Виктор Сиголаев - Фатальное колесо
Как лук натягивал.
— Ты что, шкет, совсем ох… л?
С козырей зашел.
Ошибка! Самое правильное для него было бы молча надавать мне по ушам, развернуться и гордо уйти с чувством выполненного долга. А так — начинается вербальный контакт. А здесь мускульная сила не имеет столь определяющего значения.
Ну, что дальше?
Пока молчу и смотрю ему прямо в глаза. Для приматов — это угроза.
В глазах у злодея мелькает легкая неуверенность. Что-то неправильно. По идее, я должен разныться от страшного матерного слова, закрыть лицо руками, просить пощады и так далее. При этом раскладе получаю по шее, пинком под зад — и все, дело можно сдавать в архив.
Однако программа начинает давать легкие незапланированные сбои.
— Ты что, — экзекутор решил несколько поменять текстовку, — в репу хочешь?
Тоже козырь, но уже помельче.
Я замечаю в «группе поддержки» прыщавого верзилу, который неумело пытается подкурить мятую беломорину. Указываю на него левой рукой.
— Чего? — «джинсовый» недоуменно озирается.
— Пусть он скажет, — теперь я смотрю в глаза прыщавому.
Тот неожиданно кашляет, подавившись дымом.
— Чего скажет?
— Пусть он скажет, — стараюсь говорить внятно, хотя собственный адреналин все же меня потряхивает, — пусть скажет, был расчет или нет.
— Какой расчет? Чего ты лепишь?
— Я тебя спрашивал у спортзала: «В расчете?». Ты сказал: «В расчете» и мы пожали руки. Пусть он скажет, был расчет или нет.
А вот тут уже все сложно!
Мальчишек хлебом не корми — дай поиграть в правила, понятия, законы. И не суть, что законы, порой, придумываются тут же, на месте. Всегда солиднее выглядит, когда ты с многозначительным видом изображаешь компетентность в этих вопросах.
Упорствую:
— Расчет был или нет?
— Был расчет, — бурчит наконец-то прыщавый.
— Руку убрал.
От моей наглости у «джинсового» округляются глаза:
— Ты ч-чего борзеешь?
— Раз кент ботает за расчет, не в мазу поцем кипешивать, — я рывком освобождаюсь от захвата, — Западло гнусом по жиле штырить.
Если честно, этот набор белиберды, похожий на блатной жаргон, я придумал заранее, просчитывая планируемое развитие хода событий. Даже стишок один вспомнил, который одно время метался по Интернету.
— Опа-опа, — делает «охотничью стойку» парень, приятными чертами лица, напоминающий девчонку, — Это что, по фене? Что значит?
Здесь они тоже — липнут как мухи на мед! Вот откуда у них такая тяга к блатной романтике? Исторические корни каторжных предков?
— Раз расчет был, конфликт исчерпан, — перевожу я, — негоже правила нарушать, господа хорошие!
— Завально! А еще скажи что-нибудь.
«Джинсовый» уже оттерт в сторону, причина толковища забыта. У мальчишек горят глаза как перед новой игрушкой.
— Да, пожалуйста:
Летит малява беспонтово,Мотор порожняком гичкует,На стрелку нам в натуре снова,Но Бог не фраер — он банкует.
— А это чего значит? — ревниво бурчит «джинсовый», пытаясь набрать потерянные очки.
— А это значит:
Летит письмо — не жду ответа,И сердце попусту страдает.Свиданье нам… возможно ль это?Господь — владыка. Он решает.
Радостно ржут.
— Слышь, малой, а тебя как звать-то?…
Я поздравил себя с приобретением новых знакомых. Ведь неплохие в целом парни.
Пионеры…
Глава 5
— Да стой, ты! Подожди, я сам, — это отец.
Ну, как маленький, ей-Богу! Сидел, мучился, записывал через микрофон на допотопный «Брянск» музыку с телевизора. А я ему показал, как двумя медными проводками от телефонной «лапши» можно завести сигнал в магнитофон напрямую от звуковой платы не менее допотопного «Рекорда».
Теперь батя неуклюже тычет толстым паяльником в потроха раскуроченного телевизора, сопит и торопится — ведь «Песня-73» уже в разгаре, а ему так не терпится попробовать неожиданное ноу-хау. На маминой деревянной разделочной доске — куски канифоли, капли олова и черные подпалины. В другое время папе был бы капец, но мама очень любит Толкунову и терпеливо сносит наш вандализм.
Папа так разволновался, что даже не спросил, откуда я знаю про такие уловки. А мама пока просто собирает информацию, внимательно посматривая на меня и что-то себе на ус мотая.
