Андрей Посняков - Меч времен

пели-тянули сидящие у костров дружинники песню. Хорошо так выводили, собаки, душевно!

Звон-от был, звон-от былУ Николы колоколы, у Николы колоколы…

Миша сам не заметил — заслушался. Ну надо же — чисто хор имени Пятницкого, а туда, как известно, халтурщиков да безголосых неумех не берут — тем на «фабрику звезд» дорожка прямая, да на какое-нибудь, не к ночи будь помянуто, «Евровидение».

А Сбыслав — тысяцкий сын Сбыслав Якунович — веселый, молодой, красивый — все улыбался да подливал в чарку новому другу… Да уж — как-никак — друзья теперя!

— А ну-ка, Сбышек! За дружбу сейчас с тобой выпьем!

— От это дело, Мисаиле! Давай!

Обожгло горло медом пьянящим, ах, ну до чего ж хмельно, вкусно! Так бы и пил, не кончалось бы питие.

— Ох, и хорошее же у вас пойло! Поди медовуха?

— Медок стоялый, ефремовский… Князь Александр Грозны Очи самолично за верную службу да доблесть воинскую пожаловал. Мне, не кому-нибудь! И с тобой поделиться велел!

Михаил цинично прищурился и сплюнул:

— Да неужели!

— А ты думал?! Князь — он ведь все видит, все ведает!

— Ну да, ну да… Прямо не князь, а особый отдел.

— Ты вот что, Мисаиле… — понизив голос, Сбыслав огляделся по сторонам и подмигнул. — Вишь у старой ветлы шатер? Ну такой, белый?

— Да не слепой.

— Так эт — мой. А рядом — чуть поменьше, желтенький — для тебя, друже! Ежели спать похощешь, иди… А я покуда…

Сын тысяцкого поднялся на ноги, пригладил кудри…

— Эй, эй… Ты куда это? — заволновался Михаил. — А я с кем тут буду… буду пьянствовать?

— Да я скоро, друже. Пойми ты — надо!

— Ну, надо — так надо.

Трое сватовья, трое сватовья,Трое большое, трое большое… —

пели у костров дружинники.

Первое сватовье, первое сватовьеДа из Новгорода, да из Новгорода…

Михаил послушал бы их, подождал бы приятеля… да почувствовал вдруг, что отлить охота. Уж так сильно припекло, что… Встал… Нет! Только попытался — да так и сел обратно наземь! Хорошо, не завалился в траву под радостный смех присутствующих! Совсем ведь ноги не слушались — вот она, медовуха-то! А ведь никак не скажешь, что опьянел так уж и сильно. И вот — поди ж ты…

И все же хотелось, хотелось… Ну не здесь же… неудобно все ж таки — люди кругом.

Так… собраться… встать… медленно-медленно… опереться вот хоть об березку… или это рябина? Нет, клен! Клен… Так… Поднялся! Хорошо… Теперь немножко постоять, отдышаться. Земля вроде не вертится, пни да папоротники на голову не бросаются. Уже славно! Теперь оторвать руку от ствола… пару шагов… та-ак… еще парочку… Ага — вот и кустики… Ой, хорошо-то как! И день такой чудесный… вернее — вечер… или ночь уже? Похоже, что ночь… И чего-то спать хочется — глаза слипаются, ну совсем мочи нет… Что там Сбышек про шатер говорил? Желтенький… Ага, вон он… Симпатичный какой, с вышивкой… и ткань… парча, что ли? Где они взяли парчу? Ну, блин — парча — на палатки! Скоро на портянки пойдет…

Пошатываясь, Михаил кое-как добрел до шатра и, опустившись на колени, заполз внутрь, в темноту. Показалось, что снаружи, рядом, кто-то тихонько засмеялся… кто-то? Да Сбышек же! И чего ржет, конь?

Ох, как тут чудесно-то! Темно, покойно, уютно — простынка на лапник еловый постелена… нет, не на лапник — лапник кусался бы — на траву… сено? Солому? И не простынка то — мешковина… Ох, а запах-то какой, запах… пряные такие травы… дышать бы — не надышаться, эх…

Миша стянул через голову футболку — на нее уж тут многие косились, смеялись — мол, «коровы рукава отгрызли» или что-то вроде этого приговаривали…

Стянул, улегся… то есть не совсем еще улегся, а наткнулся… на мягкую шелковистую кожу! Теплое такое тело… кто-то лежал рядом! И чуть слышно дышал!

Михаил отпрянул:

— Кто здесь?

— То я, господин, Марья.

— Что еще за Марья?! Не знаю я никакой Марьи и…

— Твоя раба…

— Тьфу-ты! Раба! И откуда ж ты здесь взялась, такая хитрая?

— Господин Сбыславе откупил меня у Ефрема. Откупил — для тебя! Я — твой подарок.

— Подарок? Сбыслав? — Миша наконец понял, расхохотался. — А-а-а! — протянул. — Так это Сбышек тебя сговорил… точнее — снял. Для меня?

