Шамабад должен гореть! (СИ) - Март Артём
Однако понимал я также и то, что духи знают — когда пограничники уйдут, они присоединятся к поисковой группе, чтобы вернуться за мной. А значит, командир душманов попытается идти быстрее. А еще будет мстить мне за то, что его станут преследовать.
Ну что ж. Кажется, это и есть мой смертельный дозор. Кажется, я, наконец, очутился в тех условиях, которые пришлось пережить когда-то моему брату. Возможно, он оказался в них иначе. Пришел к ним другой дорогой. Но в конце концов судьба кинула нас обоих в одну и ту же точку. Поставила перед одним и тем же выбором. Я понимаю, что выбрал мой брат. Однако не знаю, как он повел себя дальше. Зато знаю, что нужно делать мне.
— Я хочу встать, — сказал я холодно, демонстрируя всем свою гранату.
Ахмад передал мои слова своему командиру, и тот согласился. Тогда я поднялся.
— Что скажет твой главный? Он принимает мои условия? — Спросил я у перебежчика.
Тот не обмолвился с сыном Юсуфзы ни словом. Только заглянул ему в глаза, казавшиеся в темноте двумя совершенно черными дырами.
Аллах-Дад кивнул.
— Принимает, — на выдохе сказал Ахмад. — Но они уйдут без оружия. Оставят автоматы и боезапас здесь.
— А не жирно ли вам будет? — Хмыкнул я.
— Таково условие Аллах-Дада.
— Тогда у меня есть свое. Я должен кое-что сказать Алиму, перед тем, как он уйдет.
— Которому? — Спросил Ахмад.
— Тому, которого схватил твой командир. Пусть его отпустит.
Ахмад передал мои слова Аллах-Даду и тот согласился. Разжал свою звериную хватку, и Алим выбрался из нее. С трудом встал. Когда Аллах-Дад приказал ему каким-то злым гавкающим словом сдать оружие, тот подчинился. Автомат у Алима уже отобрали. Потому он отстегнул от пояса подсумок с патронами и штык-нож.
Потом Аллах-Дад разрешил Канджиеву приблизиться ко мне.
— Зря ты идешь на это, Саша, — прошептал мне Алим так, чтобы голос его почти слился с шелестом ослабшего дождя. — Они убьют тебя.
— Они в нашем тылу, — ухмыльнулся я. — Иди спокойно. Выведи Сорокина. Он хоть и мразь, но смерти не заслуживает. А дальше… Дальше скажи командиру поисковой группы, пусть идет по моему следу.
С этими словами я протянул Алиму левую руку.
— Возьми часы.
Алим глянул на Ахмада. Тот смотрел жестко и с подозрением.
— Прощальный подарок хорошему другу, — пояснил я перебежчику.
Ахмад, кажется, удовлетворился такими моими словами и отвел взгляд. Алим медленно расщелкнул застежку. Снял часы с моей руки.
— Все будет хорошо, — сказал я поникшему Алиму. — Доверься мне.
Душманы шли медленно. А еще нервничали. Аллах-Дад то и дело подгонял совсем выбившегося из сил Курбана. Раненного они давно бросили, и тот погиб где-то в лесу. Еще один сам себя подорвал гранатой, хоть и с моей помощью. В итоге их осталось пятеро.
Путь лежал на подъем к Бидо. С каждой сотней метров воздух становился все разрежение и разрежение.
Старик шел в середине. Он побледнел, и, казалось, двигался по чистой инерции. Глаза его затуманились. На лице застыла маска страдальческой усталости. А еще безразличия.
Я шел последним. Руки мне связали какой-то жесткой веревкой, другой конец которой Ахмад держал при себе.
Перед тем как двинуться дальше, у меня отобрали все: бушлат, плащ-палатку и даже шапку. Духи дрались за мои вещи, спорили, пока не решили, как их распределить. Еще в лесу я наблюдал, как один из душманов пинал другого, пытавшегося забрать мою шапку, ногами. Ругал его гавкающими недоброжелательными словами.
Оружие и патроны тоже у нас забрали. Безоружным духам, шедшим в группе, достались наши с Алимом автоматы и боезапас.
Светало. Утро было на подходе. Черное, словно пропасть, ночное небо посерело. Стало свинцовым и бугристым. На расцвете температура упала так, что наша вымокшая одежда стала покрываться наледью.
Я прекрасно понимал, что поисковая группа Шамабада идет по следу. Пограничники ищут нарушителей Границы. И теперь я делал все, чтобы скорее вывести товарищей на след врага.