Младший братишка крутится возле отца, усердно пытаясь хоть чем-то помочь семейному делу. Разумеется, всем мешает, наталкивается на папино порыкивание, всхлипом обозначает начало грандиозного рева, тут же о нем забывает, и снова продолжает суетиться. Чувствует, что внимание родителей несколько смещается в сторону от его особы. Эгоист растет!
— Мам, я схожу погуляю.
Мать отрывается от высмаркивания Васькиного носа и выдает по накатанной:
— Уроки сделал?
— Да, сразу же после школы.
— Показывай!
Я поплелся в другую комнату.
Когда возвращался, в голове забрезжила кое-какая идейка.
— Слушай, мам. Показать-то я, конечно, покажу. Только давай сделаем поинтереснее!
— Что ты еще придумал? — за последние сутки мать стала какой-то тревожно-подозрительной.
— Я предлагаю договор. Ты — больше не контролируешь мои домашние задания. Если я получаю в школе меньше четверки — договор расторгнут. Если ты захочешь проверить, а уроки не сделаны после четырех — договор расторгнут. Если ты проверяешь и находишь хоть одну ошибку — договор расторгнут. Если задаешь вопрос по программе, и я не могу ответить, или отвечаю не правильно — договор расторгнут. Идет?
Отец косится в нашу сторону в клубах канифольного дыма и озадаченно хмыкает. Мать хлопает глазами и неуверенно спрашивает:
— А зачем это?
— Ну, как, мам! Я же должен учиться самостоятельности. Должен быть ответственным, серьезным. И тебе голову своими уроками не забивать. Вон, Василий, до сих пор читать не умеет, учи лучше его. И, кстати, таблицу умножения я уже выучил. Сверх программы. Проверь.
— Трижды восемь, — говорит мать рассеянно.
— Двадцать четыре. А шестью семь — сорок два, а семью восемь — пятьдесят шесть. Ну что, мам, договорились?
Когда в прошлой жизни я перешел в четвертый класс, мать сама придумала этот договор, потому что Васька учился отвратительно и занимал львиную долю ее свободного времени. Сейчас я бессовестно занимался плагиатом, предполагая, что матери не может не понравиться то, что она придумает сама позже.
— Ну, давай попробуем, — в ее голосе неуверенность.
— Ну, давай, пробуй, — в тон матери вторю я и сую ей тетради с домашкой, — а я пошел. Найдешь ошибку — нет договора.
— В девять чтоб дома был! — мать пытается хоть последнее слово оставить за собой.
— Что хочет женщина, того хочет Бог!
Не вышло.
Слышу, как очередной раз хмыкает отец…
* * *Мой старенький дворик.
Три сборно-щитовых двухэтажки послевоенного типа с деревянными лестницами и печным отоплением. Гигантская софора с четвертой стороны. За ней — кривые улочки колоритных домиков, своеобразно сочетавших в себе татарско-украинскую эклектику, с летними кухнями и вездесущим виноградом на палисадниках, арках и беседках.
С другой стороны двора над шиферной крышей правого дома виднеются новенькие хрущовки-пятиэтажки. Относительно молодой микрорайончик, хотя часть окон первого этажа уже оплетена виноградом. И вообще, кругом просто море зелени!
Я очень люблю этот дворик.
Тут есть все для счастливого детства мальчишки семи лет. Справа за домом в двух шагах гаражи-сарайки, которые постоянно вскрываются, ломаются, сносятся и снова достраиваются. Иными словами — живут своей жизнью, как известковый хребет кораллового моллюска, давно превратившись в заманчивый лабиринт. Его зигзагом пересекает бетонная дорожка, прелесть которой в том, что дальний ее конец, выходящий на городскую улицу, гораздо выше ближнего, впадающего в наш двор. На этой чудесной горке я когда-то сломал руку, пытаясь научиться скатываться вниз задом на трехколесном велосипеде.
Справа от софоры за парком виднеется желтая высокая стена летнего кинотеатра. Это кроме того, что каждое воскресенье к нам во двор приезжает передвижной кинотеатр — старый газончик с будкой, в которую загружены скамейки для зрителей и небольшой штопанный экран.
Вы, дети двухтысячных! Искушенные интернетом, мобилами и планшетами! Вы представить не можете, какое это счастье — сидеть всем двором в темноте на занозистых лавках и смотреть «Гуссарскую балладу» на изношенной и потрескавшейся кинопленке. А в летнем кинотеатре я узнал, кто такой Фантомас. Поход туда в то далекое время был для меня как посещение Большого театра для меня нынешнего. По крайне мере, по эмоциональному эффекту.
