Боксер-7: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
— Да подожди ты, Тамерлан, — как можно миролюбивее отреагировал я, — скорее всего, он не имел в виду ничего такого и вообще не ставил целью оскорбить тебя.
— Да что ты говоришь! — с издевательской интонацией отозвался Тамерлан. — А что же он хотел, по-твоему, с такими записками? Предложить дружить домами всю жизнь? Это у них так делается, да?
— Я не об этом, — отмахнулся я. — Просто, понимаешь, у них так принято делать перед боем, ну, чтобы разогреться, что ли… Короче, для нас это — хамство и оскорбление, а для них — ну, что-то вроде игры, или вступления к бою. В общем, не обращай внимания.
— Ага, — все так же злобно кивнул Тамерлан. — «Не обращай»! Я ему сейчас так не обращу… Ты-то, скажи мне, с какого перепуга за него вступаешься, а? Ты вообще-то должен быть сейчас на моей стороне, а не за буржуев сражаться!
— Я и есть на твоей стороне, — поспешил заверить его я. — И ни за каких буржуев я не сражаюсь, а совсем даже наоборот — пытаюсь уберечь тебя от неприятностей.
— Смотри, как бы эти неприятности на тебя не обрушились, — с недоброй интонацией произнес Тамерлан, рефлекторно разминая кулаки. — Вообще-то тех, кто начинает мне мешать, я долго без внимания не оставляю. И они потом очень сильно об этом жалеют.
— И учти, — поспешил перебить его я, пока зарождающийся конфликт не перешел в массовую драку, — Если ты его хоть пальцем тронешь, то он вполне может побежать и пожаловаться своему тренеру, а тот доведет все это дело до уровня организаторов чемпионата, и тебя могут мало того, что вышибить с соревнований — вообще есть шансы в полицию загреметь.
— Чего? — у Тамерлана полезли глаза на лоб от изумления. — Он чего, еще и стукач, что ли? Или, вернее, получается, они все там стукачи? Если два пацана между собой что-то выясняют, другим там вообще делать нечего, а уж стучать — это последнее дело!
— Да по-другому у них все, Тамерлан, — продолжал уговаривать я. — Это не значит, что кто-то плохой, а кто-то хороший. Я же говорю — другая культура, другое воспитание. Ну вот скажи — ты что, хочешь, чтобы тебя сегодня же или завтра сняли с соревнований и с позором отправили домой?
— Нормально! — еще сильнее возмутился Тамерлан. — То есть, получается, он тут может выпендриваться как ему заблагорассудится, а домой отправить надо меня? Отличная у них логика, ничего не скажешь!
— Логика у них простая, — терпеливо продолжал объяснять я. — Боксер пожаловался, что другой боксер полез с ним драться, и, допустим, нанес какие-то травмы — пусть даже совсем легкие. Этого, согласись, вполне достаточно, чтобы объявить такое поведение неспортивным и дисквалифицировать этого боксера. А что он там тебе наплел — на это вообще никто обращать внимания не станет. Ну сказал что-то и сказал, за слова, знаешь ли, наказания нигде не предусмотрено.
— Извращенцы они какие-то все, — сказал Тамерлан, поглядывая на своего обидчика. — Его бы к нам во двор вечерком — я бы посмотрел, какое наказание и за что ему было бы предусмотрено. Думаю, там бы он таким борзым не был, в момент бы вся дурь куда-то испарилась. И слиться бы никуда не позволили, а уж если бы настучал кому-то — так до конца жизни ходил бы и оглядывался.
— Воспитание у них другое, — повторил я с улыбкой, — я же говорю, они иначе на все смотрят.
— Воспитание, — недовольно пробурчал Тамерлан, отходя. — Как балаболом и позорной тряпкой быть — вот все их воспитание… Ладно, хрен с ним, пусть живет. Еще не хватало из-за какого-то придурка чемпионат пропускать.
Кажется, опасность миновала — мне удалось убедить его в том, что на рожон лезть не стоит. Одновременно с этим я, сам того не желая, сумел произвести довольно сильное впечатление на остальных пацанов. Еще бы — обычный советский школьник не только разрулил серьезный (а по сути, международный) конфликт, но и обнаружил превосходное знание английского языка, которым в то время и среди взрослых-то могли похвастаться разве что единицы.
— Слушай, а ты откуда так хорошо английский знаешь? — удивленно спросили меня пацаны. — Прямо сам как иностранец балакаешь!
