Туманная река (СИ) - Порошин Владислав Викторович

Влад Порошин

ТУМАННАЯ РЕКА

Часть первая

1

В гулкой тиши мерно плескалась ленивая вода, и слышались размеренные удары весел о стекольную гладь неизвестного водоема. В очень плотном молочном тумане трудно было определить, по озеру плывет лодка или по реке. Я приподнял весла над водой и задержал дыхание. Однако никакого даже мало-мальского звука не долетело до моих ушей. И даже волна перестала биться в днище лодки. Мир водоема прислушался ко мне, как я прислушивался к нему. Под стоячий камень вода не бежит, подумал я и снова приналег на весла. Эта мысль, не смотря на сюрреализм происходящего, показалась мне смешной, так как вода как раз и текла вокруг, и подо мной и слева, и справа. Главное плыть в одном направлении решил я, а дальше, может быть, этот противный туман рассеется, и тогда я еще побарахтаюсь.

Кстати это одна из моих ярких черт, никогда не сдаваться, даже в пасти у всех неприятностей во Вселенной. Странное дело, черту характера своего я помню, а как оказался здесь, и самое главное кто я, нет. Поэтому грести строго в одном направлении, сейчас была задачей номер один.

— Эй, парень! Ты живой? — сказал мужской голос.

— Вызывайте скорую! Тут парнишка разбился! — запричитал женский.

Эти крики людей раздались в моей голове так, как будто на ушах были стереофонические наушники. Я посмотрел по сторонам в поисках разбившегося парнишки, однако вокруг был неизвестный водоем и все тот же белый туман. Галлюцинации решил я, и продолжил грести дальше.

— Расступитесь, расступитесь, граждане, — вклинился в мой мозг еще один строгий женский голос, — здесь нет ничего интересного. Пульс нормальный, жить будет, берите его на носилки. Расступитесь граждане!

Стоп, подумал я, вспомнил, я ведь фотограф, и даже не плохой фотограф. Точно, я снимал птиц и зверей в Красновишерском заповеднике, и… А сейчас я на рыбалке, осталось только вспомнить свое имя, и…

— Удивительный случай, упал с двухэтажного дома, и практически никаких повреждений, — я снова услышал в голове строгий женский голос.

— Да, отделался мальчонка сотрясением мозга, — женскому голосу ответил мужской голос с хрипотцой, — случай не уникальный, но редкий. Нужно будет об этом в журнал написать.

— Вы там прекратите в моей голове разговаривать! — крикнул я, усиленно работая веслами, — пишите куда хотите, хоть в ООН, но заткнитесь, пожалуйста, я можно сказать на рыбалке. В тумане немного заблудился. Не сбивайте меня с курса!

— Сейчас мы его под капельницу, положим, — продолжил мужской голос в моей голове, игнорируя мои протесты, — подадим ему питательную жидкость, ничего скоро оклемается, организм молодой, здоровый.

Не выдержав нахальства неизвестных мне голосов, которые решили, что мой мозг самое место для различных бесед, я вспылил. Кстати, это еще одна яркая черта моего характера, с которой я мучаюсь уже сорок шесть лет. Если бы не эта черта, то сидел бы я сейчас в уюте, на тепленькой хорошо оплачиваемой работе, и что самое главное до сих пор был бы женат. Но ведь чуть что не по мне, я всегда взбрыкивал. Вот и сейчас я встал в лодке на две ноги, взял весло в руки, и что было мочи, размахнулся и швырнул его куда-то в туман.

— Получи фашист весло от советского гребца! — выкрикнул я, после чего потерял равновесия и упал головой в ледяную воду.

В глаза ударил яркий свет, а внос запах каких-то лекарств.

— Анатолий Порфирьевич! — заголосила молоденькая девушка в белом халате, — ваш паренек очнулся!

— Я же говорил, организм молодой, очухается, — ко мне подошел невысокого роста коренастый доктор с седой бородкой, — ну что летчик испытатель, как самочувствие?

— Сорок секунд полет нормальный, дядя, — сказал я голосом какого-то пацаненка.

— Смотри как ты, Наташа, — сказал доктор молоденькой курносенькой санитарке, которая мило захихикала, — упал с двух этажного дома, а чувство юмора осталось. Ты чего там забыл?

