Столичный доктор - Линник Сергей
Женщина мигом исчезла.
– Что за молокане? – поинтересовался я.
– А я знаю? Ходят тут всякие. То бегуны, то иоанниты. Наш священник предупреждал на их счет.
– Серафим?
– Он самый.
Местный протоиерей, кстати, заходил ко мне неделей ранее. Священник церкви Афанасия и Кирилла на Сивцевом Вражке, Серафим. Благообразный такой, с красивой седой бородой, гривой волос. Поспрашивал меня что да как, почему не хожу (точнее, не езжу) к причастию. Кто-то уже настучал, что вполне себе передвигаюсь в инвалидном кресле. Чтобы не раскрыться, пришлось изображать из себя обиженного на жизнь больного:
– За что мне, отче, наказание такое выпало? – пожаловался я. – Бога чтил, исповедовался, старался меньше грешить…
Эта тема была привычна священнику. Первородный грех, Адам и Ева, неисповедимы пути Господни и все такое прочее. Даже до теодицеи дошел – оправдание существующего зла при всеблагом Боге. Серафим оказался продвинутым теологом, впрочем, иного от прихода в центральной части города трудно было ожидать.
Куда деваться? Дал себя убедить, «утешить». Взамен выторговал возможность пока не ходить в церковь как болящему.
* * *– Евгений Александрович, ужас-то какой!
На входе дома меня встретила хозяйка. Марья Сергеевна мяла в руках платок, в глазах у нее стояли слезы.
– Доктор-то наш, Павел Тимофеевич, с тифом слег! Ужо его в Екатерининскую больницу свезли.
– Каким тифом? Сыпным или брюшным?
– Пятнистым. Поди чего съел не того. А как не съесть-то? – запричитала хозяйка. – К больному придешь, а денег у него нет. Так ведь суют родственники снедь всякую порченую. Яйца там или курицу.
– Если это сыпной тиф, то он от вшей… – Я задумался.
Надо было ехать в больницу. Течение сыпного тифа сейчас похоже на лотерею, может до комы дойти. Лечить нечем, так как антибиотики еще не изобрели, остается только оказывать паллиативную помощь. Умирает до половины больных. Ну хотя бы разузнаю ситуацию.
Выехать сразу не получилось. Дома меня ждал посетитель. Точнее, посетительница. Стройная женщина в темном глухом платье, без декольте и вырезов, в черной шляпке с вуалеткой. В руках она держала небольшую сумочку в виде черепахи.
Стоило мне заехать в кабинет, как посетительница встала со стула, откинула вуалетку. Да это девушка! Брюнетка, пухлые губки, большие голубые глаза, ямочки на щеках. Девушка несмело улыбнулась, протянула мне руку:
– Мы не представлены. Я – Виктория Талль, дочь профессора Талля.
– Очень приятно познакомиться. – Хорошо, что целовать руку сейчас положено только замужним дамам, делать это сидя в инвалидном кресле было бы тем еще унижением.
– Чаю? – Я подъехал к письменному столу, достал справочник по болезням. Точно, сыпной тиф имеется, но про вшей никто не знает.
– Нет, спасибо. – Виктория с удивлением посмотрела, как я копаюсь в справочниках. А глазки-то у нее припухшие. Плакала? – Я заехала сказать… одним словом… Папа просил передать вам свою библиотеку.
Девушка присела обратно на стул, достала из сумочки какую-то коробочку, тут же спрятала ее назад. Пудреница?
– Профессор умер?
– Да, на прошлой неделе.
Виктория вытащила из рукава платок, начала мять его в руках.
– Я не знал… Мне никто не сообщил… Примите мои соболезнования!
– Спасибо. Мы с мамой не хотели громких проводов. Церемония была только для членов семьи. – Вика все-таки расплакалась, промокнула глаза платком.
Я подъехал ближе, стесняясь, погладил по плечу.
– От чего умер профессор?
– После того ужасного случая отец страдал приступами сильной мигрени. У него начались эпилептические припадки, последний месяц он почти не вставал с кровати. Наш семейный доктор сказал, что были повреждены какие-то важные функции мозга.
Я помялся, но потом все-таки спросил:
– Было ли вскрытие? Вы простите мою неделикатность, но иногда важно узнать причины смерти.
