Колхозное строительство 1 - Андрей Готлибович Шопперт
— Вот как. Интересно, Пётр Миронович. Исполните парочку? — предложила, заинтересовавшись, Вертинская.
— К сожалению, я не умею играть ни на одном музыкальном инструменте. Только на нервах, — замотал головой, деланно отказываясь Штелле, — но если Булат Шалвович мне подыграет, то я могу попытаться спеть одну коротенькую песню. Песня не совсем моя, после исполнения расскажу, как она появилась на свет.
Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,
Окуджава вздрогнул, странно посмотрел на Петра и стал подыгрывать. Последние строчки он уже вполне уверенно вёл на гитаре.
Вы наплюйте на сплетников, девочки!
Мы сведём с ними счёты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идёте войной наугад…
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад!
— Сильно. Жаль, что играть не умеете — но как же вы песни пишете? — захлопал Чуковский.
— У меня есть приёмная дочь, я ей напеваю, а она записывает ноты и подыгрывает мне на гитаре или фортепиано.
— Пётр Миронович, — потянул его за рукав Окуджава, — Представляете, где-то месяц назад я начал стихотворение. Но успел только пару строчек написать, и тут меня Мотыль вызвал в Ленинград на съёмки. Только вчера вернулся. Так вот, те строчки звучат так:
Ах, война, что ж ты, подлая, сделала,
Обезлюдели наши дворы…
— Удивительно, а дальше? — попытался сделать заинтересованное лицо Пётр.
— Так нет больше ничего дальше. Просто — какое необычное совпадение, — и выражение лица такое кислое.
— Согласен. Хотя, знаете, чего только в жизни не бывает. Вот есть закон Бойля — Мариотта. Один — англичанин, другой — француз, а придумали почти в одно время. Или уравнение Менделеева — Клапейрона. Один — русский, другой — француз. А изобретение радио? Наш Попов и итальянец Маркони. Вы, кстати, знаете, что Попов родился в Краснотурьинске, и у нас стоит ему памятник? Так что не переживайте. Умным людям приходят в голову одинаковые умные мысли. Подсмотреть ни я у вас эти строчки, ни вы у меня не могли. Я это стихотворение написал два года назад к двадцатилетию Победы. А песню — вместе с дочерью, где-то пару месяцев назад. Не переживайте. Ещё лучше напишете.
— А хотите, я вам по руке погадаю? — Пётр сказал это громко, так, чтобы разбившаяся на группки компания услышала.
— А вы умеете? И мне тогда тоже, — первая подскочила Вертинская.
— Так, — Штелле взял правую кисть Окуджавы, повернул вверх, — Ещё минимум лет тридцать проживёте, — Пётр не помнил точной даты, но где-то в самом конце двадцатого века, — Ваши стихи скоро оценят, получите премию. И ещё — скоро вам предстоит дальняя дорога. Не пугайтесь, это не тюрьма. Это скорее награда. Куда — сказать не могу, но в одну из столиц мира. Дети. У вас два сына. Младший пойдёт по стопам отца, станет композитором. А вот старший… Тут всё не очень хорошо. Займитесь его воспитанием, ещё не поздно. Его надо чем-то увлечь. Спортом. Да, лучше всего спортом.
На самом деле старший сын сопьётся, попадёт в тюрьму и умрёт незадолго до отца. В биографии Окуджавы написано, что мог бы и подольше пожить, но смерть сына подкосила. Возможно ли исправить судьбу мальчика, а значит, и отца? Пусть пробуют.
— Теперь моя очередь, — сунула изящную ладошку Анастасия.
— Ох, как всё замечательно. Кругом только овации и премии. Стоп! Лет через десять вы обязательно должны сыграть в фильме по иностранному сценарию. Что-то цыганское. Нет, румынское. Вот. Должны сыграть в фильме по румынскому сценарию. Это будет пик вашей кинокарьеры. Что ещё? В этом году закончите учиться и смените несколько театров. Быстрее перебирайтесь во МХАТ, мой вам совет. Долгое время будете преподавать актёрское мастерство за границей. Скорее всего, в Англии. Последние годы жизни, а это еще через много лет, проведёте в кругу семьи, с внуками — а вот награды найдут вас нескоро. Станете и заслуженной артисткой, и народной, но, повторюсь, нескоро.
— Теперь Никите поведайте о будущем, — притянула поближе Вертинская мужа.
— Одну секундочку. Вот эта линия, — Пётр ткнул пальцем в ладошку Анастасии, — говорит — нет, просто кричит, что наши судьбы пересекутся в самое ближайшее время. Нет, не в этом смысле, — увидев круглые глаза актрисы, отстранился руками Штелле, — Наверное, это творчество. Я тут собираюсь снимать — совсем крохотные фильмы. На одну песню. Я их называю «клип». Думаю, что всё дело в них. Там нужна будет красавица. Лучшего материала мне не найти. Надо будет, правда, поработать над образом. Вам нужно отрастить волосы подлиннее, покрасить их в золотой цвет и завить мелкими кудрями. А ещё? Ещё одежда. Я пришлю вам эскизы платьев, и сейчас могу дать набросок шубы, — Пётр достал из портфеля лист с изображением наряда, который нарисовал для жены.
Все женщины столпились за Вертинской и принялись разглядывать рисунок.
— Считайте, что вы меня уговорили. Даже ни в одном западном журнале не видела такой красоты. С самого вашего прихода любуюсь на вашу рубаху, думала, импортная — а теперь понимаю, что вы сами сделали. Точно ведь?
— Есть грех. Итак, — Пётр взял руку Михалкова. Высокий, сильный. Рука крепкая. Спортом занимается?
— Без меня не начинайте, — подошёл Калинин.
— Никита, можно мне тебя так называть? — Михалков кивнул, — Множество ролей, и все успешны. Множество снятых фильмов. И даже самый первый будет очень хорош. А один фильм вообще удостоится «Оскара». А потом потянет тебя в политику, в чиновники. Будешь заведовать нашим кинематографом. Не ходи. Ничего хорошего кроме склок, ругани и врагов тебе это не принесёт. Снимай фильмы. До последнего вздоха снимай фильмы.
— Двойственное впечатление, вроде бы «Оскару» радоваться надо — а финал настораживает, — убрал руку Михалков.
— Теперь мне, — протянул свою пухлую руку младший Калинин.
— Долгая жизнь. Лет 80 проживёте, а то и побольше. Хочу вас предостеречь — не знаю, правда, от чего. Мне вот открылось, что нужно спасать какого-то Михаила Калинина. Это не ваш родственник?
— Сын. И спасать как бы уже не поздно… С нехорошей компанией связался.
Пётр, готовясь к написанию книги про 67-й год, перелопатил кучу статей в интернете и случайно наткнулся на внука всесоюзного старосты, тоже Михаила. Там того обвиняли в нетрадиционной ориентации и пьянстве, связи с маргиналами. Вот сейчас и вспомнилось. Выходит, попал.
— А мне не надо. Ничего не хочу знать, — спрятала руку за спину и отошла от Пётра его жена.
— Тогда я следующая, — встала прямо напротив и словно в атаку идти приготовилась Лидия Корнеевна.
Пётр взял мягкую
