Только тут я оценил глубину сочувствия и заботы старого мерзавца.
– Да пошел ты…
А он опять взялся ухать филином.
– Хы, хы, хы… – веселился подлец-шутник.
Наконец унялся.
– Извини, перенервничал.
– Проехали, – отмахнулся я. – Ты вот лучше скажи, что это такое было? Никогда с этакой дрянью не сталкивался!
– Я как-то раз влетал в такой же смерч. Хоть дело было летом и в очень ясную погоду, после него стоял весь мокрый и грязный. У нас такой шторм в редкость. Но это ладно, обсохнем. Надо решать, чего с волкодлаком делать будем.
– А что это за зверь такой? И зачем он нам? – удивился я, – да и где его по лесу ловить?
– Ловить его нечего, вон он в луже сидит, и бегать от нас и не собирается. А вот судьбу его нужно решить.
– И кто же это? Сидит-то Олег, я его тысячу лет знаю.
– Твой Олег волкодлак – оборотень. Иностранцы их вервольфами зовут. Человек время от времени зверем оборачивается, перекидывается в волка, лису, барсука.
– Я про это читал, думал байки. Ты их раньше-то видел?
– Сталкивался и прежде, не с чужих слов сужу. Просто волкодлака распознать тяжело, пока он человеком ходит. Они двух видов есть: одни волхвы, заклинание прочтут, раз и готово. Он с виду волк, а мыслит по-прежнему, только что не говорит.
А вот другие либо с рождения у них это, либо случайно получили. Эти перекидываются обычно при полной луне, и жутко звереют – теряют и ум, и память. Зверем станут, только и ищут, кого бы порвать. Живых обычно после себя не оставляют. И ничего потом про это не помнят. Вот конюх твой, похоже, из этих.
– Но сейчас-то какое полнолуние? И зверем он не стал.
– Видимо вместо луны смерч этот подействовал. Олега стало уже корежить, лицо в морду вытягивать, но тут ты его по уху и уважил. Опять же сразу и ливень перестал. Вот он и сел в лужу. Эй, уважаемый, хорош купаться! Бояре с тобой хотят поговорить.
– Убивайте прямо тут, не тяните. Обрыдла мне такая жизнь, нет больше мочи терпеть. Был человек как человек, а стал зверюга страшная. Жена боится, дети боятся, братья на ночь дверь бочкой задвигают – понимают, что против меня и втроем не выдюжат.
– А как же ты дошел до жизни такой? – бросил я фразочку из будущего.
– Покусал меня в лесу белый волк. Мы с супругой в лес по грибы пошли три года назад, палки взяли, чтобы траву ворошить. А тут он из кустов и выскочил, цапнул меня за ногу. Я его палкой огрел, волчина упал и издох. Тут же начал в древнего седого старика превращаться. А в первое же полнолуние я зверем стал. Стало корежить, морда вытянулась, весь шерстью покрылся. Больше ничего не помню. Домашние говорят, унесся уже волком куда-то, прямо в одежде. Слава богу, своих никого не порвал. Всю ночь где-то носило, пришел под утро уже человеком, голый, грязный, лицо и руки в чьей-то крови, упал спать. С той поры жена в ласке отказывает – нарожаешь после тебя невесть кого, дети от меня прячутся, братья сторожатся. Как дело к полнолунию, сажают меня в погреб под замок, крышка железными полосами обита. Вот так и живем. Кабы я всех не кормил, извели бы давно. И податься мне некуда. Так что лучше вы убейте, по-своему, по-боярски. А ты, Володь, все-таки другом мне был, братьев не выгоняй. Глядишь, и прокормят моих. Они непьющие, старательные. Мало того караулят, за те же деньги и огород весной вскопают, и чего пожелаешь – все сделают. Жена
