Мой адрес — Советский Союз! Дилогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— А ну-ка, граждане, рассказывайте, что это вы ночью по подвалам шаритесь?

Тот, что прижимал к себе папку (вроде бы это была тёмная папка, хотя я мог и ошибаться), не поворачиваясь к напарнику, что-то негромко сказал на литовском, и тот вдруг резко рванул на меня, замахнувшись фомкой. В последний миг я успел отскочить назад, и железный крюк просвистел в сантиметрах от моей головы. В тот же миг успел заметить, как обладатель папки резко стартанул в сторону ограды. Врёшь, не уйдёшь!

В пару прыжков я догнал его, когда он уже протискивался между прутьев, в этом месте, как оказалось, отогнутых, так что в образовавшийся прогал вполне мог пролезь человек средней комплекции. Схватил пятернёй за шиворот плаща, так, что тот затрещал, и резко втянул обратно. Папка выпала из рук ворюги, и я тут же толкнул его на неугомонного обладателя фомки, которой тот уже вновь норовил огреть меня по черепушке. Толчок был такой силы, что свалил обоих, причём обладатель папки оказался сверху. Зазвенела упавшая на мокрую брусчатку фомка, которую я тут же подобрал и с угрожающим видом занёс над лежащими.

— Ну-ка хорош дурить, иначе ноги обоим переломаю. Лежим и не дёргаемся.

Я подобрал папку. Обычная, картонная, только очень старая папка, без каких-либо надписей, и что любопытно — с кожаными тесёмками. Что внутри — выясним потом. Сейчас моя задача — сдать задержанных в руки правосудия. Кстати, вот они пусть и выясняют, что там.

— А теперь медленно встаём и двигаемся к центральному входу. Учите, при попытке побега вот эта железяка догонит. А если промахнусь, то сам догоню, бегаю я хорошо… Так, а чего я, собственно, усложняю… Ну-ка, ты, — обратился я к неудавшемуся беглецу, — снимай поясной ремень. Снимай-снимай, штаны, если что, руками попридержишь. А теперь вяжи руки своему дружку. Хорошо вяжи, я проверю.

Через пару минут мы уже входили через центральный вход, где я столкнулся нос к носу с Лукичом.

— Женька, где тебя носит!.. А кто это?

— Потом объясню. Сначала отконвоирую их к дежурному милиционеру.

Редкое явление — сержант в таком возрасте. На вид ему было около тридцати. По идее мог бы быть уже лейтенантом, а то и капитаном. Однако дело своё он знал туго, выслушав моё краткое объяснение, тут же сковал руки недавнего обладателя фомки наручниками за спиной, так что теперь оба не могли причинить никому вреда, после чего позвонил вышестоящему начальству.

А у меня появилась возможность рассмотреть эту парочку получше. Тот, что пытался проломить мне череп, был небрит, тонкие губы сжаты, глазки маленькие, лоб под кепкой скошенный — вылитый уголовник. А вот второй выглядит не в пример интеллигентнее. Но такая ненависть во взгляде, что даже я невольно поёжился.

— Пока побудьте здесь, вам, наверное, придётся дать показания как свидетелю, — попросил меня сержант.

— Понял, подожду… А интересно всё-таки, что в этой папочке, ради которой они среди ночи потащились в подвал.

— Этим пусть следователь занимается, он скоро подъедет. Граждане задержанные, документы при себе имеются?

«Уголовник» отвёл взгляд в сторону, ничего не ответив, а вот «интеллигент» сквозь зубы процедил:

— Паспорт во внутреннем кармане пиджака. Можете сами достать.

Сержант так и поступил. Согласно документу, «интеллигента» звали Йонас Казлаускас. У его дружка документов не оказалось, то Казлаускас сказал, что его зовут Марюс Сепарс.

— Ага, понятно, — кивнул сержант. — А что в папке?

— Бумаги, — после некоторой заминки негромко ответил Казлаускас и опустил голову.

— Что за бумаги?

— Архивные, — после ещё более долгой паузы сказал задержанный.

Сержант с сомнением посмотрел на папку, но всё же развязал тесёмки. Открыл… Я заглянул через его плечо. На меня с маленькой чёрно-белой, порядком выцветшей фотографии смотрел мужчина средних лет в одежде, напоминавшей форму полицейского. Всего было два листа, заполненные ровным почерком на, подозреваю, литовском языке, так что для меня это виделось просто филькиной грамотой. И на каждом сверху красовалась чёрная свастика.