Виктория пожала плечами:
– Надо спросить у маман, я всего лишь хочу выполнить последнюю волю отца. Папа оставил вам всю свою библиотеку, научную переписку с европейскими медиками. Есть несколько незаконченных статей. С вашего позволения, я пришлю со слугами ящики с книгами и журналами.
Девушка оглядела мой небольшой кабинет, слегка покраснела.
– Если это может подождать или как-то частями… – застеснялся я своей тесноты.
– Простите, я не поинтересовалась вашим самочувствием… – А красиво Виктория перевела разговор!
– Планирую к Рождеству встать на ноги, – сделал я смелое заявление.
Раз уже чувствую ноги и могу сгибать колени, процесс, как говорил один пятнистый товарищ в моем времени, пошел.
– Очень за вас рада! Простите, что не смогла навестить ранее. Я училась в немецком пансионе, когда произошла эта ужасная перестрелка. Пока добралась, пока врачи лечили отца…
– Алес гуд, – по-немецки успокоил я девушку. – Жаль, что мне не удалось проститься с профессором.
Мы помолчали, я уже подумал кликнуть Кузьму и все-таки угостить девушку чаем. Она мне понравилась своей искренностью, добротой. И тут она задала мне вопрос, который поверг меня в ступор:
– А вы собираетесь завтра на суд по делу Гришечкина?
Я сначала не понял, кто это вообще такой, а потом вспомнил письмо студентов, фамилию стрелявшего… Стало быть, завтра начинают судить убийцу профессора?
Глава 4
Ехать в Екатерининскую больницу не пришлось. Как представил, что меня спускают на инвалидном кресле вниз, потом ехать в пролетке, а как приедешь, по корпусам искать инфекционку, да там прорываться к лечащему или дежурному врачу… И все это без пандусов, лифтов! Такой забег сродни олимпийскому рекорду. И нет, в конце дают не золотую медаль пятьсот восемьдесят пятой пробы, а какую-нибудь заразу в общей палате. К тому же там слыхом не слыхивали про мерцелевские боксы, и даже маски на лицо здесь не знают, зачем необходимо надевать.
Проблему решила Марья Сергеевна. В соседнем доме жил отставной генерал Васильев, он недавно провел к себе телефон. Чудо техники, на всю Первопрестольную сотня-другая номеров всего. Забег по лестницам все-таки случился, но оказался относительно недолгим, общаться с домовладельцем не пришлось, его не было на месте, посему ограничились только генеральским камердинером. Пожилой мужчина в лиловой ливрее провел нас к большому лакированному шкафчику с ручкой, покрутил ее, потом дал рожок и указал кивком на еще один рожок, куда надо было говорить. Техника на грани фантастики. Где тут отправлять эсэмэски?
Переговоры с телефонной станцией взяла на себя Марья Сергеевна. Громко крича в трубку, она выяснила номер больницы и попросила с ней соединить. И там это сделали! Мы разговаривали с самим главным врачом, Александром Петровичем Поповым. Вот же он удивился такому новомодному способу узнавать про пациентов! Но вник быстро (все-таки коллега слег с тифом) и попросил перезвонить через четверть часа, что мы и сделали.
– Очень плох! – Даже я слышал сквозь шорохи и скрипы громкий голос Попова. – Сознание пациента спутано, температура сорок один градус, тут только можно молиться. Пора вызывать священника, соборовать Павла Тимофеевича, другого ничего не сделаешь.
Ничего себе положение. Мы с Марьей Сергеевной уставились друг на друга.
– У господина Зингера есть дочь, но она вышла замуж за моряка. – Домохозяйка прикрыла рукой рожок телефона. – Надо ей дать телеграмму во Владивосток.
Значит, фамилия Павла Тимофеевича Зингер. Надо запомнить. Я покивал насчет сообщения родственникам, и разговор с больницей на этом и закончился.
Дома меня уже ждал китаец. Ли Хуан начал с привычного массажа, особое внимание уделил ногам, стало даже больно от его растираний, но я терпел. Потом было иглоукалывание. Все это под какую-то заунывную песенку, которую напевал житель Поднебесной. Еще он зажег ароматические свечи, что стало чем-то новым в лечебном протоколе.
