Елена Горелик - Стальная роза
Так. Шаги за спиной. Тихий скрад, который она расслышала сущим чудом – неизвестный прошёл по небольшой полосе гравия на обочине, обходя лошадиную кучу. Добропорядочные горожане так не ходят. Яна вздрогнула, но оборачиваться и ускоряться не стала. Вон там начинается уже кузнечная слободка, на повороте можно попытаться разглядеть, кто это там такой неприметный и настойчивый.
Вот и поворот. Яна остановилась. Поставила корзинку наземь и, сняв туфлю, принялась вытряхивать оттуда воображаемый камушек. При этом осторожно бросила пару взглядов назад… Никого. Попрыгала на одной ноге, надевая туфлю, и снова осмотрела пространство вдоль забора. Никого. Одни чахлые кусты, наросшие за семь лет у дороги…
На слух она никогда не жаловалась, и потому совершенно точно знала, что шаги ей не померещились. Значит, некто не желает, чтобы его видели? Яна этого не знала, и узнавать, кто там за ней крадётся, желанием не горела.
Домой. Срочно.
Не нужно было обладать способностями Шерлока Холмса, чтобы связать появление странного русскоговорящего торговца и странные шаги за спиной. Яна не один и не два раза задала себе вопрос: могло ли ей послышаться? И каждый раз логика отвечала: нет. Слуховыми галлюцинациями она не страдала никогда, и есть подозрение, что таковые не появятся даже в преклонном возрасте. Что уж говорить о нынешнем времени, когда ей ещё и сорока нет. Так что да – за ней действительно кто-то шёл, и этот кто-то очень не хотел, чтобы его видели.
Ощущения смертельной опасности не было и на сей раз, а вот страх появился. Липкий и удушающий, ибо не имел конкретного лица. Как раз та его разновидность, которая заставляет честных обывателей при первом же намёке со стороны властей и спецслужб «стучать» на соседей. «У меня семья», «у меня работа», «у меня квартира» – первые мысли, возникающие у честного обывателя, когда этот страх подселяют ему в душу. И он с готовностью – может быть даже и с омерзением к самому себе, и такое бывает – доносит на соседа, лишает его квартиры, работы, а в особо тяжёлых случаях семьи и даже жизни. Зато свои сохранил. На какое-то время – потому что никто не даст гарантии, что за другой стенкой не сидит ещё один такой, напуганный, и не строчит донос уже на него самого, чтобы протянуть ещё какое-то времечко с квартирой, работой и семьёй. И это замкнутый круг, выход из которого бывает только один.
Победить страх. Либо же действовать не так, как он тебе нашёптывает.
Как же быть ей, если за семью она действительно боится?
Чего хотел добиться тот неизвестный, идя за ней? Ведь тот, кто способен неслышно спрятаться в реденьких кустиках, наверняка мог так же неслышно идти за ней, не позволяя расслышать своих шагов. Значит ли это, что он намеренно дал себя услышать и не дал разглядеть? Значит ли это, что он добивался именно того, чтобы она извелась от страха, не зная, откуда и когда ждать удара? Значит ли это, что она теперь должна засесть дома и не показывать нос на улицу?
Вот чего он от неё точно не добьётся.
Кинжал за поясом и нож в рукаве на что? Плюс, можно закалывать волосы особыми, собственноручно выкованными шпильками. В последние дни она работала над проковкой пистолетного ствола – заказов на работу с образцами огнестрела никто не отменял. Но пистолет получался громоздким, как его прототипы начала семнадцатого столетия, и для скрытого ношения не годился совершенно. Можно было бы ещё ходить в сопровождении кого-то из мужчин семьи, или с вооружённым слугой, как сделала бы любая ханьская женщина, но это точно было не в характере Яны. Попахивало ближневосточными обычаями, которые ей не нравились от слова «совсем». Значит, полагаться придётся на свои силы. И ещё – противника нужно удивить.
Но как?
А это уже надо смотреть по обстоятельствам.
Тем не менее – грешен и слаб человек – Яна боялась. Страх временно отступал, когда она занималась домашними хлопотами, но не оставлял совсем. Мысли о таинственном преследователе проходили неотвязным фоном, даже когда она устраняла последствия подушечного боя, устроенного близнецами и Юэмэй, или тихонечко рассказывала старшей дочери о результатах «базарного рейда». Она забыла о страхе, и то ненадолго, лишь поздно вечером. Впрочем, обнимая мужа, она забывала вообще обо всём. Но и этого сильнодействующего средства оказалось недостаточно. Юншань быстро понял, что с женой что-то не так.
– Что с тобой? – спросил он. Лунный свет, едва пробивавшийся сквозь слой плотной бумаги на оконной рамке, не позволял разглядеть выражения его лица, но голос был обеспокоенным.
– Я боюсь, – глухо произнесла Яна, пряча взгляд.
– Кого или чего? – немедленно поинтересовался супруг. – Этот, с рынка, что ли, тебя напугал?
– Я его не видела, любимый. Но сегодня кто-то шёл за мной. Когда оглянулась, там никого не было… Наверное, ты скажешь, что я устала, и мне нужен отдых, чтобы не мерещилось всякое, но я слышала шаги. Мне не показалось.
