Спасите наши души - Игорь Черемис
– Зубоскалишь?
– В мыслях не было.
– А что это за спектакль, артист?
– Никакого спектакля, товарищ полковник, – я легонько пожал плечами. – Вчера я был уверен, что для меня нет места в Комитете. Сегодня думаю, что я всё-таки смогу что-то сделать на благо родины и партии. Если вы считаете, что Комитет обойдется без меня, то кто я такой, чтобы вам перечить? Одно ваше слово – я подписываю этот рапорт, ставлю в нём сегодняшнее число и иду оформлять трудовую книжку.
– Вот, значит, как...
– А есть другие варианты? – усмехнулся я. – Можно, наверное, написать жалобу на произвол в ЦК, но у нас это ведь не принято?
Если бы было возможно, Денисов уже давно просверлил бы во мне дырку своим взглядом, а напоследок бы ещё и испепелил. Ну да, товарищ полковник и начальник отдела не привык, чтобы какие-то старшие лейтенанты чувствовали в его кабинете так вольготно. Кажется, он уже пожалел о том, что начал нашу беседу с имитации демократии. Правда, самый логичный ход – пересесть в своё обычное кресло – он почему-то не делал.
Зато тяжело опустил руки прямо на моё заявление и переплел пальцы.
– Чего ты добиваешься, Орехов? – мрачно спросил он.
«Того, чего хотел добиться друг моего детства Коля Остен-Бакен от подруги моего же детства, польской красавицы Инги Зайонц».
Этого я, разумеется, вслух не сказал. Да и не был Денисов похож на польскую красавицу.
– Настоящей работы, товарищ полковник.
Он немного помолчал.
– А мы, по твоему мнению, тут шутки шутим? – очень недобрым тоном спросил он.
– Да, товарищ полковник, – твердо ответил я. – пока что всё выглядит именно так.
***
Из 1972 года это было незаметно, но со знаниями из будущего все нынешние мероприятия КГБ по усмирению внутренней оппозиции смотрелись действительно как шутки. Я уже намекал на это – не только Денисову, но и Андропову; оба пропустили мои слова мимо ушей, сосредоточившись на частностях. С одной стороны, этого и следовало ожидать – формально власть войну с диссидентами выигрывала, и ничто не говорило о том, что ситуация ухудшится. С другой – я знал, что финальный счет будет в пользу именно диссидентов, а это означало, что сейчас игры с антисоветчиками шли не по тем правилам, которые надежно обеспечивали бы преимущество государству рабочих и крестьян и его передовому отряду.
Но продавить эту систему из моего нынешнего положения было невозможно. Старлеев в Комитете полно, оперативников тоже. Всерьез прислушиваться к их завиральным идеям никто из руководства не будет, и это нормально. Но и ждать, когда я достигну должности и звания, на которых смогу применить свои знания из будущего, я не мог – это произошло бы как раз к самой перестройке, если не в её разгар, а тогда уже будет поздно что-либо менять. В восьмидесятые мои иноагентские задумки не остановят вал повальной антисоветчины, которой займутся все, кому не лень. С той толпой надо было бы справляться тотальными расстрелами, но я не хотел доводить до такого. Сейчас можно было обойтись малой кровью.
Примером мне, как ни странно, снова послужили Штаты. Их иноагентский закон в этом времени работал не совсем так, как было нужно СССР, именно поэтому в своём предложении я опирался на то, что в муках родила Госдума будущего. Но ФБР умело действовать в серой области законодательства, дополняя официальные документы здоровой инициативой на местах, агенты бюро применяли шантаж, подкуп, тайное финансирование нежелательных организаций с последующим разоблачением через самую свободную в мире прессу, а заодно не брезговали и убийствами, если речь шла о совсем несговорчивых оппонентах. [3]
В общем, если перенести на нашу почву все прелести общества развитого капитализма, про которые обычно не пишут – не потому, что то самое ФБР запрещает, а чтобы не попасть в список нежелательных оппонентов, – может получиться именно то, что надо Советскому Союзу. Правда, насчет убийств я уверен не был – не имелось у нас достойных целей для подобного, но всё остальное стоило позаимствовать без стеснения. Ну и заодно донести до всех и каждого, что такое харам и с чем его едят во внутренней политике.
В принципе, программа американцев оказалась очень результативной, хотя им пришлось кое-чем пожертвовать – частным, не общим. Жертвой оказалась война во Вьетнаме, которая в 1972-м ещё продолжалась, но уже в вялотекущем для Америки формате. Фактически они её уже сливали, согласившись на поражение. Вот только я точно знал, что за несколько последующих десятилетий это поражение превратится в победу. Дело в том, что американским властям удалось главное – они сыграли в поддавки, сделали вчерашних оппонентов победителями, те, успокоенные, разошлись по домам, а игра меж тем продолжалась. В итоге весь пар шестидесятых вышел в свисток, так и не сломав политическую систему Соединенных Штатов.
В общем-то ФБР действовало исподволь, несколькими волнами. В пятидесятые, под предлогом борьбы с коммунистами, они вычистили всех потенциально нелояльных граждан из массовой общественной жизни – в основном из Голливуда, из образования и государственных проектов особой важности. Через десять лет гонения вроде как прекратились, но выросло уже целое поколение, которое было воспитано в нужном ключе, и бывшие «коммунисты» оказались никому не нужны – их места заняли другие люди, которые не собирались пускать «отщепенцев» обратно к кормушке. Вьетнам, конечно, едва не свёл все предыдущие усилия на нет – но ФБР удалось утрамбовать всеобъемлющий протест в обычный антивоенный хайп. Тут ещё и битлы вовремя взлетели, а заодно и негры захотели странного – а тем вообще весь этот протест был до лампочки, он растворился в их массе, и от него ничего не осталось, словно и не было.
Вообще любопытно, что огромный вклад в этот проигрыш протеста внесли те, кто выходил на многотысячные демонстрации с придуманными хиппи лозунгами «make love not war». Это и режиссеры, которые сняли «Апокалипсис сегодня» или «Рожденного четвертого июля» – они не показывали поражение американцев, они показывали американцев-героев. Это и поэты-музыканты, которые свели протест к скандированию песенок с