— Да так, — уклончиво ответил я, — в школе английский был.
— Так у многих был, — возразил один из боксеров, — у меня вот, например, тоже. Только я сейчас кроме «хау ду ю ду» вряд ли что вспомню. Ну «Хеллоу» еще.
— Ну я старался учить, — улыбнулся я, — мне интересно было. И вот, видите, пригодилось.
По счастью, такое объяснение их удовлетворило.
Англичане поняли, что устроить треш-перебранку с советскими боксерами у них не получится. Конечно, они не очень понимали, почему — ведь до этого момента везде, где бы они ни оказывались, эта затея прокатывала и служила хорошим толчком для последующих боев. Но, видимо, они тоже решили смириться с этим как с частью непонятной для них советской культуры. Впрочем, некоторые из них еще предпринимали несмелые попытки изменить ситуацию — уходя, то и дело оглядывались, корчили карикатурные рожи и выкрикивали какие-то нечленораздельные фразы. Однако никого этим спровоцировать не получилось.
Дождавшись, пока англичане скроются за дверями своего корпуса, я повернулся к нашим боксерам. Мне подумалось, что в этот момент было бы неплохо хотя бы попытаться настроить их на нужный лад.
— Пацаны, — обратился я к ним и сразу почувствовал, как все внимание устремилось на меня. — У нас с вами, как видите, довольно сложная задача. Мы выступаем против иностранцев и фактически должны заставить всех — и зрителей, и участников чемпионата — поверить в то, что советская школа бокса самая передовая и вообще лучшая в мире!
— А что, это разве и так непонятно? — хмыкнул кто-то.
— Знаешь, пословица есть — «всяк кулик свое болото хвалит», — ответил я, внимательно посмотрев на автора вопроса. — Каждый ведь думает, что именно у них самая лучшая школа, и ни за что не хочет верить, что какая-то другая может их в чем-то обойти. Поэтому то, что мы сейчас здесь наблюдали по отношению к себе, неизбежно будет и дальше.
— Ну и чего нам теперь, утереться и терпеть, что ли? — раздался недовольный голос Славика Калганова. — У меня, знаешь ли, тоже гордость есть!
— А никто не говорит, что нужно утираться, — возразил я. — Но и лезть в мордобой по каждому поводу тоже не стоит. А вот что нам точно стоит сделать — так это поднажать на подготовку к выступлениям на чемпионате. Нам нужно заставить их нас уважать, а уважать нас они начнут только тогда, когда мы им покажем, чего стоим на ринге. А все эти коридорные перебранки в этом смысле ничего не стоят.
— Так к выступлению мы и так, и так готовимся, — возразил один из боксеров.
— Естественно, — согласно кивнул я. — Но я говорю про наш моральный настрой, что ли. Помните, как у мушкетеров — один за всех и все за одного! Вот и нам сейчас надо держаться друг за друга, а все распри между собой отложить на потом.
Моя речь подействовала. Во всяком случае, никаких возражений или даже сомнений ни от кого не последовало, и боксеры, воодушевленные, потянулись в сторону своего зала. Я тоже отправился было вместе с ними, но тут Тамерлан отозвал меня в сторонку.
— Слушай, — как бы не решаясь признать собственную неправоту, заговорил он. — Я хотел сказать… Ну, в общем, спасибо тебе, что вмешался. Я бы, наверное, на эмоциях сейчас мог очень серьезных дров наломать.
— Да все нормально, — ответил я, — просто надо иметь в виду, что они рассуждают по-другому.
— Понятное дело, — кивнул он, — просто я когда завожусь, то мне уже не до размышлений. Короче, спасибо тебе еще раз!
Пока мы разговаривали с Тамерланом, к зданию стали подъезжать и другие автобусы с иностранцами. Мы не могли не отметить, что внешне все они довольно сильно отличались от советских спортсменов. Во-первых, каждая группа боксеров была одета в форму какого-нибудь бренда спортивной одежды. Во-вторых, экипировка у них тоже была фирменной, новенькой и уже точно они не испытывали ни в чем нужды — во всяком случае, вопросы вроде «в чем нам сегодня выходить на ринг» у них вряд ли могли возникнуть. Вообще, в то время зарубежные коллеги выглядели для нас как небожители, люди из другой вселенной. Я-то на них уже насмотрелся в прошлой жизни, а вот Тамерлан глазел на эту толпу, открыв рот от изумления.
