Небо на ладони - Владимир Владиславович Малыгин
Ручка уже в нейтральном положении, просто придерживаю её легонечко пальцами. Скорость растёт, и самолёт перестаёт переваливаться с колеса на колесо, обретает устойчивость, идёт ровненько. И крыльями уже не машет, подобно подбитой чайке.
Подпрыгиваем упруго на очередной неровности, зависаем на мгновение в воздухе, валко покачиваем крыльями, и тут же опускаемся, колёса цепляют грунт — тук! Затрясло сильно, тут же от тряски под правой рукой внизу тоненько забренчал рычаг сброса бомб с внешних подвесок. Как будто крепления разболтались или тросовая проводка по борту шкрябнула.
А ведь вчера ничего похожего не было. Натяжка ослабла? После посадки нужно будет обязательно глянуть, что там с проводкой такое. И снова подпрыгиваем. И на этот раз уж точно летим! Басовитый рокот мотора сменяется на торжествующий, пропеллер весело тянет вперёд, под крыльями проносится истоптанная, изрезанная колёсами земля с кочковатыми пятнами пожухлой осенней травы, и плавно уходит вниз. Ручка управления становится тугой и перестаёт свободно болтаться. Тяну её на себя, даже не тяну, а слегка расслабляю мышцы руки, и самолёт тут же отзывается, вспухает, уходит вверх. Вертикальную скорость держу в пределах трёх метров, не больше. Но и этого на сегодняшний день больше чем достаточно. Насколько я знаю, за границей сейчас набирают высоту в основном за счёт кривизны земли. Нет пока нигде нормальных моторов, даже до авиационного «Гнома» ещё далеко. Летают на том, что есть, а есть лишь слёзы…
Метрах на тридцати ударило бы по глазам восходящее солнце, если бы не предусмотрел заранее такой момент. Прищурился, отвернулся в сторону. Кстати, а ведь наверняка можно в очки заказать затемнённые стёкла! И ещё одно — а почему бы в кабине не поставить козырьки от солнца? Или можно на боковые окна шторки повесить. Государь меня на юг отправляет, а там солнышко будет гораздо жарче…
Вот и граница поля. Промелькнула внизу редкая цепочка выставленного из жандармов оцепления, проплыло огромное величавое здание эллинга, ушла под капот ленточка железной дороги. Можно разворачиваться!
Метров сто высоты как раз и набрал к этому моменту. Выше пока не стал карабкаться, пошёл в горизонте по коробочке. Полёт нормальный, аппарат идёт ровно, ручку туда-сюда таскать не нужно. Второй разворот, третий…
Выполнил заход на посадку со снижением по визуальной глиссаде, но приземляться не стал, перед касанием толкнул вперёд РУД и ушёл на второй круг. Ещё успел засуетившемуся Тринклеру большой палец в боковое окошко показать. Надеюсь, если не он, то кто-нибудь ещё успел заметить мой успокаивающий жест. Нечего бегать и суетиться, у меня всё нормально! Поправил блокнот, в который я все режимы записывал, отмечал высоты и приблизительные скорости с оборотами мотора. Зачем? Так уже пора первую «Инструкцию по лётной эксплуатации самолёта» составлять!
Набрал ту же высоту, выше позже полезу, заложил левый вираж с небольшим креном. Визуально градусов десять-пятнадцать, если по горизонту смотреть. Потом вывод, и сразу же вираж вправо. Скорость небольшая, это да, но оттого и радиус разворота тоже невеликий. Поэтому времени это много не заняло. Раз, два и уже крутнулся на триста шестьдесят, как говорят, «на пятке». Сделал необходимые записи в блокнот. Дальше можно и увеличить крены, что и проделал. И снова потянулся за карандашом.
Потом пошли обязательные змейка, горка, снижение и набор с разной скороподъёмностью. На этих простейших фигурах пилотажа решил пока остановиться, остальное буду делать там, где любопытных глаз нет. Да и, пожалуй, на сегодня достаточно. Всё, что мне было нужно, я выполнил. Конструкция планера известная, проверена временем и войнами. Мотор вот только свой, ну да это ещё одна причина беречь ресурс. Сейчас заберусь повыше, посмотрю, как он себя на высоте поведёт.
Так называемую высотность проверю и мотора, и топливной системы. Про охлаждение промолчу, про это или чуть позже, или вообще зимой говорить нужно. А пока за бортом тепло, осень радует погодой и солнечными деньками, воздух днём прогревается до плюс двадцати. Так что, на сколько бы я вверх не забрался, а минусовых температур мне не видать. Почему? Каждый километр высоты «съедает» шесть с половиной градусов тепла. Вот и считайте, сколько километров высоты по сегодняшним условиям набрать нужно, чтобы за бортом минус поймать?
Встал в круг над Парком, пошёл с набором высоты по коробочке. Залез на километр, полёт нормальный. Самолёт ведёт себя отлично, рулей слушается хорошо, управляемости не теряет ни на процент. И мотор поёт свою монотонную песню уверенно. Можно и повыше вскарабкаться…
Есть два километра! Поле подо мной на салфетку похоже, ангары и эллинг на кубики, узкой тонюсенькой ниткой железка вьётся. На востоке город во всей своей утренней красе раскинулся. Купола церквей на солнце золотом отсверкивают, печные трубы, словно паровозы, повсеместно чёрным дымом исходят. Даже вроде бы как Неву с заливом сумел в утреннем тумане разглядеть! Но тут не уверен, сливается земля с небом на краю видимости. Туман же, говорю. Вот чуть позже земля прогреется, и туман разойдётся, исчезнет, словно его и не было. И видимость наладится. Хотя, вряд ли. Вместо тумана от прогрева дымка появится, и видимость лишь ненамного лучше станет…
Выше не полез, ни к чему пока. Мотор на этой высоте работает ровно и устойчиво, поведение и управляемость самолёта никаких нареканий не вызывает. О чём я в блокнотик и записал. Можно снижаться…
Глава 21
Обороты на малый газ, ручку даже не трогал — самолёт сам нос опустил и вниз заскользил. Мне лишь остаётся направление этого снижения выбирать и в нужный момент подворачивать на требуемый курс. Так сходу и сел. На пробеге заглушил двигатель, перекрыл подачу топлива, выключил зажигание. По инерции докатился до нашего ангара и даже развернулся на сто восемьдесят. Остановился. Помощники тут же подбежали, колодки под колёса пихнули. Ну и курсанты местной школы уже тут как тут, не протолкнуться у самолёта. И куда только жандармы смотрят?
Тринклер поддержал за руку, помог с крыла на землю спуститься. Ничего на это говорить не стал, да и куда мне самому в этакой тесноте было спрыгивать?
— Константин Романович, почему у самолёта столько посторонних? — выговаривал чуть позже Изотову.
— Да какие же это посторонние? — удивился полковник. — Все офицеры, к тому же слушатели Воздухоплавательной школы!
— Вот именно что слушатели Школы, а не наши с вами подчинённые, — разозлился на подобное головотяпство со стороны жандарма. Сколько не говорю с ним про бдительность, а всё бесполезно.
— Вот, Николай Дмитриевич, сами смотрите, —
