Туманная река (СИ) - Порошин Владислав Викторович

— Какие будут вопросы? — сказала Юлия Николаевна, оглядев класс.

— Можно мне, — протянул я руку. Дело в том, что Лермонтова я читал хоть и давно, но в целом помнил сносно. А сегодняшний урок меня явно тяготил.

— Слушаю, — испугавшись меня, сказала новая учительница.

— Вы полагаете, что отношения Печорина и с княжной Мэри, и с Верой Лиговской не могут случиться в других предполагаемых обстоятельствах, — начал я вставая.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, потрудитесь выясняться яснее, — вдруг Юлия Николаевна включила режим училки-злючки, наверное, подсмотренный ею у старших коллег.

— Пардон, мадмуазель, — извинился я уже под хохот всего класса, молоденькая учительница заметно покраснела, однако не растерялась.

— Месье француз? — наконец-то улыбнувшись, ответила Юлия Николаевна.

Ну, так епта, — хотел ответить я, но вовремя остановился, и сказал, — не будем отвлекаться от темы. Представим, в здоровый рабочий коллектив, где трудится молоденькая красотка Марина, а также замужняя дама постарше, тоже премиленькой внешности, приходит новый работник, Григорий. Он хорош собой, талантлив, умен, передовик производства, но ему невыносимо скучно, его деятельной натуре хочется больших великих дел. И от обиды на себя он начинает тешить свое самолюбие любовными интрижками с Мариной и Верой. Мне кажется это вполне жизненная ситуация, и поэтому творчество Михаила Лермонтова актуально и сейчас.

И с чувством выполненного долга перед своей совестью, я уселся обратно на свое законное место.

— Во-первых, передовику производства некогда скучать, а во-вторых, если и имеют место отдельные проявления чуждой советскому человеку буржуазной морали, то скоро мы ее изживем, — вдохновенно сказала Юлия Николаевна, — перед вами ребята открываются все дороги в светлое и чудесное будущее нашей страны!

Эх, рассказать бы Юлии Николаевне и всем ребятам о «светлом» будущем, которое ожидает нашу бедную, обобранную и униженную страну. Но не стану, все равно в лучшем случае не поверят, а в худшем поместят в психушку. Так подавленный невеселыми мыслями я провел тихо-мирно остальные уроки, из преподавателей меня никто не трогал, и я их не трогал тоже.

Домой в уже родной мне детский дом имени Григория Россолимо, мы опять шли большой компанией. Кроме Толика, Саньки, Вадьки, Наташки и Тоньки, из нашего класса, к нам присоединились еще две девчонки из параллельного восьмого «Б», Машка и Светка.

— Какие три вещи вам больше всего нравятся в школе? — спросил я ребят, чтоб их немного повеселить.

— Когда я иду домой! — первым выкрикнул Санька Зёма.

— Еще кому что? — снова спросил я.

— Мне компот нравится в столовой, — пробасил Вадька Бура.

— А мне нравится июнь, июль и август! — под хохот всей компании ответил я сам себе.

— Слушайте еще анекдот, — снова я решил повеселить одноклассников, — пришел интеллигент в баню, спрашивает банщика, баня у вас функционирует? Тот, — чаво, чаво? Работает, говорю баня? Банщик, — а, работает! Тогда дайте мне билет на одно лицо. Банщик такой, — а вы жопу разве мыть не собираетесь?

Вся наша компания дружно загоготала. С Зёмой даже чуть припадок не случился, и как следствие его одолела икота. Что само по себе было очень потешным и без всяких баек и анекдотов. Однако когда мы зашли в подворотню, от отличного настроения не осталось и следа. Чуял я, что придётся сегодня помахаться, и чуйка меня не подвела. Нашу компанию встретил Чеснок и его небольшая банда. Сам он был Выше меня на голову, где сантиметров 185, худой, с противным пропитым лицом, которое все было изрыто оспинами. По краям стояли еще двое его подельников, но они были и ростом примерно с меня, но заметно шире в плечах. Из-за спины Чеснока выглядывал Дюша, который в свободное время шестерил на этого гопника. Но самое неприятное чуть в стороне стоял мужик лет тридцати или сорока. Среднего роста, с физически хорошо развитой мускулатурой.

— Это Палёный, смотрящий здесь в Измайлово, — прошептал мне на ухо Зёма, и тут же спрятался за мою спину.

