Без Веры... - Василий Сергеевич Панфилов
В их круг я не вхожу ни в коем разе, но в орбитах вращаюсь, притом сам того не желая. Так получается… узок круг наш, очень узок. Все друг друга знают, приходятся родственниками и свойственниками, учились в гимназиях, которых в Москве всего несколько…
… а будущий Великий Писатель пока что просто худой, несколько манерный и болезненный, но обаятельный молодой человек, который мне решительно не приглянулся! Бывает…
Набокова-старшего, и вовсе, я считаю человеком скорее эксцентричным, нежели по-настоящему дельным. Одна его эскапада с устройством прапорщиком в ополчение после начала войны чего стоит! Грамотный юрист, дельный политик, и…
… зачем? Серьёзными делами в захолустье заниматься решительно невозможно! Да и… ополчение? Серьёзно!? Я понял бы ещё, если он полез в окопы, ведомый саморазрушением, но ополчение в глубоком тылу? Полковой адьютант?!
Я могу ошибаться, но больше всего это походит на желание набрать политических очков для будущей избирательной кампании, и одновременно устраниться от неизбежных во время войны непопулярных решений[57].
Посетив выделенные для мужчин кусты с почти нормальными удобствами, отправился собирать детвору, пока они по младости лет и живости характера не вляпались в приключения.
Лжедмитрия я обнаружил быстро, отпрыск семейства Сабуровых помогал даме ловить Жужу, то бишь играл с весело тявкающей болонкой в догонялки, пока хозяйка, стеная и отдуваясь, звала «свою девочку».
— Тяф-ф! — припав на передние лапки, собачонка весело мотыляет белым хвостиком. Она уже нагонялась на бабочками, съела нескольких жуков и до полусмерти напугала ящерицу!
— Тяф-ф! — храбрый охотник, полчаса назад убивавший львов одним выстрелом, пытается передразнивать собаку. Не могу удержаться…
— Гаф-ф! — весьма натурально рявкаю, подкравшись к Дмитрию Младшему сзади, отчего тот взмывает свечкой вверх, а затем несколько секунд мечется по поляне.
— Извини, храбрый брат Бледное Лицо, — говорю почти серьёзно, — не смог удержаться.
— Ну вы даёте, Алексей Юрьевич… — он уже отошёл, — а меня так научите? А…
— Михаил Остапович! — рявкаю вместо ответа и трусцой бегу к алыче, — Фу! Выплюнь!
Миша, который любит бабушку и поесть, отпускает большую ветку, и та взмывает вверх, разбросав по поляне несколько спелых алычин.
— Михаил Остапович, вы видели хоть один туалет, пока бы ехали сюда? — интересуюсь у него вместо всяких нотаций.
— А? Н-нет… — теряется мальчик, — а-а! Понял! Что, совсем-совсем нельзя?
— Можно, — киваю я, — но потом и помытое. Сейчас остальных найдём и пойдём собираться ягоды.
— А-а… — этот вариант вполне устраивает Охрименко, он вообще покладистый и спокойный мальчишка.
Лёвочку Ильича мы нашли прислонившимся к смолистому стволу одичавшей вишни, изучающего искусство плювания через дырку в зубе и меланхолично собирающего с ветки кислые ягоды. Не иначе как для этого самого плювания… дрянь ягоды, их едят только птицы и дети.
— … а он предупреждал её оставить новых друзей и вернуться к нему, — слышу ненароком обрывок сплетни от дам за кустами и морщусь. Судя по всему, обсуждают очередную свою знакомую с пристрастием к «восточным человекам», историй такой рода в Крыму — пруд пруди!
Местные татары, подрабатывающие проводниками, часто имеют недурственную внешность, что вместе с желанием некоторым дам причастится «экзотики», приводит к разного рода казусам. Некоторые красавцы настолько избаловались и обнаглели, что позволяют себе лишнего, а дамы, меж тем, ведут за них настоящие бои.
Звучит…
… привычно. Проституция не имеет пола, а понимание экзотики у всех разное. Вон, московские купчихи питают пристрастие к «странникам» из Хитровки, преимущественно рослым молодцам, истоптавших (по крайней мере на словах) подворья именитых монастырей, а на деле — значительную часть Замоскворецких купчих.
Сделав круг по поляне, высмотрел Софию, но девочка хвостиком прицепилась к Нине и девочкам постарше, чем я ни капли не расстроился. Нашли девочки общий язык и сплетничают о чём-то девчоночьем? Замечательно!
Пока на меня не попытались повесить заботу о прочих детишках, увёл свою троицу в «настоящий индейский поход» по окрестным кустарникам. Дмитрий Младший порывался было взять с нами Жужу, которая в его фантазиях выросла до «настоящего индейского волкодава», но хозяйка не поддержала эту несомненно блестящую идею.
— Алексей Юрьевич, а мы индейцы из какого племени? — интересуется Лёвочка Ильич, производящий больше шума, чем ансамбль бабалаечников. Миша, вопреки комплекции, катится бесшумным колобком, на зависть бывалому туристу, а Лжедмитрий где-то посередине, но с неплохими перспективами.
— А какие будут предложения? — осведомляюсь я, и на несколько минут они погружаются в жаркий спор.
— … очковая змея? Ты ещё скажи — в пенсне!
— … Алексей Юрьевич, ну скажите…
— … а давайте мы будем племенем Тотемного Медведя?
Мальчишки постарше, лет по одиннадцать-двенадцать, проводили нас смешанными взглядами. Они бы, возможно, и сами не прочь поиграть в индейцев… но им никто не предложил, а сами они постеснялись навязываться.
— Алексей… — почти догнал меня голос Лизы Молчановой, но я старательно его не услышал, и наше индейское племя Летучей Белки скрылось в дремучих зарослях девственного леса Американского континента.
Вернулись мы через два часа (время я выдержал с точностью до минуты) после целой череды Приключений и Испытаний, обзаведясь Настоящими Индейскими Именами.
То есть бегали от шершней, ловили ужей, а Лёвочка Ильич чуть было не поймал недоумевающую гадюку, на рептилоидной морде которой (могу поклясться!) было искреннее удивление. Поймали (и отпустили) нескольких ёжиков и черепах, и целую кучу ящериц.
— Встречай своих воинов, племя Летучей Белки! — с пафосом сказал я Дмитрию Олеговичу, выбираясь из кустов.
— Летучей Белки? — удивился Сабуров, на что я только пожал плечами и сделал «страшные» глаза, прося подыграть. Кавторанг хмыкнул, затянулся в последний раз и кивнул.
— Они вернулись, овеянные великой славой, — продолжил я с максимальным пафосом, подмигивая подошедшей Любе, — и с добычей! Встречайте!
… подошло ещё с десяток человек, а я набрал воздуха в грудь и прорычал, будто представляя боксёров на ринге?
— Ма-аленький Ме-едведь! — вперёд выступил Миша Охрименко, широко растопырив руки и рыча, — Он покрыл себя славой, храбро сражаясь с превосходящими силами племён Ящериц, и добыл самое большое количество вражеских хвостов!
— Ме-едоед! — Лёвочка Ильич споткнулся, но в последний момент был подхвачен дружеской рукой Великого Вождя, то бишь
