Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис
— Что скажете, господин дохтур? — вновь придя в себя, я услышал девичий голос.
Девичий… Да простят меня все девушки, знакомые и неизвестные, но бывают такие девчонки, что басовитый голос мужика покажется более приятным, чем такой вот, с хрипотцой, грубый… Я уже осознал, что могу открыть глаза, но не делал этого. Не знаю, что именно меня останавливало: опасение увидеть обладательницу столь оригинального, если для девушки, голоса, или понять, наконец, что произошло что-то необъяснимое.
Ну а мысли стали чуть медленнее путешествовать по мозгу, и я нашел тот подсак, чтобы вылавливать нужную рыбину из глубин сознания. Я попал! Перенесся, но пока еще не понять, куда. Или же перед смертью мозг человека вот так вот выворачивает любого умирающего, переносит сознание куда-то? И все происходящее временно. Сейчас я умираю от полученных ожогов, сгораю дотла, и это только минуты, но мозг замедлил восприятие времени и оберегает меня, послав в выдуманный мной мир…
Нет. Что-то в этой версии не так…
— Прошу простить меня. Безусловно, я не имею права вмешиваться в обстоятельства, но не поймите превратно, Настасья Матвеевна. А ваш батюшка знает, где вы сейчас? Не хотелось бы, знаете ли, попасть под гнев батюшки вашего, — говорил, видимо, тот самый «дохтур».
— Вы правы, это не ваше дело. Я благодарна вам, но если это всё, то прошу, господин Сапожков, — грубый женский голос был категоричен. — Вас отвезут, я знаю слуг Алексея Петровича, они меня слушают.
— Вас невозможно не слушать, — чуть слышно пробубнил доктор, а из-за того, что он был ближе ко мне, наверняка, деваха не услышала, что именно он там бурчал.
Да кто она такая, что тут распоряжается, да еще над моим телом корпит?
— Честь имею, мадмуазель Картамонова, — уже громче, с обидой в голосе сказал доктор, и я услышал удаляющиеся шаги.
— Саломея, курва бесполезная, ходь сюда! — «девица» так заорала, что я аж вздрогнул.
О! Вздрогнул! Новость — я начинаю чувствовать тело!
— Соколик, милый, любый мой, очнулся? — с голосом девушки произошла удивительная трансформация, и он стал менее противным, однако появились другие ощущения.
Я понял, что почему-то опасался этой дамы. Конечно же, иррациональный страх я сразу же в себе подавил, но это были не мои эмоции, оттого обстановка становилась еще более странной. Я не помню, чтобы когда-нибудь хотел убежать, спрятаться где угодно, хоть под кроватью, но только чтобы не оказаться в объятьях девушки. Любой. Всегда предпочитал прямой разговор, даже если это несколько обидит женщину. Но если не нравится, значит, терпеть нельзя.
— Ну же, открой очи свои ясные, соколик мой! — продолжала взывать ко мне дамочка.
И я открыл…
— Очнулся соколик! Дохтура верните! Емельян, слыхал, что повелела? — опять послышался ор мадмуазели.
О женщинах, наверное, нужно говорить, пусть сравнение и некорректное, как и о покойниках: или хорошо, или никак, заменяя слово «некрасивая» на выражение «на любителя». Так вот… Я человек, который свое отбоялся, но если вот это, что меня сейчас пожирало глазами, найдет того самого «любителя», и у них родится ребенок, то мир познает монстра, не ведомого доселе.
Все мысли, всё сознание захватила эта дама. Подобные слова обычно говорят о той, в которую влюбился с первого взгляда. У меня были чувства и отношения, недолго и давно, но были, насколько в этом понимаю, да вот только любви я не встретил, если сказки про любовь вообще правдивы. Хотя… Была девушка аккурат до того, как я отправился в горячую точку. И вот тогда все мои мысли были о прекрасной женщине. Сейчас же все мысли только об этой мадам, и они совсем другие…
Было и нечто, что заставляло меня думать о девушке плохо, брезгливо. Я противился этому, но… Не совсем получалось.
Десять пудов живого тела, почему-то именно в пудах захотелось мерять. Судя по всему, она и росту была под метр восемьдесят пять, не меньше. При этом лицо не безобразное, а бюст… декольте у мадмуазели было такое, что я только надеялся на крепость корсажа. Шестой? Восьмой размер груди? Руки… Вот, точно — сумо. Может, девчонка занимается этим спортом?