— Удочку, наверное, забыл. Смотрю, вода кругом, вода, туман, а удочки нет. Ну, разве так ходят на рыбалку? — ответил я, чтобы хоть как то наладить контакт.

— Анатолий Порфирьевич, мальчик, наверное, бредит, — догадалась санитарка Наташа.

— Шоковое состояние, — кивнул доктор в ответ, — ничего организм молодой, ты еще коммунизм нам построишь, — подмигнул он мне.

— Мы с вами, между прочим, еще на брудершафт не пили, а вы мне тыкаете, — промямлил я, так как голова начала сильно кружиться, — не вежливо это дядя. И еще одно, ни коммунизм, ни социализм, ни капитализм с перестройкой, я строить, не намерен, хочу просто жить по-человечески.

На этих словах меня сильно замутило, и, свесившись с кровати, я испортил чистый кафельный пол в больничной палате остатками непереваренной пищи.

— Простите, это вышло случайно, — сказал я и провалился в сон.

Пробуждение случилось таким же внезапным, как и отключение организма. Я сел на кровати и осмотрел палату. Шесть коек в два ряда, и на каждой кто-то ворочался, посапывал и похрапывал. В окно светила полная Луна и можно было кое-что рассмотреть. Первым делом я рассмотрел сам себя. Не очень-то я похож на сорока шестилетнего жилистого мужика. У меня было тело худощавого пятнадцати летнего пацана. Ничего себе сходил на рыбалку. Не веря в происходящее, я себя больно ущипнул, к сожалению не сплю. Я встал с кровати и медленно прошел к двери, на котором висело небольшое зеркало, и хоть от Луны свет был не очень, но я сумел разглядеть свое новое лицо. Подбородок волевой, лоб большой, глаза непонятного цвета, уши не топырятся. Волосы подстрижены под короткий ёжик. Ненавижу такую прическу. Что-то в моем новом лице мне показалось знакомым, какая-то неуловимая деталь.

— Попаданец, едрен батон, — сказал я шёпотом и поплёлся досыпать дальше.

На следующий день доктор Анатолий Порфирьевич первым делом спросил, — ну что, коммунизм еще не надумал строить, летчик испытатель?

Хороший мужик, улыбнулся я, не злобливый, — тут Анатолий Порфирьевич, вопрос философский, что важнее, что строить или как строить?

— А пацан то не дурак, — заржал мужик на соседней койке.

— Был бы не дурак, по крышам старых бы бараков не бегал, — ухмыльнулся умудренный жизненным опытом доктор, — ладно болезный, вспомнил свои имя фамилию, место жительства и учебы?

Вот ведь, зараза, обвиняет меня в том, чего я не делал. Не бегал я по крышам бараков! Что ему рассказать, что мне сорок шесть лет, и что я хороший фотограф, и что я помню, как плыл на лодке по реке? Разберемся, по крайней мере, жив, здоров, хоть и в чужом теле.

— Ну что смотришь? — посерьезнел доктор, потом раскрыл журнал и стал читать, — зовут тебя Богдан Крутов, лет тебе пятнадцать, учишься ты в 447 школе, в восьмом «А» классе. Ну, вспоминаешь?

— Может, вы мне еще и домашнее задание напомните? — пробухтел я под хохот мужиков.

— А живешь ты в детском доме имени Григория Россолимо, — невесело продолжил Анатолий Порфирьевич, — не горюй, три дня мы еще тебе витамины поколем и отпустим в родные пенаты, парень ты шустрый, не пропадешь, да и страна тебя не оставит. Чай у нас не капитализм какой-то.

Да, не весело, папы нет, мамы нет, и хоть я их совсем не помню, все равно как-то грустно. С такими мыслями я надел больничную пижаму и пошел осматривать больницу. В коридоре дежурила знакомая мне Наташа, молоденькая девочка, хотя для меня сегодняшнего, скорее старая уже барышня. При виде меня она обиженно отвернулась и уткнулась в книжку.

— Привет, что читаешь? — поинтересовался я, сделав вид, что не заметил ее негатива ко мне.

— Если сейчас здесь снова наблюешь, то сам все затирать будешь, понял? — фыркнула девчонка.

— Три товарища, Ремарк, — прочитал я обложку книги, — не читал.

— А ты вообще читать то умеешь? — усмехнулась молоденькая санитарка.

Странное ощущение, когда девчонка, которая мне годится в дочери, дерзит как младенцу.