— Да, господине. Он сказал — подарок. Теперь я твоя.

— Хм… Ты сама-то хочешь?

— Как ты, господин…

— Значит, хочешь…

И чего было отказываться-то? С каких-таких морально-нравственных правил? По общему хотению, по щучьему велению…

— Постой-ка! Ты хоть совершеннолетняя?

— Конечно! Давно уж… Или же сюда, господин…

— Меня, между прочим, зовут Михаил… можно по-простому — Миша… А ты? Ах да… Марья… Ну, иди сюда, Марьюшка…

Темнота… Шелковистая теплая кожа… Горячее дыханье… Тонкий стан… Грудь, талия… Ах, господи… Хорошо-то как! Хорошо!!!

И черт с ним, с Веселым Гансом — сам виноват, что куда-то делся. А Сбышек, ничего не скажешь — удружил…

Ох, какие губы… Ох…

Поцелуй… Слабый девичий стон… И томные вздохи… и шепот…

— Господин, я навеки раба твоя… раба… раба… раба…

Глава 5

Лето. Новгородская земля

Рядович

Одним из способов феодального закабаления было установление «ряда», договора между феодалом и свободным человеком. Человек соглашался жить и работать у господина на определенных условиях, теряя, таким образом, свою прежнюю независимость.

Миша проснулся рано, оттого, что кто-то, просунув руку через полог, тряс его за ногу. Открыв глаза, погладил по спине сладко сопевшую Марью… хм, рабу! Ну, раз ей так себя нравится называть…

— Проснись, господине! — приглушенным шепотом настойчиво попросили снаружи.

Михаил встрепенулся:

— Кто здесь?

— Выглянь-ко! Поговорить надоть.

Ага, поговорить — это с утра-то пораньше! Да, какое — с утра, ночь еще не кончилась, солнышко не встало, лишь за черными елями алело зарею небо.

— Чего тебе? — быстро одевшись. Миша выбрался из шатра и окинул внимательным взглядом плюгавенького одноглазого мужичка с длинной козлиной бородкой. И вспомнил — про этого вот хмыря совсем недавно что-то рассказывал Сбыслав.

— Язм — Кривой Ярил, Мишиничей верный пес, — с усмешкой представился хмырь. — Кто такие Мишиничи, небось, и у вас в Заволочье слыхали.

— Слыхали, как не слыхать? — молодой человек пожал плечами. — Ну, говори, что хотел.

— Отойдем… Вон, к ельнику.

— Боишься, подслушают?

— Лишние уши ни к чему.

О! И этот туда же! Историческое действо со шпионским уклоном. Сейчас, небось, начнет вербовать…

В своем предположении Михаил не ошибся. Едва зашли за ельник, Кривой Ярил, не тратя времени на долгие предисловия, сразу же приступил к делу:

— Мишиничи предлагают тебе служить им… Не токмо им — но Великому Новгороду Господину! Будешь верным слугою — будет тебе все: почет, уважение, богатство. Ну и — защита и покровительство.

Михаил прищурился:

— И что я буду делать?

— Что скажут, — хохотнул Ярил. — Коли согласен, сейчас пойдем к… м-м-м… грамотцу составим…

— Ага… кабальную… В рядовичи поверстать хотите? — Миша не преминул показать знание социальной структуры средневекового русского общества. — А с чего бы это я — сам себе господин — чуть ли не в холопы должен податься?

— Иной боярский холоп куда как важней кого другого! — с важностью произнес уговорщик. — Зато защита тебе будет и честь. А грамотцу — ряд — можно ведь всяко составить.

Вот, сволочь! Правильно предупреждал Сбышек — мягко стелет, да жестко спать. Вот так вот и теряют свободу — в полном соответствии с теориями Грекова или там Черепнина. Экзамены-зачеты сдавали — знаем!

— Как, согласен?

— Да ну вас всех, — Михаил отмахнулся, словно от назойливой мухи. — Пойду-ка я спать.

— Смотри-и-и-и, — нехорошо протянул Кривой Ярил. — Как бы потом пожалеть не пришлось, слезами горючими не умытися!

— Да пошел ты! Тоже мне, Мюллер выискался.

— Как знать, как знать… Девка у тя в шатре — не Ефрема-своеземца раба ли?

— Твое какое дело? — вспылив, Миша сжал кулаки, и Ярил опасливо попятился.

— Не ярись, не ярись, паря… Ухожу уже… И все ж таки — зря.

Михаил ничего не сказал, направляясь к шатрам.

— Помни, — прохрипел вслед Кривой Ярил. — Мишиничи два раза не зовут!

В шатре было все так же тепло, уютно. Даже комары не зудели — ну, под утро их обычно меньше становится. Миша стянул футболку, улегся, обняв «рабу».

— Не спишь, господине? — девчонка прижалась к нему всем телом.

— А ты что проснулась? Рано еще. Спи…

— Что-то ты задумчив, господин мой.