Спасти СССР (СИ) - Афанасьев Александр

Почему именно Данилофф? Сложный вопрос.

Скажем так – в понимании пиара и тонкостей общения с прессой я превосхожу местную публику… ну примерно на сто световых лет. Потому что я жил и работал в стране где для любого политика "иметь хорошую прессу" было предметом политического выживания, а для любого бизнесмена – предметом выживания и процветания его бизнеса. Пиар, джи-ар – ничего этого в СССР ведь не было, была пропаганда, причем такая тупая и топорная, что никого и не интересовало, "продаются" ли истории о которых они рассказывали. В США пресса не раз приводила вполне себе заурядных политиков в Белый дом. В бизнесе… например, фирма Ягуар потеряла рынок и вынуждена была продаться индийцам – когда опубликовала рекламу с целующимися геями. Сейчас бы это зашло, а тогда продажи за год упали втрое – девяностые на дворе. Хотя… и сейчас такую рекламу никто повторять не рискует. Полно и обратных случаев – добейся чтобы о тебе и о твоем товаре узнала вся страна и проснешься богатым. В США если ты знаменит – ты и богат, это аксиома.

Американец – нужен потому что именно против американцев будет моя главная игра… как говорится nothing personal just business. Если я хочу примерно году к две тысячи двадцатому завоевать умы и сердца молодого поколения американцев, чтобы они вышли на улицы и потребовали чтобы в США было как в Советском союзе, чтобы доминирующим и в Европе и в США стал социал-демократический дискурс – то работу надо начинать уже сейчас. И для начала – надо наладить коммуникацию… а Данилофф подходит для начала – он достаточно левый по своим убеждения и больше ученый. В том мире его арестуют в восемьдесят шестом и обвинят в работе на ЦРУ и это будет неправдой. Потом он уедет в Штаты преподавать.

– И что ты ему скажешь?

– Увидишь.

– Ты только осторожнее… потом все это… каждое лыко в строку

– Михал Сергеич… я много лет жил и работал на холоде. Не учи отца… и баста.

– Отец нашелся. Наглец!

Николаса Данилоффа – на проходной встречали двое – человек с пропуском и сотрудник в штатском, явно с военной выправкой. Его завели в какую-то комнату и, извинившись, попросили оставить все вещи. Выдали блокнот, письменные принадлежности и диктофон

Потом повели наверх, завели в какую то обитую полированной карельской березой комнату, где сидел человек с таким видом, как будто у него многодневный запор. Он осведомился, понимает ли товарищ Данилофф, какая ответственность на нем лежит. Данилофф ответил, что понимает. Тогда чиновник нудным голосом минут десять читал правила – не перебивать, не передавать ничего товарищу Горбачеву, не пытаться задать несогласованные вопросы.

Данилофф сказал что все понимает.

Затем его подняли на этаж выше – там новый обыск, уже явно личной охраной генерального. Затем – поход по коридорам с обязательной для таких помещений в СССР красной, бесконечной ковровой дорожкой, дверь, потом еще дверь…

– Товарищ Данилов…

Генеральный секретарь ЦК КПСС улыбаясь, встал из-за стола и пошел ему навстречу, протягивая руку…

Для Данилоффа это было культурным шоком, еще большим чем все что происходило ранее. Он привык к СССР, к советским чиновникам, всесильным и бессильным одновременно, боящимися самостоятельно принять хоть какое-то решение и не говорящими посетителям, на основании чего они принимают такие решения, которые они принимают. Это были мужчины среднего и старшего возраста, одетые в мешковатые, плохо пошитые костюмы, часто со следами тайного пристрастия к алкоголю на лицах, боящиеся иностранцев. Он знал и их кабинеты: у простых чиновников это обязательно белый верх, а ниже – грубо покрашено масляной краской синего или зеленого или коричневого цвета. Если чуть повыше – это отделка деревом, карта СССР на одной из стен, телевизор и дверь, зачем-то обитая кожзаменителем с фигурными гвоздиками. Он знал, чего ждать в этих кабинетах и чего ждать не следует. И на этом фоне – его встречал генеральный секретарь: слишком молодой для такого поста, одетый в дорогой, хорошо пошитый костюм из шерсти, со вкусом подобранный галстук и очки в дорогой оправе. И самое главное – он улыбался. Почти как американец. В отличие от американцев русские почти никогда не улыбаются, но этот – располагающе улыбался.