— Да хоть обугленный, — тихо процедил я.

— Натаха, ну ка быстро пошла ко мне! — скомандовал Чеснок моей девушке.

Наташа растерянно посмотрела на меня, я же отрицательно помотав головой, дал ей понять, чтобы она не вздумала слушать этого ушлепка.

— Чеснок, — ответил я за Наташку, — ты, правда, считаешь, что с таким чмошным паяльником можешь заинтересовать хоть какую-то нормальную девушку? Да и воняет от тебя, как от падали.

Я намерено стал заводить своего соперника, пусть попсихует, и тут же сунул правую руку в карман и надел на нее кистень.

— А ты, Дыня, забурел, — усмехнулся гопник, — че, приподнялся с говна на парашу, силу почувствовал?

— Много кукарекаешь, петушок, — сказал я и сделал шаг на встречу.

— Да я тебя сейчас на пику насажу, как баранину на вертел, — Чеснок вытащил из голени сапога заточку и пугнул меня небольшим выпадом.

Я резко выбросил руку и ударил кистенем по кулаку гопника, в котором он сжимал заточку. От неожиданности Чеснок вскрикнул и выронил колющий предмет.

— Чё, ты, зассал? — сказал он, потирая кулак, — давай один на один, почестному.

— Чья бы корова мычала, — ответил я, отбросив кистень своим товарищам.

Чеснок с ревом бросился на меня, широко размахивая руками. Я легко ушел от ветряной мельницы противника и, используя инерцию встречного движения, сильно ударил ему в живот. Гопник резко согнулся в погибели, и стал судорожно хватать ртом воздух. Я, не теряя времени, разрядился жесткой дробью ударов снизу прямо в репу бандита. Это только в кино драки длятся бесконечно долго, в реальных условиях бой пролетает гораздо быстрее. От моих ударов снизу Чеснок снова разогнулся в полный рост, и так как дистанция у меня была минимальная, я провел последний акцентированный удар локтем в челюсть. Бесчувственное тело гопника рухнуло у моих ног. И тут же я еле-еле успел среагировать на удар слева. Кулак одного из корешей Чеснока чувствительно скользнул по моей скуле. Я резким прыжком ушел с линии атаки и провалил нового оппонента, и пока он разворачивался, я провел хлесткий хук ему в челюсть. Еще один гопник рухнул рядом. Мои костяшки обожгло болью, все-таки бить не защищенной рукой то еще удовольствие. Но подумать про это я не успел, так как кто-то накинулся на меня со спины и стал душить, однако хватка мерзавца тут же ослабла. Оказывается, это Вадька разрядился в его бедную тупую голову своим кистенем. Я оглядел поле боя, трое гопников валялись в пыли проулка, Дрюня улепетывал что было мочи. Паленый усмехнулся и пошел в направлении меня. Я тут же принял боксерскую стойку.

— Мир, — сказал Паленый, он потрогал пульс у гопников, и, судя по лицу, мерзавцы жить будут.

Паленый протянул мне руку и сказал, — нормально бился, уважаю.

Я немного поколебался, но руку пожал, от тюрьмы и от сумы не зарекайся, вспомнил я народную мудрость. Воевать с бандитами я уж точно не хотел. Лично меня устраивал худой мир, нежели добрая ссора.

— Девчонку твою в Измайлово больше никто не тронет, и твоих корешей тоже. Бывай, может, еще свидимся.

Ага, разбежался, свидимся, подумал я и молча с друзьями, направился в детский дом. Ныла скула, на которой наверняка будет синяк, а так же болели костяшки правой руки. Учитывая, что все могло закончиться гораздо хуже, я был практически счастлив. Рядом ворковала довольная Наташка, а парни пересказывали еще раз мой анекдот про баню и похохатывали.

Вечером, изменив устоявшейся традиции, все старшики детского дома, естественно кроме Дрюни, собрались на заднем дворе на улице. Погода была замечательная, поэтому мы около турника и брусьев поставили пенечки и расселись. Я взял в производственном помещении нашего детдома наждачку и аккуратно обрабатывал перекладину и жерди металлического турника. Толик Маэстро на гитаре уже по третьему разу гонял наши хиты, которые я бессовестно скомуниздил из будущего. Наконец, когда я отлепился от турника и присел рядом, он отдал мне инструмент, и сказал, — Богдаша, давай еще одну песню сочиним.