А впрочем… Нет, ей бы заняться собой, так вышла бы и ничего такая мадмуазель. На лицо и не ужасная вовсе… А в большинстве случаем тело можно и выстроить.
— Чего не так? Что ты так смотришь? А? — Настасья Матвеевна, как ее называл доктор, встала с кровати, на которой я лежал, и меня сразу чуть подкинуло.
Когда она вновь сядет, меня вовсе подбросит под потолок.
Манера поведения? Я судорожно думал, как мне вести себя. Для того, чтобы иметь четкое представление, как себя подавать, нужно понимать, где я и кто передо мной. При этом всё то, что со мной происходит — неправильно. Была зима, да и сейчас, когда доктор открывал на время окно, морозный воздух моментально проник в комнату, значит, зима никуда не делась, в отличие от поздней весны, в которой я был не так давно. Я же помню, что спасал детей из горящего дома почти летом. Этот говор… На Донбассе так же могут говорить, с «х» вместо «г», но все равно неестественно тут всё звучало.
А теперь вот это огромное лицо в… чепчике. Вот же насмешка над девчонкой… чепчик. У нее голова четвертого размера противогаза, это когда свыше 710 мм. А она чепчик на макушку… Как в старину носили.
Нет! Нет! Нет! Мысли прочь… Да куда там! Сумоистка выглядела точно будто из позапрошлого, девятнадцатого века. Причем не на конец столетия. Это несложно определить, даже если ориентироваться только по фильмам, а я не только, да и не столько фильмы смотрел, я еще и книги читал. На передовой, если минутка затишья, чаще читаешь, чем смотришь кино, если только не на ротации.
— Какой сейчас год? — неожиданно и для себя, и тем более для дамочки, но вполне четко спросил я.
— А… Что? Год? Соколик мой? А ты не знаешь? — испуганно спрашивала Настасья, пятясь. — А меня ты узнаешь?
— Нет! — сознательно я сказал правду, почувствовав, что так она скорее уйдёт и оставит меня одного.
А мне бы мысли в кучу собрать, а не думать о том, как я выгляжу, что говорю, что со мной может случиться. Нужно остаться наедине со своими мыслями.
— Настасья Матвеевна, я уже чарку подорожную принял. Что случилось? — в комнату вновь зашел доктор.
— А вот оно как, доктор, не признает меня, стало быть, Алешенька! Как же так-то? — пусть и громоподобным, но дрожащим голосом говорила Настасья.
Сейчас расплачется. Мне даже стало жалко девчонку. Ведь у нее, наверняка, немало комплексов из-за выдающейся комплекции, но чувствуется, что душа соразмерна телу. Вот начала плакать, так сразу и показала себя, как человек. И отношение к ней стало иным. Мне стыдно стало за всё то, что я думал только что. А только ли я думал? Не всегда выводы были моими.
— Будет вам, Настасья Матвеевна. Вы бы проехали к батюшке, а то неровен час прискачет с ружьем, — сказал доктор, и на удивление покорно девушка вдруг кивнула и пошла, озираясь на меня с испугом.
Я чуть приподнял с подушки голову, посмотрел ей вслед. Обидел в мыслях своих девочку… Будто бы и не я это был. Мне-то что до ее красоты? Если не жениться, так нужно видеть в любом человеке именно человека. Да и если жениться, так не с сантиметровой же лентой выбирать, а по душе. Кстати, это пожелание от всех мужиков ко всем девушкам. Впрочем, подобного опыта — выбора жены — я не имел.
— Доктор, какой год? — сухо спросил я, присаживаясь.
— Э, нет, голубчик, Алексей Петрович, лежать вам еще, два дня непозволительно вставать, — не грубо, но настойчиво доктор подталкивал меня снова лечь. — А год? Сами прознать должны. Сие забытие сугубо временное. Подсказок быть не должно. Узнаете, так и все остальное вспомните. Так бывает, когда опосля травмы али болезни, сперва и забытие. Голову напрячь нужно.
Чехов… Вот ей-богу он! Очень похож. Бородка, пенсне. Хотя нет, одет иначе, в какой-то мундир темного цвета, не вызывающий ассоциации с армией. А мне на память приходят фото Антона Павловича Чехова в гражданской одежде.