Два часа назад, на первом коротком привале, я тайком оставил за камнем свой ремень. На другом, примерно час назад — портянку. Пришлось сделать вид, что я вытряхиваю камни из сапога. Однако никто из душманов не догадался о моих намерениях.
Все они, даже Аллах-Дад, слишком нервничали от того, в какой заварухе оказались. Ведь по изначальному плану все должно было пройти совершенно иначе.
Вдобавок, душманов подгоняли еще и жажда с голодом. Припасов на такой случай у них не осталось.
Когда мы добрались до Бидо, Духи принялись жадно есть снег и наполнять им свои фляжки для воды. Тогда мне тоже удалось хоть немного утолить и свою жажду.
Курбан вынудил душманов сделать третий привал, когда мы спускались с перевала. Солнце уже встало, и с высоты этих мест прекрасно просматривался участок соседней заставы.
Аллах-Дад впал в ярость, когда смог рассмотреть в бинокль бронетранспортеры, стянутые на Границу, туда, где духи хотели выйти к себе. Где-то вдали хлопал винтами пограничный вертолет.
Чтобы не выдать свою позицию, бандиты заняли просторную пещеру на время привала. Я слушал, как они спорили и ругались, теряя самообладание от осознания того обстоятельства, которое я понял уже давно. Они были в ловушке.
Духи, занятые распрей, даже не заметили, как я стянул второй сапог и спрятал оставшуюся портянку за большим камнем.
Босую ногу в яловом сапоге я уже успел сбить в кровь, но силой воли просто отринул ту боль, которую приносил каждый шаг. Тем не менее холодным умом я понимал, что скоро я просто не смогу идти дальше, окончательно истерев ноги. Не смогу чисто физически.
Едва я успел спрятать портянку, как услышал страшную ругань. Аллах-Дад кричал на какого-то душмана, тот орал на него в ответ. Они спорили и размахивали руками.
— Из-за чего весь сыр-бор? — Спросил я у Ахмада, присевшего неподалеку.
Перебежчик хмуро глянул на меня. Сунул в рот маленький сухарь и с хрустом разжевал его.
— Малик недоволен решением Аллах-Дада взять вас с Курбаном с собой. Он считает, что вы сведете нас всех в могилу.
— Не без оснований, — с ухмылкой пожал я плечами.
Ахмад глянул на меня волком.
— Малик считает, что за Пяндж придется пробиваться с боем.
— Совершенно точно придется, — буднично сказал я.
— И говорит, что вас с Курбаном нужно убить здесь, чтобы вы небыли нам обузой, — мрачно уставившись на меня, сказал Ахмад.
Быстрая мысль промелькнула у меня в голове: а не остался ли мой брат, в прошлой моей жизни, здесь, в этой пещере? Впрочем, я быстро отогнал ее. На подобные думки сейчас не было времени.
— Полагаю, это было бы мудро, — пожал я плечами.
Ахмад даже удивленно раскрыл глаза.
— Шурави, ты что, совсем не боишься смерти? — Протянул он с сомнением.
— Шурави… — Хмыкнул я. — Давно ли ты сам стал их человеком?
Ахмад помрачнел.
— Я выбрал истинный путь. Выбрал настоящую веру.
— Ты можешь обманывать себя сколько хочешь, но факт остается фактом — тебя вынудили выбрать то, что ты выбрал. Иначе — смерть.
— Я живу, служа священной цели, — попытался оправдаться Ахмад.
Кажется, он смутился. Взгляд его карих глаз наполнился каким-то смятением.
— У тебя остались родственники в Союзе? — Спросил я.
Ахмад молчал.
Я хмыкнул. Вздохнул.
— Знаешь, Ахмад, есть такая старая мудрость: те, кто между войной и позором выбирают позор, получают и войну, и позор.
Перебежчик снова не ответил. Он только спрятал от меня взгляд. Сунул в рот очередной сухарь.
— Чем ты занимаешься у них, Ахмад?
— Я надсмотрщик над рабами, — нехотя ответил тот.
— Полицай, — неприятно улыбнулся я. — Ну что ж. Ты стал их цепным псом. Для них ты просто оборванец, который никогда не станет своим. Когда запахнет жареным, на тебя первого же падут подозрения. И первым же тебя пустят под нож.
И вновь перебежчик не нашел, что ответить. Внезапно он вздрогнул на своем камне. Все потому, что Аллах-Дад схватил душмана, названного Маликом, и приставил ему свой кривой нож к горлу. Потом командир духов что-то зло ему прошипел, бросил на землю как собаку.
