Разночинец (СИ) - Прутков Козьма Петрович
Не прошло и получаса как через санитара меня пригласили пройти в комнату, служащую врачу кабинетом и приемной. Севостьянова, что примечательно, не позвали, чином не вышел.
– Валентин Валентинович, разрешите представить вам Семен Семеновича Георгиева, студента-историка, а ныне, по воле Мойр, лекарского ученика.
Я подивился, что меня представили лекарским учеником, но промолчал. Доктору виднее.
– Надворный советник Гловачевский, – едва кивнул военно-медицинский чиновник.
Когда с представлением собеседников было завершено, доктор Бреднев, покинул свой импровизированный кабинет. В эти дни у него было много работы.
– Болгарин? – первым делом спросил Гловачевский.
– Простите? – вопрос застал меня врасплох, я даже растерялся.
– В бытность свою студентом, знавал я одного Георгия Георгиева, болгарина.
– Нет, не болгарин, великоросс, – ответил я, запоздало добавив, – ваше высокоблагородие.
– Впрочем, не важно. Присаживайтесь, разговор предстоит довольно долгий. Антон Герасимович изложил мне ваше дело. И вот что я вам скажу. Олек был, как по мне, так пустой человек, и умер так же дурно, как и жил.
– Простите, Валентин Валентинович. Олек это…?
Прежде чем ответить Их Высокоблагородие с недовольной миной пожевал губами, видно я нарушил какие-то местные правила обращения нижестоящего к вышестоящему. Но ответил и даже разгладил лицо, изобразив нечто, что должно было изображать приветливость.
– Олександер Оченковский, известный также в неких кругах как Сашка Глаз. Дурной человек, грабитель и разбойник, не удивлюсь, если и убийца. Хоть и дворянин, шляхтич. Не знаю, будут ли мстить за Олека бандиты, но его отец, как только узнает об обстоятельствах смерти единственного сына, примчится сюда. Так уж вышло, что старшего Оченковского я хорошо знал. Мы даже приятельствовали. Он осуждал образ жизни непутевого отпрыска, лишил его даже наследства. Но шляхетская честь требует от него вызвать вас на дуэль. И это плохо обернется для вас обоих.
– А если я откажусь от дуэли?
– Тогда он будет вынужден вас просто пристрелить. Тем более, как мне сказал Антон Герасимович, вы не дворянин.
Затем надворный советник емко и четко обрисовал сложившуюся в Иркутске ситуацию и то тяжелое положение в которое в связи с этим я вляпался, не побоюсь этого слова. Хотя Гловачевский обошелся более светскими и обтекаемыми выражениями. А всё потому, что всякая бюрократическая жизнь в Иркутске оказалась парализована. Это при том, что все изображают активную деятельность, суетятся. И дело не в сгоревших полностью присутствиях и архивах. И даже не в том, что значительная часть начальственных должностных лиц съехала из Иркутска по имениям и дачам, да и остальной чиновничий люд более занят своею судьбинушкой, чем исполнением обязанностей.
Главное, город сейчас обезглавлен: ни генерал-губернатора барона Фредерикса, ни губернатора Шелашникова, ни воинских начальников, ни городского головы. А у тех, кто есть, о своем голова болит. При этом все ожидают реакции столицы на пожар и понимают, что просто так это не обойдётся. Как только в Санкт-Петербурге узнают о масштабах катастрофы - полетят головы.
Пока высокопоставленный лекарь говорил, в памяти всплыло, что в городе присутствует начальник жандармского управления да председатель губернского правления. Ещё полицмейстер Заборовский вроде вернулся с отпуска после известия еще о первом пожаре. И вроде как раз успел к тушению второго. Жандарм да полицмейстер - вот с кем мне хотелось бы встретиться меньше всего.
А Гловачевский тем временем сам поднял тему о правоохранителях. По его словам сейчас два полковника, главный жандарм Дувинг и полицмейстер Заборовский, по пожарищам рыщут, да следы поджогов ищут. Да подчиненных гоняют в хвост и гриву. Как ходили слухи, их загодя предупреждали о приезде в город шайки поджигателей. Да только охранители не обратили внимания. Теперь понимают, что за бездействие по голове не погладят и уже почти весь город перевернули в поисках социалистов.
