Все люди, как люди. Книга 1 (СИ) - Павлова Яна
Боль в ноге утихла. Никакого перелома у меня не было, а то я не знаю, какая боль при переломе, до сих пор колено покоя не дает... Во дела! Внезапная мысль пришла мне в голову - у меня и здесь с коленом неприятность приключилась, это что же получается, все мои ошибки и беды в том или ином виде будут повторяться и здесь? В голове щелкнул очередной переключатель:"А ведь барышня по-французски читала и я все поняла, это следствие удара, или знания Акулины частично передались мне?" . Незаметно я уснула, спала без снов и проснулась уже в сумерках.
Из приоткрытого окна в комнату проникал медово-свежий запах жасмина и приторный – роз. Я приподнялась и, посмотрев на закат, увидела среди розового и золотого блистающую нездешним светом комету.
- Ты знаешь, что предвещает эта комета? - раздался густой, низкий голос Карла за моей спиной. - Все – от простолюдина до государя, он в тайне, конечно, веруют, что небесное тело не просто так возникло на небосводе. Это ведь знак, но что он означал, неведомо. Хорошего, по русской традиции, никто не ждет.
- Хорошего, по той же традиции, и не будет, - ответила я. - Война, Карл, совсем скоро Наполеон нападет на Россию и...
-Стой! - поднял он маленькие ручки вверх. - Не говори. Не хочу я этого знать. Давай лучше о тебе. С лошади ты знатно упала, достоверно. Никто не заподозрил и доктор всем объявил, что с головой у тебя после удара непорядок, многое забыла и посоветовал тебя не нервировать и вопросов не задавать. И с ногой тоже неплохо получилось...
-Вот тут не согласна, категорически, - пробухтела я, хотела продолжить, но в комнату вошла Наталья Николаевна и сам князь.
-Вот ты где, Карлуша, - проговорил Петр Алексеевич, - а я за тобой посылал. Акулина, как твое самочувствие?
-Не очень, - промямлила я, - голова болит, да и нога тоже. Не смогу я вас порадовать пением, простите.
-Да что уж теперь, поправляйся, - князь погладил меня по голове и они с Карлом вышли.
Княгиня присела на стул и внимательно на меня посмотрела.
-Скажи, Акулина, а что это были за стихи? Откуда ты их взяла.
Вот балда же я, а, просто балда в квадрате, даже в четвертой степени. Как прикажете выкручиваться?
-Я не помню, - пришлось прибегнуть к единственному средству, - простите.
Наталья Николаевна вздохнула и пожелав мне скорейшего выздоровления встала.
-Обед ты проспала, а ужин я распоряжусь принести тебе в комнату, - сказала на прощанье и уже собралась выходить, как меня будто из-под перины кто шилом в мягкое место ткнул.
-Не извольте беспокоиться, - ляпнула я, - я вполне могу дойти до столовой, если мне дадут палку.
"Этой палкой да тебе по хребту, - проворчала ехидна внутри, - на Алексея любоваться тебе захотелось, а ведь вроде умная женщина".
-Я спрошу у Платона Яковлевича, - строго сказала княгиня, - если он сочтет возможным, то и, пожалуйста, приходи. А уж если запретит, так и лежи в постели.
Разрешил милый доктор, так похожий на доктора из "Формулы любви". Мне принесли не просто палку, а вполне удобный костыль, Марфуша помогла одеться и дойти до столовой. Проходя мимо неплотно затворенной двери кабинета (благодаря Карлу я теперь неплохо ориентировалась в доме) услышала сухой стук костяшек деревянных счет и бубнящий голос барского управляющего, если не путаю, кажется Андрея.
– За мельницу – тысяча рублев. Залогов из казны обратно – десять тысяч. Сена можно продать семь тысяч пудов – кладем по сорок пять копеек за пуд. Из сих денег десять тысяч в Совет за Полесье…
-Пройдоха, - прошептала Марфуша, - Андреяха из калужских, а они все те еще поганцы.
