Проект "Вектор". Дилогия (СИ) - Тарханов Влад

Во всяком случае вчера я обмолвился, что надо бы выяснить, где в Москве можно купить розы.

– Какие розы? – уточнил сержант Петров, который по графику находился при моей тушке.

– Белые, – ляпнул я первое, что пришло в голову.

И вот в пять утра у меня были белые розы, доставленные, скорее всего, сержантом Сидоровым. Сейчас стою в Орликовом переулке, как раз напротив того подъезда, где мы расстались с Маргаритой, причем не так давно это произошло. Волнуюсь! Еще как! Наверное, больше, чем волновался при встрече со Сталиным (блин, вру ведь, не больше… почти так же, если эти виды волнения можно сравнивать в принципе). В руках абсолютно белые розы удивительной красоты. Чего их стоило достать в Москве в начале марта, мне представить сложно. Значит, есть места, и органы эти места знают наперечет. И мне сказали, что интересующая меня особа выбегает на работу в семь утра. Так что без четверти семь я уже был на месте. Подвезший меня сержант Иванов быстро отъехал, но то, что за мной следит сержант Сидоров, которого кто-то еще страхует, это было мне совершенно ясно. Опять-таки, нам, людям, привыкшим к реалити-шоу чего тут стесняться? После Дома-2 или три? Я не помню, какой по счету там дом типа строили, не знаю! Меня эти шоу принципиально не интересовали. Хотя бы потому, что совершенно неинтересны были люди, которые там себя выставляли напоказ. Заметили? Да! Забиваю эфир словесной шелухой. Это потому что чертовски нервничаю. А вдруг она меня уже забыла, вычеркнула из памяти? Вдруг с ее стороны это не было чувство? В мое время даже секс на первом свидании, судя по прессе, не был гарантией возникновения человеческих отношений, простите, никак не могу произнести слово «любовь». Блин! Ну как-то не так воспитали меня родители! Циничнее надо было! Циничнее… А они сами были романтики, каких уже мало встречалось… а мне теперь за их романтизм отдуваться!

И тут, слава Богу, скрипнула дверь и появилась она, появилась, и сразу же застыла от изумления, увидев меня, смущенного, с букетом дурацких роз в руке.

* * *

Москва. Кремль. Кабинет Сталина. 24 февраля 1940 года

– Знаешь, Лаврентий, один интересный человек рассказал мне байку. Мы с ним познакомились во врэмя ссылки в Туруханском крае…

Берия, которого вызвали в кабинет Сталина, как только из него вышел комдив Виноградов, замер. Чтобы Сталин начинал разговор с байки или притчи… Такие случаи можно было пересчитать по пальцам одной руки.

– Любил он в шахматы играть, да. Так вот, говорят, что начинающий шахматист считает на полхода вперед…

Сталин закурил, давая возможность Берии включиться в разговор. Тот быстро сообразил:

– На свой ход белыми или черными, получается в итоге полхода, верно, товарищ Сталин?

– Верно думаешь, товарищ нарком. Неопытный шахматист думает на один-два хода вперед. Опытный – на три-четыре. Мастер спорта думает на семь-десять ходов вперед. Хороший гроссмейстер может думать и на двадцать ходов. А ви, товарищ Сталин, думаете на пятьдесят ходов вперед! Вот так мне сказал этот бывший товарищ по ссылке. Недавно сказал. Очень хотел понравится, да. Расстреляли мы его. Троцкист потому что, да…

Иосиф Виссарионович неспешно прошелся по кабинету. Берия превратился в слух.

– Я это потому говорю, Лаврентий, что мне хватило трех минут, чтобы расколоть Писателя, да. И останешься ты на своем месте только потому, Лаврэнтий, что правильно ты предположил: у Писателя другая есть цель, а не оттянуть войну на год. Оттянуть войну – это маленькая цель. Есть еще и большая. 28 февраля в 18–00 жду тебя здесь. И мне бы хотелось узнать от тебя, какая главная цель была у Андрея Толоконникова, которого к нам заслали из будущего. А пока что он побудет под присмотром у Власика. Хочу последний раз проверить тебя на сообразительность.

На этих словах Лаврентий Павлович почувствовал, что балансирует на очень тонкой грани между жизнью и смертью.

– И еще, Лаврэнтий. Ты очень хороший исполнитель. Это верно. И в пределах своей компетенции ты справляешься. Хорошо справляешься. Но никогда, слышишь меня, никогда нэ думай даже стать первым номером! Нэ потянэш! Иди!

Сталин смотрел в спину вышедшему наркому внутренних дел. Он ему доверял. Хотя доверял осторожно. Окончательно и бесповоротно Сталин мог доверять только себе самому. Так научила его жизнь. Такова судьба лидера. Главы государства. Но это одиночество, на которое он обрек себя сам иногда было невыносимым. Вот так, как сегодня. Сказанное «попаданцем» на самом деле очень потрясло, его и собраться вождь смог только невиданным усилием воли. В тоже время, надо было понять, правду или нет говорит этот человек из другого времени. В том, что время Андрея Толоконникова было другим, Иосиф, сын Виссариона из Гори, что в восьмидесяти верстах от Тифлиса, ни на минуту не сомневался. Он еще не решил, что принесло сюда этого человека: Божественное провидение, научный эксперимент, ошибка природы. Да и не имело это значения. Над его предсказаниями будут работать эксперты. А вот что делать с самим «попаданцем», это решение было за ним и только за ним.