Председатель губернского правления Измайлов, он тоже присутствовал в эти дни в городе, в первый пожар лично участвовал в тушении, получив даже ожоги и ушибы. А на другой день раздавал деньги погорельцам. Кому-то от казны помощь, кому-то и от себя добавил. А как вспыхнуло во второй раз, да охватило сразу множество центральных кварталов, Алексею Петровичу стало понятно, что город не спасти. И едва он освободился от своих обязанностей по тушению, так и укатил в имение, где напился зюзя зюзей. Понимал, что его голова первой полетит, как начнут искать виновных, старайся не старайся. Был старшим по должности на момент пожара, не упредил, не принял мер – так отвечай. Его превосходительство губернатор генерал-лейтенант Шелашников сейчас далеко, аж в самом Санкт-Петербурге, куда уехал еще весной. Может и вывернется. Только обратно добираться губернатору как бы не полгода.
А главный в Восточной Сибири начальник, генерал-губернатор Фредерикс уже мчит на перекладных с Забайкалья и как приедет, он своей властью первым делом Измайлова в отставку. Впрочем, Алексей Петрович, вершины своей карьеры достиг: действительный статский советник! А тайным советником и прежде ему не было надежды стать. Чай Иркутск не Санкт-Петербург! Горести всё ещё пока губернского председателя быстро достигали ушей чиновного люда, так как всё это было у пьяного на языке, а от его прислуги растекалось по округе. Одна радость была у Алексей Петровича, что и генерал-губернатору не усидеть. Ну да это и без Измайлова всякому было понятно.
При нынешнем безвластии и с учетом смутных перспектив, ни один чиновник в здравом уме не то что побоится подписать чужаку или подозрительному самую пустяковую бумагу, а чтоб паспорт выправить безбумажному – никак-с нет-с, невозможно-с! Хоть сто видаков приведи, что ты не социалист и не поджигатель.
А тут еще и Фредерикс, Платон Александрович, чье отнюдь не триумфальное возвращение вот-вот ожидают. Гловачевский так это интонацией выделил, даже туповатый в местных реалиях я понял: это кранты! А высокочиновный медик еще и добавил, дескать барон свою карьеру по жандармской линии делал. Перед приездом в Иркутск Варшавским жандармским корпусом командовал. Ему крамолу искать – что дышать. Уж он то найдет, как простимулировать Дувинга с Заборовским еще больше, хотя дальше, вроде и некуда. Войти в положение генерал-губернатора и понять его можно: ежели не просто загорелось, а пользуясь отлучкой начальника края город подожгли преступники-нигилисты, то и спрос другой. А если он ещё по горячим следам и заговор раскроет, то глядишь и обойдется… Только надо поджигателей найти.
И Гловачевский со значением посмотрел на сперва на меня… Выразительно так посмотрел. А потом перевёл взгляд в окно, в сторону ворот, где стоял с оружием в руках Ефим Севостьянов. Ну тут и без намёков понятно — вон поджигатель, уже отмеченный и всем известный.
Обрисовав подробно мое горестное положение и убедившись, что я проникся, чиновник от медицины предложил и выход: поступить на временную службу и отправиться по служебной надобности в Усть-Кут, городок в восьмистах верстах к северу от Иркутска. Гловачевский выпишет все необходимые бумаги и даже выплатит подорожные. И Ефима Севостьянова поможет пристроить. Главное выполнять свои обязаности до Усть-Кута, где мы передадим свои обязаности фельдшеру, назначенному Киренской окружной канцилярией. Передать под роспись аптечку и опечатаную коробку с лекарствами для окружного врача Михайл Михайловича Смирнова. Тоже обязательно под рассписку. Расписки в присутствии почтового смотрителя запечатать в пакет для отправки в Иркурск в Военно-Медицинское Управление.
После чего мы с Ефимом будем вольны отправиться куда угодно: хоть в Якутск, хоть в Красноярск, хоть обратно в Иркутск.
Хоть к черту в задницу, мысленно добавил я.
Вот не особо я верил посулам его высокоблагородия. Но выбора то особого и нет. Я и согласился.