Данилофф не знал, можно ли пожать руку новому главе СССР. Кажется, его предупреждали о том что к генеральному секретарю нельзя прикасаться – но если он сам протягивает руку для рукопожатия? В конце концов – американский журналист пожал протянутую руку…

Как давать интервью – я не знал, поскольку ни разу этого не делал – но меня учили и такому. Приходилось импровизировать.

Началось все конечно с общих вопросов, с подсказками настоящего Михаила Сергеевича я рассказал немного приукрашенную версию собственного детства и юности. Как бегал по улицам южного села, где русские перемешались с украинцами и никто не знал, кто есть кто и знать того не хотел. Как началась война и ушел на войну отец. Как пришли фашисты – но быстро ушли – Красная армия наступала, но боев на нашем направлении не было. Как вернулся отец – после ошибочной похоронки, и как мы с ним намолотили на двоих 8888 центнеров зерна. За это меня наградили орденом и дали путевку в университет. Паренек с юга, из крестьян – поступил бесплатно на юридический факультет лучшего ВУЗа страны. Рассказывая все это, я знал, к кому обращаюсь. В США тоже есть юг. И там тоже – многие родители мечтают, что сын поступит на юридический и сделает карьеру. Крестьянский паренек из захолустья с юридическим образованием, сделавший карьеру и поразительно быстро поднявшийся по всем ступеням политической машины – это очень понятный и располагающий для простых американцев образ, они точно это "купят".

Рассказывая, я думал, а кем же был настоящий Михаил Сергеевич Горбачев, почему он стал тем кем он стал и сделал то что он сделал. В СССР было такое понятие – "рабоче-крестьянское происхождение" – но это все сильно искажало реальность, как и любой грубый штамп. Никита Сергеевич Хрущев был самого что ни на есть рабочего происхождения, но он до конца жизни помнил, что рабочим при царе он зарабатывал больше чем при Сталине секретарем Московского обкома партии. Он был рабочим востребованной профессии – электриком в быстрорастущей угольной отрасли Донбасса и платили ему столько, что он снимал для семьи трехкомнатный каменный дом. Ему совсем не нужна была революция 1917 года, он и без нее хорошо жил.

Точно так же – и в Тамбовской области крестьянское восстание началось не случайно. Крестьяне с тамбовщины традиционно трудились в отходе на Бакинских нефтяных промыслах, и когда все это накрылось – они сильно не обрадовались.

Горбачев из крестьян… но его отцы и деды никогда не были крепостными и никогда не знали нужды. Юг – земли там всегда было больше, чем можно было обработать, перенаселенности не было, общины тоже не было. Ни сам Горбачев, ни кто-то из его родни – просто не понимали нутром, зачем была сделана революция 1917 года, у них не было этого жизненного опыта, и они не понимали, не ощущали того чувства голода, униженности, бесправия и отсутствия перспектив, от которых крестьяне и рабочие в 1917 году стали сносить власть, нутром чуя что при ней – у них никаких перспектив нету при этой власти и эти люди не понимали – нутром чувствовали. И слова "кто был никем, тот станет всем" для них были не просто словами. Надо побыть "никем" причем побыть в поколениях, чтобы это понимать по-настоящему. Советская власть при своем становлении промахнулась с "рабоче-крестьянским происхождением". Очень сильно. Потому что рабочие и крестьяне были очень разными. И, например, дворянин Лев Толстой, который жил среди бедных крестьян – понял бы и принял советскую власть куда более близко к сердцу, чем рабочий Никита Хрущев или тамбовские мужики с нефеприисков.