Время грозы - Юрий Райн
— Дай я тебя поцелую, — сказала вдруг Маринка.
— Да пошла ты, — возбужденно отмахнулся рыжий. — Бирюка вон целуй! Вы уйдете или нет?
— Так, — проговорил Максим. — Винтик, Шпунтик, пошли! Через забор на соседний участок, потом на следующий, оттуда на пустырь, с пустыря в лес. Пошли, кому сказал! Филя, спокойно на улицу, направо, как будто прогуливаешься. К бабе идешь, понял? Потом в первый переулок налево и тоже в лес. Пошел!
Он осторожно выглянул на крыльцо, прислушался. Через несколько минут залаяли собаки, раздался одиночный выстрел, кто-то прокричал — не разобрать, что.
— Наша очередь, Мариш, — произнес Максим. — В окно, через забор и в лес.
— К черту в пасть лезете, — проворчал Мухомор. — Ладно, отвлеку… Не зацепить бы вас…
— Мы наискосок, — ответил Максим. — Ну, прощай, Митя.
Рыжий промолчал — только несильно ткнул Максима кулаком под ребра.
Когда Максим с Маринкой, перемахнув через забор, метнулись — наискосок — к лесной опушке, Мухомор яростно проорал что-то и дал короткую очередь. Сейчас же загрохотало — казалось, со всех сторон.
В лес углубились благополучно, а вот когда перебегали широкую просеку, напоролись…
— Стой, кто идет? — раздалось словно над самым ухом.
— Быстрее! — крикнул Максим и выстрелил на звук.
Длинная тень, рыча, метнулась к беглецам. Максим снова выстрелил, собака завизжала. Он еще два раза нажал на спусковой крючок. Похоже, засаду тут поставили немногочисленную — ураганного огня в ответ не последовало. Всего-то пара одиночных… Но один из них достал Маринку.
Они все-таки оторвались. Километра три Максим пробежал — насколько мог бежать по густой чаще, — волоча женщину на себе. Потом остановился, бережно положил Маринку на мокрую траву, повалился рядом. Немного отдышался; как мог, обработал рану. Нехорошая рана, похоже, пуля задела почку. Или селезенку, поди пойми, это ж разбираться надо... Да и разбирался бы — что толку, сделать все равно почти ничего нельзя…
Однако Маринка пришла в себя. И твердо заявила, что в состоянии идти.
Шли всю ночь.
Это же и есть Мещорский массив, соображал Максим. Леса непрерывные, вот дойдем до Кожухова, а дальше уже все знакомо, я там бывал, проходил там, только в обратном направлении, когда из лагеря бежал. Вот туда, к лагерю, нам и нужно. Там Бубень. Если доберемся, он поможет. А больше не от кого ждать помощи.
Только бы дойти. Дай нам дойти, молился Максим богу, в которого не верил.
К утру Маринке стало хуже, и Максим снова нес ее, сколько хватало сил. Потом пару часов отдыхали, он внимательно осмотрел рану, ничего не понял, взглянул в посеревшее лицо женщины и сказал себе: дело плохо.
— Не бросай, — дрожа, сказала вдруг Маринка.
— Дура, — грубо ответил он. — Погоди, я сейчас. Полежи.
Разделся до пояса, снял майку, намочил ее в росе, промокнул Маринке губы, лоб.
— Пойдем, Сереженька, — произнесла она. — Я могу, ты только меня не бросай.
— Да не собираюсь я тебя бросать, — ответил Максим, чуть не плача. — Только ты отдохнула бы еще немножко, нам неблизко…
— Пойдем, — повторила она. — Я пока правда могу. А уж потом понесешь…
Двигались все медленнее. Обогнули, наконец, Кожухово, но ушли от него недалеко.
Не добраться, понял он.
Потом почуял — к вечеру будет гроза. Сильная гроза, похоже — такая, как надо. Возникла еще одна надежда — совсем уж безумная, но выбирать было не из чего.
Обниму под грозой мою женщину, и, может быть, нас обоих унесет из этого поганого мира в какой-нибудь другой. Пусть не в мир Верхней Мещоры, пусть домой, там, наверное, тоже помогут. Даже если еще какой-нибудь мир, совсем неведомый, — ну не может же быть настолько враждебного…
Маринка совсем повисла на Максиме.
— Все, — выдохнула она. — Нету сил.
Он устроил ее на траве, подложив бушлат, укрыл своей фуфайкой. Кажется, Маринка задремала… или это уже забытье? Предсмертное?
Вот она вздрогнула, открыла глаза.
— Как больно… Сереженька…
— Я Максим, — сказал он. — Ты прости, что сразу не сказал. Отдохни, Маришенька, все будет хорошо.
Она чуть заметно качнула головой, шевельнула губами. Максим понял — повторила: «Сереженька».
Потом и он задремал. А когда очнулся, Маринки уже не было. Тело было, а ее самой — не было.
Он кое-как, ветками и руками, выкопал неглубокую яму, уложил в нее свою женщину, забросал землей, укрыл лапником.
Вытер пот грязными руками, испачкав лицо. Постоял немного. Повернулся и побрел искать подходящую поляну. И чтобы одинокое дерево на ней росло, повыше.
Потому что гроза — вот-вот разразится.
Часть 6. Верхняя Мещора. 2001.
51. Пятница, 15 июня 2001
Самые длинные дни в году, самые короткие ночи. Скоро рассвет. Тихо, даже птиц почти еще не слышно. Только спереди нет-нет, а донесется звук мотора. Это с дороги, которую надо пересечь скрытно. Ну, по такой рани машин мало. Добраться поскорее, покуда не пошли плотным потоком. Если нужно — залечь, дождаться, чтобы никого — и перебежать. А там — рукой подать.
Поскорее — трудно, конечно. Сил совсем мало. Не настолько изможден, как полтора года назад, когда проделывал тот же путь в обратном направлении, но тоже пошатывает, и пятна перед глазами плывут.
Хорошо, что на воле все-таки подкормился, поднакопил жирку, особенно в последние месяцы. А то не дошел бы, в этих лесах бы и остался. Тогда Бубень снабдил кое-чем, да и подножный корм выручал. А сейчас с собой — ни крошки, и сезон другой.
Можно было бы птичку какую-нибудь попытаться добыть — три патрона еще оставались, — но стрелять Максим боялся. Внимание привлечешь неизвестно чье… Да еще с первого раза не попадешь, значит, второй выстрел потребуется, а то и третий. Того и гляди, сбегутся псы.
Попадались какие-то грибочки, вроде на сыроежки похожи. Совсем изголодавшись, Максим, как в незапамятные времена учил отец, осторожно попробовал гриб на язык. Почудилось — сладенько. Разжег костерок, нанизал шляпки на веточку, прожарил, съел. Через пару часов начался свирепый понос…
Целый день потерял на этом. Отлеживался — а больше отсиживался — в буреломе, рядом с болотцем, пил, пил, пил… Спасибо, вода оказалась довольно чистой. Наутро