Следователь и сержант, оба с кобурами на поясах, из которых торчали рукоятки ПМ, а с ними ещё и криминалист, прибыли минут через пятнадцать. Следователь быстро пробежал взглядом по документам из папки, недовольно поджимая губы и качая головой, потом спросил меня, видел ли я, что в папке, на что я ответил, мол, видел, но ни черта не понял. Далее мне пришлось описать для протокола произошедшие в ночи события, ответить на несколько дополнительных вопросов, после чего меня и ещё двух понятых из числа обителей Дома отдыха попросили проследовать в подвал, где с задержанным Казлаускасом провели осмотр. Тот показал потайную нишу, до их визита с напарником заложенную кирпичами, где и хранилась папка. Сейчас кирпичи валялись на полу подвала. Криминалист всё это отснял со вспышкой на фотоплёнку, и мы вернулись в комнату дежурного.

— Товарищ Покровский, вы пока свободны, — сказал следователь. — Когда понадобитесь — вас вызовут. О том, что видели, попрошу не распространяться.

Казаков, конечно, поинтересовался, что там да как, но я, помня о просьбе следователя, ограничился словами, что двое воришек зачем-то залезли в подвал, а зачем — это они рассказывают сейчас следователю.

Когда моя голова коснулась подушки, на часах было без четверти час. И ничего мне не снилось. А ровно в восемь открыл глаза и посмотрел через оконные стёкла в хмурое ноябрьское утро. Сегодня у меня бой! Первый бой в моей жизни на чемпионате СССР. Знаменательная дата, и очень хочется, чтобы она осталась в моей памяти светлым пятном — символом моей Победы.

Изменив своей обычной привычке не делать утром зарядку, перед завтраком я успел пробежаться по парку и в его дальней стороне, где не так давно скрутил злоумышленников, попрыгать через скакалку и поработать бой с тенью. Не я один оказался таким умным, вместе со мной по парку бегали и скакали ещё с десяток боксёров. После обеда из дома отдыха в Каунас начал ездить автобус, в три захода перевезший участников турнира к месту соревнований. Мы с Казаковым поехали последним рейсом, нам спешить ни к чему. Над входом красовалась надпись: «Sveiki varžybų dalyviams!» Надо думать, что-то вроде «Привет участникам соревнований!» А сразу же по приезду ко мне подошёл невзрачный молодой человек в таком же невзрачном костюме и, отведя меня в сторону, представился сотрудником каунасского КГБ Витаутасом Станкявичусом, после чего попросил проехать с ним.

— А зачем я понадобился каунасскому Комитету госбезопасности? — задал я логичный вопрос, подозревая, что это может быть как-то связано с ночными событиями.

— Вам всё объяснят на месте.

— Ладно, съезжу… Только мне примерно через два — два с половиной часа выходить на ринг.

— К этому времени мы вас вернём обратно, не переживайте, — успокоил меня чекист. — Надеюсь, паспорт у вас с собой

Региональное Управление КГБ (на табличке было написано «Regioninis Valdymas KGB») располагалась в монументальном, серого цвета здании. Тяжёлые, высокие двери словно бы нехотя распахнулись, впуская нас в вестибюль. Мой провожатый показал удостоверение, хотя видно было, что они с дежурным старлеем знакомы, потом попросил у меня паспорт, и старлей сделал в журнале соответствующую запись. Мы поднялись на третий этаж, после короткого стука в дверь Станкявичус толкнул её и заглянул внутрь:

— Разрешите, товарищ майор?

— Привезли?

— Так точно!

— Пусть проходит, а вы подождите в коридоре.

Я вошёл, из-за стола поднялся мужчина лет сорока в тщательно выглаженном костюме. Но выходить не стал, подождал, пока я приближусь, после чего через стол, чуть подавшись вперёд, протянул руку:

— Лейтис, Вальдемар Антанасович. Садитесь, — он кивнул на стоявший рядом со мной стул.

Рукопожатие у него было крепким, и ладонь сухая, а то не люблю я пожимать потные ладони.

— Евгений Платонович, — с характерным лёгким акцентом начал Лейтис, — прежде всего хочу вас поблагодарить за проявленные при задержании злоумышленников смелость и находчивость. А теперь у меня к вам вопрос… Папку, что была у одного из задержанных, при вас открывали?