Я уже знала, что когда государь пожаловал это имение князю за заслуги перед Отечеством, княгиня была категорически против. Но царскими подарками пренебрегать не стоило. Тогда она поменяла местами почти всю дворню, местных отправив в свое имение под Калугой, а калужских переселила в Полесье. Марфуша же и еще несколько девушек были из дома в столице. Знала я и то, что княгиня отчаянно ревновала Петра Алексеевича, в ту пору полячки имели репутацию роковых соблазнительниц. А российские орлы, недавние покорители Польши, с легкостью ловились на крючок и вознаграждали себя за военные победы. Барыня же по ведомым только ей причинам считала мужа отчаянным ловеласом и старалась оградить его от "искуса", так говорил Карл.
В столовую князь вышел в старом мундире своего полка, княгиня – в не туго затянутом витым шнуром капоте. Они показались мне братом и сестрой. Столь похожими супругов делают лишь многие годы совместной жизни. Да и обращались они меж собою с какой-то родственной нежностью – чуть нервной у Натальи Николаевны, снисходительной у Петра Алексеевича.
Анастасия вбежала в комнату с еще мокрыми кудряшками и сказала.
-Это в столице нельзя так, а в деревне можно, ведь так, папенька?
Папенька благосклонно кивнул. Я же смотрела на Алексея. Он тоже надел мундир гусарского полка и был так хорош, что дух захватывало. Я уже и считала до десяти и обратно, и приказывала сердцу угомониться, да куда там. А он как специально был ко мне так внимателен, и стульчик отодвинул и морса налил, и ростбиф отрезал.
-А у меня опять веснушки, - пожаловалась Анастасия Петровна, - вот незадача. Хорошо тебе, Акулина, у тебя кожа чистая, белая, а я и на солнце-то не бываю, а все равно потемнела.
"Эх, девочка, знала бы ты о современных уловках искусственного загара и модных на парижских подиумах фальшивых же веснушках", - подумала я. Но ведь скажи - ни за что не поверит.
-Не расстраивайся, душа моя, - ласково обратилась к дочери княгиня, - я велю приготовить огуречный лосьон, сойдут твои веснушки. А волосы будем мыть ореховым отваром, тогда они станут темнее и из них уйдет рыжина.
После ужина все разошлись по своим комнатам, Марфуша проводила меня, помогла улечься и убежала.
Я засмотрелась в окно на комету и вдруг почувствовала зов, такой сильный, что противится ему не было сил. Как кукла-марионетка встала с кровати и вышла в коридор, а затем и из дома. Нога не болела, дощечки примотанные доктором идти не мешали. На заднем дворе было тихо, в неверном лунном свете всё казалось нереальным. Я подошла к воротам, заметив в них калитку, открыла её и вышла на небольшую поляну, за которой начинался густой, темный лес.
Из леса вышла женщина и была она очень красивой - с распущенными, длинными светлыми волосами, огромными синими глазами. Высокая, статная, одетая в простую рубаху до самых пят.
-Здравствуй Анна, - тихо сказала она.
-Откуда вы знаете? - я помотала головой, погоняя навязчивый звон.
-Я много всего знаю. Я мать Акулины - Полина, а после того как как ушла в лес, стала берегиней, и послушай меня Анна. Ты хочешь предупредить о войне? Хочешь, чтобы не было столько убитых людей и разоренных поместий, хочешь сберечь Москву? - я кивнула. - Но тогда все пойдет по-другому, не войдет Освободитель в Париж, не будет низвержен Наполеон, и он окрепнув и завоевав всю Европу двинется опять на Москву и тогда станет еще хуже....
-Да куда уж хуже-то, - упрямо возразила я, не дослушав женщину и не поняв до конца кто она такая, - этот "цивилизованный" ублюдок приказал расстрелять мирных горожан в Москве! Европейские вандалы разрушат храмы, монастыри, взорвут памятники архитектуры. Монастыри превратят в конюшни, в алтарях церквей устроят отхожие места, лютой смертью будут убивать священников, не выдававших церковных святынь, будут насиловать монахинь, древними иконами растапливать печи. Солдаты этого гада, этой сволочной нечисти твердо знали...знают, черт возьми, путаюсь во временах, короче, они считают, что пришли в варварскую дикую страну и что они несут в нее самую лучшую в мире культуру - европейскую. Что их император величайший полководец, сопротивляться которому — дико, нелепо и как-то нецивилизованно. А наши барышни считают его романтиком, дворяне все по-французски говорят...
-Я понимаю твой гнев, - сказала с грустной улыбкой странная женщина, - но менять ход истории очень опасно, непредсказуемо опасно.
