Боярин - Роман Галкин
— Эй, а по нужде дадут отлучиться? — возмутился я.
Несмотря на то, что прошедшим вечером я не сделал ни глотка влаги, мочевой пузырь хоть пока и не навязчиво, но все же намекал на необходимость его облегчить. Однако на мою реплику никто не обратил внимания. Меня подтолкнули к выходу.
Тем временем Мартын заслонял выход от заглядывающих внутрь казаков, а Прохор быстро подошел к храпящему Евлампию и потормошил его за плечо носком сапога. Тот по понятным причинам и не подумал просыпаться. Прохор начал толкать более настойчиво и, в конце концов, пнул довольно сильно. Но Евлампий на это лишь недовольно что-то пробурчал и повернулся со спины на бок.
Подручные Залесского удивленно переглянулись. Прохор подошел к Мартыну. Они быстро пошептались. Мартын наконец-то перестал загораживать проход, пропуская меня и сопровождающих меня гвардейцев. А Прохор снова направился к Евлампию.
Я пригнул голову, проходя под низким косяком. И вдруг краем глаза заметил отраженный металлом свет масляной лампы, которую Мартын продолжал держать на вытянутой руке, освещая мрак карцера. Повернув голову, я увидел длинный клинок, который Прохор доставал из-за голенища высокого сапога. Мгновение понадобилось мне, чтобы сообразить, что Евлампию пришел конец. Благодаря предусмотрительности хитрого Алексашки подручным Залесского не удалось пообщаться с плененным бандитом, и они решили убрать его на всякий случай. Пырнуть по-тихому и убраться восвояси. А потом пусть кто хочет разбирается, кто зарезал пленника. На меня же все и свалили бы. Мол, слегка повздорили, и я походя прирезал оппонента не важно откуда взявшимся ножичком…
До сих пор не пойму, что в тот момент двигало мной. Толкнув плечом одного из сопровождающих меня гвардейцев, я с диким криком бросился назад и, подпрыгнув, ударил обеими ногами в бок уже склонившегося над Савиным убийцу. Того отбросило в темноту. Но и я грохнулся спиной о мерзлую землю так, что внутри все сотряслось, и потемнело в глазах. А из-за связанных за спиной рук, еще и что-то хрустнуло в левом локте.
Когда пришел в себя, внутри стало слишком тесно. Здесь уже были и казаки. И даже появился Волобуев. Его поспешно разбудил один из караульных, когда княжеские посланники пришли забирать меня посреди ночи. А судя по звукам снаружи, подтягивался еще народ. Меня тормошил склонившийся Савелий.
— Ты пошто Евлампия как свинью заколоть намеревался, Дмитрий? — огорошил меня вопросом Волобуев, когда я с помощью старшины поднялся.
— Я-а-а? — моему недоумению не было предела.
— И заколол бы, не выдерни я у него кинжал, — демонстрировал сотнику свой длинный ножик Прохор. — Тать он тать и есть.
До меня начало доходить, что убийца перевернул ситуацию в свою пользу. И главное, мои слова против его слов никто не подтвердит. Если бы не одно, но, которое то ли сгоряча, то ли по слабоумию мой враг не учел.
— И этот тоже тать, — указал на старшину узнавший Савелия Мартын. — Он в Осколе на наших глазах доктора зарезал. Почему он на свободе? Вяжите-ка и его, братцы!
— А вязалка у тебя не порвется, вязать всех, кого не попадя? — раздался из темноты голос Меньшикова. Вот он и сам вышел в свет масляных светильников и обратился к Волобуеву: — Что тут за шум?
Сотник обстоятельно поведал княжескому денщику все, о чем сам успел узнать. При известии, что княжеские посланцы намеревались улизнуть посреди ночи, Алексашка нехорошо прищурил правый глаз. Однако наперво обратился ко мне:
— Нешто и вправду хотел зарезать лихоимца?
— А ты для начала его расспроси, как дело было, — кивнул я на Прохора, — пусть покажет, как я этого подсвинка резать собирался.
— Ну? — повернулся к несостоявшемуся киллеру Меньшиков.
— А ты кто таков будешь? — насупился подручный Залесского. То ли он не знал в лицо денщика Светлейшего, то ли не узнавал его похудевшим за время пленения, да еще и в нахлобученной на глаза казачьей шапке.
— Ну, показывай, как дело было! — гаркнул сотник так, что находившиеся рядом гвардейцы и казаки вздрогнули, а Прохор даже отскочил на шаг назад.
— Дык, все видели, как дело было, — недовольным тоном заговорил он. — Вона Кузьму злыдень оттолкнул и прыг на ентова с ножом. Я нож у него из рук хвать. А он как лягнет меня…
Все что мне надо было из этого представления, это чтобы Прохор показал, как я намеревался заколоть Евлампия. Савин, кстати, так и продолжал валяться на соломе, похрапывая и посапывая во сне. И Прохор мои ожидания оправдал. Он показал, как я подпрыгнул к спящему и замахнулся на того кинжалом. Дальнейшее было уже не важно.
— А теперь, — я вышел на освещенное пространство и повернулся связанными за спиной руками к Меньшикову и Волобуеву, — пусть этот недоумок пояснит, как я мог так лихо размахивать ножичком со связанными руками?
— А-а? — после секундной паузы, прищурился на Прохора Алексашка.
Тот лишь растерянно мычал, переводя затравленный взгляд то на мои связанные руки, то на кинжал в своих руках, то на не менее растерявшегося подельника.
— А татя только связали, — наконец подал голос Мартын.
Брешет! — решительно рубанул я. — Гвардейцы подтвердят мою правоту. Вот они связывали меня сразу, как разбудили.
— Брешет, почти одновременно со мной воскликнул один из казаков. Вероятно, тот, который был в карауле. — Я сразу на шум зашел и видел, как Дмитрий лежал на земле уже связанный.
— А не подметная ли грамотка у вас, — решил я подлить масла в огонь, наперев грудью на Мартына.
— Подлинность грамоты я подтверждаю, — в свою очередь вышел старшина сопровождающих моих пленителей гвардейцев. — Светлейший Князь при мне ее вручал и мне лично отдал распоряжение о твоем аресте, боярин.
— Значит так, — после новой паузы заговорил Алексашка, — княжескому указу мы перечить не будем. Но далее вы поедете под нашим приглядом. И не дай бог с пленниками что случится, лично каждого на дыбе подвешу! А энтих, — его злобный взгляд уперся в подручных Залесского, — к пленным и близко не подпускать.
— Пшел вон! — рявкнул на пытавшегося что-то возразить Мартына Волобуев.
Меньшиков подошел к Савину, толкнул того носком сапога.
— Ишь, как спит хорек… Надо бы и нам, братцы, вздремнуть еще до рассвета.
И не глянув на меня, он направился прочь. Вот ничего себе! После такого-то могли и освободить меня… Скотина все-таки этот Алексашка…
— Савелий, хоть воды напиться принеси, — окликнул я выходившего последним старшину и уже через закрывающиеся двери добавил: — Только не отравленной…
Постояв минуту в темноте, я вдруг сообразил, что мне даже не соизволили развязать руки.
