Разночинец (СИ) - Прутков Козьма Петрович
Продукты складывали в сарайчик. Вроде и понемногу всем доставалось, так, лишь бы с голоду не умереть, но умножить всё на несколько десятков едоков — и даже дневной запас представлял собой серьезную величину. А в городе этого добра осталось не очень много. Сгорели торговые ряды, таможенный склад, и это только крупные, так сказать, объекты. А лавки? Кладовые в каждом доме? Все, кто сейчас ютился на островах и на кладбище с тюремным двором — им тоже хотелось есть, желательно каждый день. Так что у нас в руках неожиданно оказалось если не богатство, то весьма лакомый кусочек. Доктор Бреднев распорядился сторожить у двери в кладовую. Дежурным — мне и Ефиму, Антон Герасимович выдал даже оружие — винтовку. Сказал, что выкупил после турецкой кампании. Я, конечно, специалист по огнестрелу не очень большой, но похоже на берданку. Конструкция древняя, но выглядит почти новой. Я почувствовал себя на сходке реконструкторов.
Естественно, я попросил показать что тут и как. Лучше я сто раз покажусь дебилом, чем меня зарежут бандиты. Уверенность именно в этом способе расправы у меня была почему-то весьма большой. И правда, не будут же налетчики таскать с собой дуэльные пистолеты, или что там сейчас применяется.
Первая ночь прошла спокойно. Я к караульной службе был совершенно непривычен, да еще и днем упахался, а потому в свою смену, весьма мизерную, двухчасовую, позорно уснул. Поначалу я решил немного посидеть, но потом отрубился, выронив при этом из рук берданку, которая тут же грохнулась на землю. Услышал это Ефим, который и разбудил меня. Хорошо хоть не продал меня доктору, а то позору было бы — не счесть.
Но это оказалось единственным приключением за весь караул. Днем я немного поспал, в компенсацию, так сказать, и вечером вновь был готов нести службу. И даже помогал санитару Василию, которого доктор держал не иначе как из милости. Потому что был тот не только стар, но и болезный по самое никуда — постоянно кашлял, выплевывая комки сероватой мокроты, которые просто давил ногой.
Если честно, то в это время лучше не болеть. Из лекарств только свежий воздух и условно чистая вода. Какие-то примочки, корпия вместо ваты и тряпицы в роли бинтов. Пока я сюда не попал, то про глубинную суть этой корпии не знал. Читал в «Севастопольских рассказах», или еще где-то, что ее щипали. Оказалось, это надерганные из совсем уж ветхих тряпок нитки. Да что там вата, доктор и руки мыл только когда крупные куски грязи отваливаться начинали. Так что заболел — полагаешься исключительно на силу организма и божью волю. Не диво, что слова священника так популярны, это же главное лекарство, если подумать.
Ночь выдалась лунная, прямо как в старинной песне, в которой сообщали, что можно собирать иголки. Я развлекался тем, что вспоминал все покушения на актуального императора, Александра Николаевича. Историк я, или кто? Пока у меня случился затык, я никак не мог решить — Соловьев, который промазал пять раз с трех метров, был перед взрывом поезда, или после? Также я запамятовал, кто руководил Третьим отделением во время шестого и последнего покушения: уже Черевин или еще Дрентельн? И не потому что я двоечником был, тема бесконечных покушений на царя меня всегда интересовала, еще со школы. Давно это было просто. Детали забылись. А что, приехать, и сдать жандармам Халтурина. Написать анонимку, мол, так и так, дорогие товарищи, ваша система безопасности сильно дырявая, а потому сообщаю, что в Зимний дворец террористы натаскали три тонны взрывчатки. Государь, когда узнает, прослезится от умиления, и даст мне орден. Или два. И имение в Крыму. И заживу я припеваючи...
Отвлек меня какой-то шум. Оказалось, пока я тут получаю ордена, у меня самого чуть штаны не украли. Метафорически. Какой-то крендель, совершенно не таясь, ковырялся в замке на нашей кладовой. Наверное, от неожиданности я не придумал ничего лучшего, чем вякнуть:
— Эй, ты чего там делаешь?
Незнакомец повернулся ко мне и, весело подмигнув, прислонил палец к губам, скривившихся в наглую улыбочку. А потом занялся своим делом, потеряв ко мне всякий интерес.
