Виктор Сиголаев - Фатальное колесо
С верхней стороны нашего «Шанхая», откуда приехала пожарная машина, пешком не появлялось ни одного человека!
Что получается? Незнакомец был своим? Дворовым?
Я задумался. По два подъезда в трех двухэтажках, по две квартиры на этаже, двадцать четыре. В каждой квартире четко по три комнаты, но большинство живут по принципу «коммуналок» — несколько семей с общей кухней. С нами, кстати, тоже живет какая-то старушка с очень сложным именем. Я в детстве никогда не мог его запомнить.
Ираида Артемьевна — тут же подсказала мне услужливая память, помноженная на взрослое сознание.
Ну да, ну да…
Я стал вспоминать, кто и где живет.
Одновременно, как на автомате, рассеянно наблюдал как отец матери живописует в деталях хронологию пожара. Потом рассеянно ужинал со всей семьей, не реагируя на подлые Васькины пинки под столом. Лениво глазел телик, продолжая в уме считать, вспоминать, расселять и переставлять людей. И уже в кровати, перед уходом ко сну, стал подводить итоги.
Значит так.
В сумеречной зоне моей памяти осталось четыре квартиры и семь комнат в двух домах — напротив нашего и справа. Я не мог вспомнить или просто не знал, кто там живет. Лежбище подражателя птицы Феникс могло быть только там.
Ну, вот почему мне так надо отыскать этого огнеборца?
Я не мог ответить на этот вопрос. Хотя.
Нет, не мог. Возможно потому, что уже… заснул.
Глава 6
Проснулся я другим человеком.
Шпиономания и подозрительность испарились напрочь. Детское восприятие не приемлет тревожности, и я полностью растворился в этой безмятежной ипостаси радости и предвкушения счастья. Взрослой моей составляющей велено было просто заткнуться.
Воскресное утро выдалось солнечным, по-летнему жарким и звонким, несмотря на конец сентября. Это означало одно — семья идет на пляж. Как и большинство обитателей нашего дворика.
О, эти пляжные воскресные дни!
Много позже, став значительно старше, я много раз с грустью наблюдал за копошившейся детворой во многих городах нашей страны. И понимал, насколько повезло мне в жизни. Ведь мое детство прошло на берегу моря, в волшебной стране солнца, южных фруктов и самого ароматного на земле воздуха, пропитанного запахами соли, кипариса и неведомых цветов!
Ну, здравствуй, море. Я вернулся…
Мы ходим на «Мартышку». Так наши обормоты окрестили Мартынову бухту. Здесь микроскопический дикий пляж почти в центре города с прозрачной водой и относительно чистым песком. Дикий, потому что это как бы, территория бетонного завода, который построили сразу после войны на одном из центральных холмов полностью разрушенного города для его восстановления. Город уже отстроили, а бетонный завод с «Мартышкой» так и остается нетронутым. Почти не работает — далеко и не выгодно возить бетон на окраины, где кипят новостройки. Не работает и не засоряет под собой пляж сточными водами. И не ликвидируется. Наверное, руки у советского начальства просто не доходят.
Вот такой оазис, слабо знакомый гостям города и с комфортом освоенный местным населением.
Вообще, по меркам семилетнего организма до «Мартышки» идти чудовищно долго — через «Хитрый рынок», Кладбище коммунаров, Загородную балку с цирком-шапито. Потом, долго нужно шагать по Катерной улице справа от Карантинной бухты, где база торпедных катеров, место службы отца Трюхи-поджигателя, и суровый пляж «Скалки».
«Суровый» — потому что под грозным родительским запретом. «Там дети убиваются», хотя «дети» через пару лет будут уже втихаря шастать на Фиолент, где обрывы до шестидесяти метров. Но на «Скалки» с их трехметровыми утесами — ни-ни!
Долго, все-таки добираться. Но какое это увлекательное путешествие!
С Катерной как на ладони виднеется древнее городище Херсонеса с руинами Владимирского собора. В руках у детворы, шагающих на «Мартышку» — разноцветные грозди винограда, который они обдирают во всех дворах, лежащих на пути.
Вы думаете, хозяева ругаются? Правильно, ругаются. Но, так, для проформы. Чтобы лозу не ломали. А попросишь — сами нагрузят так, что не унесешь. Виноград — это сейчас, в сентябре. А летом на этих улочках, которые мы называем «сладкие зоны» — и черешня, и персики с абрикосами, и ежевика. Знатоки могут показать даже инжирные места. И растет это все прямо на улице, даже не во дворах. Просто иди и лопай.
Поэтому к «Мартышке» подходим уже слегка отяжелевшие.
— Витёк! Привет!
Я оглядываюсь. Нас догоняет компания «джинсового» пионера.
— Здоров, бандиты!
— Это что такое? — мама есть мама, хотя трудно быть строгой с полотенцем на бедрах, в лифчике с ромашками, в огромной соломенной шляпе и в шлепанцах.