Глава десятая

Проверяй, не доверяй…

СССР. Март 1940-го года.

Ямполь. Полевой аэродром. 1 марта.

Всем хорош летчик Голованов. Красавец. Косая сажень в плечах. Мужественный взгляд. В Аэрофлоте прославился как миллионщик (летчик, налетавший миллион километров без единой аварии)! Отличник Аэрофлота. Орденоносец (воевал на Халкин-Голе и в Финляндии, за нее, промерзшую, орден и получил). Главное, сейчас он пилот в структуре гражданской авиации, потому на него выбор и выпал. Вот и сейчас, стоит у самолета, лыбится во все свои тридцать два зуба, наблюдая, как к пошатывающимся и чуть позеленевшим членам Государственной комиссии подкатывает авто с местными сотрудниками госбезопасности.

От НКВД в Комиссии были старший майор госбезопасности, Виктор Михайлович Бочков и его коллега из Киевского военного округа, особист, майор Анатолий Николаевич Михеев. Они отвечали за безопасность проверки и за соблюдение режима секретности. И соблюдали так ревностно, что нарком Ворошилов жаловался, что чувствует себя арестантом. А вот Мехлис ни на что не жаловался. Он молча делал заметки в своем блокноте. По мере того, как блокнотик Льва Захаровича пополнялся письменными знаками, настроение Климента Ефремовича становилось все минорнее. Этот ранний утренний звонок Кобы, Ворошилова, слишком хорошо отметившего день рождения Красной армии, выбил из колеи. Приказ Сталина был однозначен. Нарком быстро поправил здоровье, ни на что большее времени не оставалось. Переезд на подмосковный аэродром. Там ему вручили приказ о создании Государственной комиссии. И Ворошилов в этой комиссии был фигурой выставочной, главной его работой было выбрать конверт с точкой проверки из пяти одинаковых и, прибыв на месте, дать приказ о начале маневров.

Первый приказ они отдали в городке Комарно, что в 45 км от Львова, где располагалось управление 4-й легкотанковой бригады РККА, которой командовал комбриг Александр Георгиевич Поликарпов. Крупный (как для танкиста) рязанец с вытянутым лицом, с глубоко посаженными глазами и смешно оттопыренными ушами таким гостям, прибывшим в его часть явно не на опохмелку, был совсем не рад. В шок его привел приказ наркома, потребовавшего поднять бригаду по тревоге, совершить сорокакилометровый марш на Львов, где занять оборонительные позиции на западной окраине города. А в сам город – ни ногой, ни гусеницей! Бригада располагалась в Строконстантинове, а что делало его управление вместе с управлением 25-го танкового корпуса в Комарно, один черт знает! Получив в одиннадцать утра приказ о выдвижении, командование 4-й танковой бригады рвануло в Староконстантинов, но вот беда, склады были закрыты, по случаю выходного дня и честного послепраздничного отдыха. Найти складское начальство не представлялось возможным. Почему-то ломать склады Поликарпов не рискнул. К вечеру удалось, слив горючку, отправить разведроту по маршруту. Но сверхскоростные танки БТ-7 в ночную темень оказались инвалидной командой, которая заблудилась по дороге, а на место прибыла только с рассветом. Увидевший первые танки и мотоциклы Ворошилов рано обрадовался. К вечеру 25-го февраля на место прибыло всего тридцать один танк из 167-ми, что значились в бригаде по штату. Еще пятьдесят одна машина прибыла следующим днем. Остальные машины вывести из расположения не удалось. Ночью этого дня комиссия прибыла в Харьков. Тут жребий пал на 23-ю стрелковую дивизию. Не знаю, что послужило причиной, то ли, что слух о высокой комиссии уже разнесся по городам и весям (точнее, по военным округам), то ли прокололась секретность, скорее. Дало о себе знать два фактора – будний день и личность командира дивизии, комбрига Василия Федотовича Павлова, громадного росту полный георгиевский кавалер, получивший пять ранений в годы Гражданской войны, обладал железным характером и поблажек подчиненным не давал. Дело свое знал, дивизию держал в ежовых рукавицах, так что задержки с выдвижением по маршруту, на линию Богодухов-Шаровка, где предстояло занять и оборудовать линию обороны шириной в двадцать с небольших километров не произошло. И хотя дивизия не уложилась в нормативы, но не уложилась совсем немного. Позицию для обороны заняла почти единственно выгодную и возможную, учитывая двойное превышение уставных требований, где фронт дивизии определялся от 6 до 12 км в ширину. Но! Артиллерия катастрофически отстала. Никакого зенитного прикрытия над походными колоннами видно не было. И вот в самом начале марта Комиссия прибыла в Ямполь. Отсюда надо было начать проверку Могилев-Подольский-Ямпольского Ура. Но все планы поломала подъехавшая делегация. Начальник Ямпольского районного отделения НКВД передал записку с цифрой 5. Ворошилов вскрыл 5-й конверт и выматерился. Комиссия должна была вылететь в Минск, чтобы проинспектировать МиУР…