Я схватил берданку и направил на вора. Между нами метра три было, не больше, так что между стволом и незваным гостем чуть больше метра осталось. С той же ухмылочкой тать шагнул вперед и направил дульный срез к груди.
— Ну стреляй, чего ждешь? — сказал он, и толкнул берданку рукой.
Я же профессиональный военный, а потому винтовку выставил перед собой как палку, и приклад довольно-таки болезненно стукнул меня по плечу. Но я выровнял винтовку и крикнул:
— А ну уходи!
К сожалению, прозвучало это не так грозно, как задумывалось, и я позорно дал петуха. Вор засмеялся, и вновь схватился за ствол, теперь обеими руками.
— Уж мне штуцер побольше пригодится, чем тебе, безрукому!
Стрелять я не собирался. Хоть и дослал патрон в бумажной гильзе странным затвором, внешне похожим на дверной засов, но мысли о пальбе, тем более, по живым людям, не возникало. Но тут... Наверное, я случайно потянул за спусковую скобу, или как она в этом карамультуке называется, но вдруг раздался щелчок, довольно громкий, и тут же бабахнуло так, что у меня уши заложило. Перед глазами у меня тут же появилась дымная и остро пахнущая завеса. А когда хоть что-то стало видно, то я увидел вора, лежащего навзничь. И в груди у него, в самый раз в том месте, которое он упорно показывал в качестве мишени, образовалась здоровенная дыра.
И только после этого я посмотрел по сторонам. Оказалось, у меня уже появились зрители. Ефим подходил широкими шагами, санитар дядя Вася чесал затылок на пороге сарайчика, в котором спали мы все. И доктор Антон Герасимович выходит во двор как раз.
Ефим подошел, и взял у меня из рук берданку, которую я, оказывается, не опускал. Вот только что, казалось бы, несколько секунд назад, я держался за нее изо всех сил, а тут даже не почувствовал, как забрали.
— Живой? — спросил я, глядя на лежащего передо мной вора.
— С такого расстояния и таким калибром? — хмыкнул Ефим. — И медведя наповал бы, а этого...
— Значит, мертвый? — продолжал тупить я.
Руки, которые я так и не опустил, ходили ходуном, меня вдруг затошнило, и я отбежал в сторону, давясь рвотой. Немного успокоился я только через пару минут, когда дядя Вася дал мне ковшик с водой, чтобы я прополоскал рот. Я подошел к совещающимся о чем-то доктору и Ефиму.
— Не переживай, студент, — сказал мой соратник по караульной службе. — Бывает. Прибили ворюгу, туда ему и дорога. Сходи, поспи.
— А с этим что? — показал я на тело, которое санитар деловито прикрывал дерюжкой.
— Вывезем да прикопаем. Сейчас народу много хоронят, и этого туда же.
— Идите, Семен Семенович, отдохните, — добавил доктор. — Мы тут и сами справимся.
3
Утром всё закрутилось по-новому, о ночном происшествии и не вспоминал никто. Просто не до того оказалось. Это ночью все спят, а как солнце взошло, так работа всем находится. Бабы, которые приходили помогать по хозяйству, действовали по принципу «я проснулась, все вставайте», и вопить начали, едва войдя во двор. И не от избытка чувств, просто манера общения такая. Наверное, чтобы в отсутствие средств связи можно было поделиться новостями с собеседником на другом берегу Ангары.
И хоть сон долго не шел, но в итоге вырубило меня знатно, и разбудить жизнерадостные выкрики смогли меня не сразу. Я вышел из нашего сарайчика, протирая глаза, и увидел отца Макария. А ведь он явно меня дожидался! Вон как смотрит! Наверное, приходил отпевать умерших за ночь. А как же, медицина работает — кому удалось перенести лечение, тот уходит, а кому нет — тот к священнику. Таким образом на вчерашний вечер у нас было тридцать восемь пациентов, из них шестеро детей. А сколько на утро осталось — так кто ж его знает, еще не узнавал.
— Благословите, — поклонился я слегка, сложив ладони лодочкой перед собой.
Жест этот я долго репетировал, до автоматизма, потому что сначала руки тянулись какой-то домик изобразить, как Черномырдин на предвыборном плакате, а потом до меня дошло, что из-за этого любой меня разоблачить как иностранного агента может.