Юншань едва слышно произнёс фразочку, которую при дамах вообще-то не принято было употреблять. Нет, он не подумал, как сделал бы на его месте любой другой хань, что жена испугалась собственной тени. Чутью Яны он, после нескольких убедительных случаев, доверял всецело. Его разозлила мысль, что какой-то… нехороший человек посягнул на благополучие его семьи. Это заслуживало серьёзной кары.
– Будь этот человек из… наших, я бы не отпустил тебя на улицу одну, – сказал он. – Наверное, насчёт ваших это тоже было бы правильно.
– И как долго будут длиться эти прятки, любимый?
– Прости, не понял.
– Всё просто, душа моя, – вздохнула Яна. – У нас есть притча об очень сложном узле, который завязал правитель по имени Гордий. Тому, кто его развяжет, он обещал власть над миром. Многие брались, но отступались, понимая невозможность задачи. А царь Македонии Александр попросту взял и разрубил его мечом… Ну, это тот самый, которого согдийцы до сих пор помнят как Искандера Двурогого… Вот и я хочу избавиться от своей проблемы так же, одним ударом, а не до скончания дней прятаться за твоей спиной.
– Как? – Юншань, судя по голосу, не знал – то ли рассердиться, то ли огорчиться. – Сама придёшь к нему и спросишь…
– Неплохая идея, любимый. Этого он точно не ждёт.
– Ты начиталась трудов Сунь Цзы, – буркнул муж, поворачиваясь на бок. – Не думаешь, что они тоже его читали?
– И не только его. Но знаешь, в чём их проблема?
– В чём?
– В постоянной недооценке противника. Они видят перед собой женщину и ждут, что я поступлю именно как перепуганная женщина.
– Явившись к нему в одиночку, ты поступишь, как очень глупая перепуганная женщина, – возразил Юншань. – Хочешь с ним поговорить? Пойдём вместе. Ещё и сыновей приведём, если Ванди отпустят на побывку. И все на улице будут знать, куда мы пошли, а может, кое-кто из мастеров тоже согласится нас сопроводить. Ты говорила, они уважают только силу? Пусть увидят её.
– Может, всем городом сходим? – невесело улыбнулась Яна.
– Если понадобится. Давай спать, милая, – Юншань теперь говорил умиротворительно, почти умолял. – Нам вставать на рассвете.
…Любимый давно уже похрапывал, наблюдая десятый сон, а она не могла сомкнуть глаз. Дело было не столько в том, что слова Юншаня вселили в её душу надежду и тень уверенности, оттеснившие страх. Как она могла забыть, что Поднебесная – это прежде всего община? Если ты член некоего цеха – неважно, кузнецов, кожевников или ткачей, – то горе тому, кто посмеет на тебя посягнуть. Если, конечно, ты сам не заслужил наказания. Безвинного в империи Тан не имело права трогать даже начальство. Эксцессы случались, куда ж без них, но это были исключения, лишь подтверждавшие правило. А уж если на члена общины посягал чужак… Конечно, ханьцев можно запугать, они действительно уважают силу и боятся того, кто её явно демонстрирует. Но один залётный тип, чужеземец, не знающий языка – и явная сила? Разве только он достанет из-под полы АКМ и даст очередь, на что, прямо скажем, очень мало шансов. Одиночке не устоять против толпы, и этот аргумент вполне можно выложить чужаку, если он вздумает лезть на рожон.
А может, это несусветная глупость с её стороны – вот так самой взять и прыгнуть в пасть волку? Может. Но не больше, чем безвылазно сидеть в доме и трястись от ужаса. Третьего варианта, о котором можно было бы пофилософствовать на досуге, почему-то не просматривалось.
Ладно. С этим более-менее ясно, что делать. И хуже бывало. Теперь – спать, иначе утром она будет похожа на сонную курицу.
…Дамы, улыбаясь, по очереди брали с подносов в руках служанок живые розы со срезанными шипами и вставляли в причёски. После чего, украсив себя символом причастности к закрытому обществу приближённых принцессы, принимали из рук уже куда более знатных разносчиц – молоденьких родственниц её высочества – сосуды с лёгким вином и, произнеся здравицу в честь хозяйки дома, отведывали напиток. Ханьское сливовое вино в сопредельных странах считалось достойным царского стола, оно составляло немалую долю экспорта и соответственно пополняло казну. Долгого путешествия оно не выдерживало, теряло свои качества, потому ценилось тем выше, чем дальше купцы смогли его увезти без непоправимой порчи. А в империи оно входило в рацион почти всех слоёв населения, за исключением рабов и самых распоследних бедняков, считающих каждый цянь. В Бейши тоже привозили это вино, и, хотя в пограничном городке оно было не всякому по карману, мастер Ли частенько попивал его сам и баловал супругу. Но сорт, что подавали к столу принцессы, с тем привозным не сравнить. Оно было словно нарядная знатная дама рядом со скромно одетой служанкой. Оно действительно было коварно лёгким, но достаточно быстро ударяло в голову. Если бы не толстый слой белил на лицах дам, можно было бы разглядеть, как они раскраснелись, а веселье, анонсированное принцессой, сделалось куда более естественным, чем в начале трапезы.
