Спасите наши души - Игорь Черемис
В реальности они в массе своей сейчас играли и пели не пойми что – в основном западную музыку на плохом английском – на тех кондовых «Уралах», от которых у меня скулы сводило в «Советской музыке», и только избранные могли позволить себе импортные инструменты. Например, Намин – на самом деле Анастас Микоян, внук настоящего Анастаса Микояна, того самого, который «от Ильича до Ильича», внучатый племянник придумавшего самолет МиГ авиаконструктора Артема Микояна и сын военного летчика Алексея Микояна. Или Макаревич, у которого и семья была не самая простая по нынешним временам, и был друг – наполовину японец, чей отец привозил сыну всякое интересное из Страны Восходящего Солнца.
В общем, я рассудил, что бедному крестьянину податься абсолютно некуда, и на следующее утро пришел на службу с твердым намерением уничтожить свидетельство моей вчерашней паники. Или свидетельство поражения в игре, в которую я играл со своими оппонентами. Я и сам ещё не решил, что именно символизировал рапорт на увольнение.
Вот только рапорта в сейфе не оказалось.
Что ж, этого тоже стоило ожидать. Несмотря на все мои старания, Виктор Орехов в моём исполнении вёл себя достаточно странно, чтобы начальство им заинтересовалось, а заинтересованное начальство способно на любую подлость и низость. Правда, в воспоминаниях Орехова был небольшой эпизод, когда начальник только что образованного пятого отдела подполковник Денисов посоветовал молодому выпускнику Высшей школы КГБ не хранить в сейфе ничего предосудительного – ради собственного блага. Орехов, кстати, к этому совету отнесся слегка наплевательски, но у него и компромата-то не было, разве что початая бутылка «Столичной». А вот я даже не додумался отправить в память «моего» Виктора соответствующий запрос – и спокойно положил рапорт с незаполненными лакунами туда, где его могли найти наши контролеры. Их имен Орехов не знал – ну а я тем более. Но искать они умели.
Впрочем, как гласит народная мудрость, сделанного не воротишь, так что я спокойно начал ждать, когда у Денисова выдастся свободная минутка, чтобы выпороть слишком много возомнившего о себе сотрудника.
***
Товарищ полковник был в кабинете один, но не на своем месте. Он зачем-то занял тот стул, на котором в нашу первую встречу, тридцать первого декабря, сидел Макс. Мне он предложил сесть напротив, на тот стул, который я мысленно уже называл «своим». Никаких тайных знаков в такой рассадке считывать не стоило – у советских людей, тем более офицеров, тем более из КГБ, было своеобразное представление о равенстве, и выход из-за солидного начальственного стола был одним из самых распространенных способов это равенство продемонстрировать.
Перед Денисовым лежал одинокий лист бумаги с несколькими строками, написанными моим почерком. Я не собирался возмущаться такому откровенному вторжению в мою частную жизнь – понимал, где работаю, понимал, что за мной будет присмотр, но вот – дал слабину и теперь буду за это отвечать. В конце концов тот же Денисов предупреждал – не меня, конечно, а «настоящего» Орехова, но в данном случае это не имело никакого значения. Бить всё равно будут меня, независимо от того, в каком теле я нахожусь.
– И как это понимать, Виктор? – он чуть подвинул листок ко мне, но так, чтобы показать – хватать его и рвать на части не стоит.
Несмотря на возраст, ухватки у Денисова остались прежние, со времен «Смерша». «Мой» Орехов против него был зеленым сосунком, хотя и имел за плечами три года в погранвойсках.
Я посмотрел начальнику прямо в глаза.
– Минутная слабость, накатило вчера, – объяснил я. – К ночи уже справился, думал, успею утром уничтожить. Да и поздно было возвращаться.
– Слабость... – Денисов покатал это слово на языке. – У нас с тобой не должно быть слабости – ни минутной, ни любой другой. На что ты так... расслабился?
Я обдумал варианты и решил, что честность – лучшая политика.
– Отказы в разработке Якобсона и Красина, – четко сказал я. – Я сейчас точно знаю, что вербовать меня никто не собирался, но если бы ситуация сложилась иначе, и я бы не узнал, что та девушка тесно связана с диссидентами, это могло произойти, рано или поздно. Скорее, рано.
– Девушка – это твой «Дон Кихот»?
– Так точно, – повинную голову меч не сечёт.
– Внимательнее надо быть к якобы случайным знакомствам, я тебе не раз это говорил, – наставительно произнес Денисов. – Но ты же самый умный, это мы тут лаптем щи хлебаем и избу по-черному топим, а ты лучше всех всё знаешь. Проверять надо таких знакомых, прежде чем в койку тащить. Про-ве-рять! Очень дотошно, досконально, до седьмого колена! И лишь убедившись, что всё нормально, сувать в них то, что ты обычно кладешь на работу!
А вот и обещанная порка. Память Виктора советовала не оправдываться – так полковник быстрее выговорится и перейдет к конкретике, с которой уже и можно будет спорить. Но всё моё естество требовало защитить свою честь и достоинство. Возможно, это было последствия того, что я вчера вечером играл рок – музыку бунтарей, и успел заразиться духом свободы, равенства и братства. Я прикинул разные варианты – и понял, что победила не осторожность Орехова, а мой нигилизм.
– Товарищ полковник, но невозможно же вечно жить, подозревая всех и вся, – твёрдо сказал я. – Я исхожу из презумпции невиновности – пока не будет показано обратное, человек чист перед законом. С «Дон Кихотом» – признаю, моя оплошность, мне нужно было сразу, в её первый визит в конце декабря, заподозрить неладное. Но она меня сбила с толку, назвав фамилию Морозова – я её раньше не слышал, поэтому решил, что это некая неизвестная нам величина в диссидентских кругах. Вот и пошел по ложному пути.
Денисов буквально впился в меня своими цепкими глазами.
– Повинную голову меч не сечёт? – понимающе проговорил он. – Думаешь, если признаешь, что был неправ, тебя простят и позволят вернуться к работе?
Мне стало весело.
– Думаете, не простят и не позволят, товарищ полковник?
– А это не тебе решать! – он пристукнул ладонью по столу. – Не тебе, понял?