— Мам, я с ребятами, — не дожидаясь разрешения, отрываюсь от семьи и бегу за пацанами.
Моего недавнего врага, теперь — доброго приятеля зовут Славкой. Откликается на позывной «Хома», Славик Хомяков. Лидерствует в этой микрогруппе не он, а, как выяснилось — любитель «фени», паренек с миловидными чертами лица, Юрась. Прыщавого свидетеля зовут Борей, есть еще два брата Ваня-Саня, Родион и Ахмет.
Родион, кстати, живет во вражеском дворе за летним кинотеатром. Его лицо мне еще тогда, за школьным углом показалось знакомым. Наверное, сталкивались в мальчишеских битвах.
Пацаны почти все в длиннющих семейных трусах — шик пляжной хулиганствующей моды. Только прыщавый Боря в человеческих плавках, да на Ахмете — пузырящиеся на коленях треники. Все черные от загара. Хищные, опасные — красавцы! Шпана шпаной.
Тогда в школе наш прежний разговор одной «феней» не ограничился. Оценить первоклашку в качестве ценного приобретения в роли рукопожатного знакомого компания смогла только после того, как я несколько раз в замедленном темпе показал свой коронный пинок в центр голени. Потом я демонстрировал, как лежа на спине можно через эту болевую точку ножным захватом свалить более тяжелого противника. Пришлось, пачкая спину на выгоревшей траве по очереди валить всех. Всех, кроме Ахмета, который, выступая в роли последнего клиента, просто выпрыгнул из захвата моих ног горным козлом. Это также явилось предметом оживленной дискуссии. А когда я на примере Вани-Сани показал, как можно «закрутить» сразу двоих противников, нападающих с двух сторон — стал «своим». Ценным и интересным «своим».
— Горело у вас вчера? — Хома в движении покровительственно кладет мне руку на плечо, и получается, что я нахожусь в самом центре компании.
Мать, идущая сзади с отцом и Василием, конечно, наблюдает эту картину. Значит, вечером будут тревожные расспросы.
— У нас. Придурок один «свистулю» запускал.
— Знаешь кто? — это Юрась.
Неужели меня еще до сих пор на «вшивость» проверяют?
— Знаю, — коротко отвечаю и замолкаю.
— Ну и кто? — это Хома не может удержаться от некорректного вопроса.
Святая простота.
— Дед Пихто, — стряхиваю с плеча его руку, тем более, идти так не совсем удобно, приходиться семенить ногами, чтобы сравнять скорость, — и Бабка Тарахто, та, которая с пистолетом.
Пацанам весело. Хома тоже ржет, совершенно не обижаясь. Юрась поднимает с дороги камень и по крутой траектории забрасывает его в направлении «Скалок»:
— Послушай, Витек. Ты этому «пистолету» передай: видели его в Родькином дворе…
Я представил себе мечущегося Трюху в месте, где ему появляться физически небезопасно, и сообразил, что те, кто его видел во время пожара, легко могут сложить «два плюс два».
— … А еще раз увидят, ноги переломают.
Мне сразу вспомнилось, как мой папа потрясает грязным кулаком воздух.
— Само собой. Ну, отдыхайте.
— Постой, Витёк. Мы через неделю в поход идем, к Графским развалинам. Айда с нами! — Юрась ходит в секцию на станции юных туристов и подтягивает туда всех своих корешей.
— Бабы будут? — с серьезным выражением лица спрашиваю я.
Опять ржут. Как им мало нужно для веселья в этом возрасте!
— Будут, будут… если допрыгнешь.
— Ладно, юмористы, посмотрим… Бывайте!
Останавливаюсь и жду своих.
Пацаны, не прекращая смеха, на ходу начинают по очереди швырять камни в сторону дикого пляжа.
Наверное, мама права в том, что запрещает мне ходить на «Скалки».
* * *По умолчанию я в этом возрасте плаваю плохо. Поэтому моя «зона купания» — на пяточке возле пирсового сооружения, где мелко и где уже кишмя кишит куча-мала карапузов всех мастей.
Ага, сейчас.
И все-таки, как же я соскучился по морю!
Поплескавшись минуту на мелководье для отвода глаз, я ныряю и под водой добираюсь до железных балок пирса, густо усыпанных мидиями. Будем считать, то я вылез на берег и гуляю по пляжу.
Море — это мое все! Не могу представить, как это, «не уметь плавать»? Научите.
Лежу под пирсом на спине и балдею. С дощатого помоста с гиканьем и воплями прыгают в волны пацаны постарше. Скидывают визжащих и сопротивляющихся девчонок, которым очень хочется, чтобы их скидывали. Некоторые храбрецы забираются на надстройку «моста» (так мы называем этот разбитый пирс) и демонстрируют свою удаль, ныряя в воду с десятиметровой высоты.
