Компас желаний - Маркус Кас
С годами прошло, я стал ценителем самых разнообразных яств, но больше желания накупить себе пастилы не возникало. И даже не потому, что плохо тогда было. Я всё равно не жалел. А потому что появился настоящий выбор. А вместе с ним и удовольствие. От умеренности в том числе. И от разумного подхода.
Хорошо, что магия не стала для меня такой пастилой. Вот уж тут с последствиями ни один бы целитель не помог…
В особняке князя Львова меня уже ждали. Стоянка перед домом была пуста — судя по всему, гостей попросили удалиться раньше обычного. Что подтвердила Елизавета Аврамова, встречая меня у дверей.
— Дом и вся территория полностью в вашем распоряжении, Александр Лукич, — деланно прохладно заявила она.
Девушка была взволнована и тщетно старалась это скрыть. Точнее, иллюзия была наложена отличная, но для меня это не было преградой. К тому же эмоциональный фон был настолько сильным, что заметил бы менталист любого уровня.
Я вежливо сделал вид, что не заметил её состояния.
Тут как со взрывоопасным веществом, лучше проявить излишнюю осторожность. Последняя вспышка вспыльчивости этой дамы едва не лишила мою тётушку разума. Хотя за это я не был в обиде, но всё могло закончиться не так благополучно.
Графиня Вознесенская, к счастью, находилась в дороге, о чём исправно докладывал её сопровождающий. К сожалению, путь на север к Белому морю лежал через несколько аномалий, поэтому воздушный способ не подходил, и это могло занять несколько дней, в зависимости от состояний дорог. А они там периодически выходили из строя.
— Вы уверены, что у вас получится? — с сомнением спросила Аврамова, когда мы зашли внутрь.
Она поглядывала на большой мешок, в котором я привёз артефакт. Честно говоря, взял первое попавшееся под руку — промасленную мешковину, использованную для перевозки материалов для кузницы.
Я лишь улыбнулся, отвечать на её нервные выпады не собирался.
К тому же в разуме девушки горела ещё одна яркая мысль — потеря. Ведь когда брат встанет на ноги, то перестанет в ней нуждаться. Так она полагала, по крайней мере. Страх потерять близкого затмил всё прочее, даже желание ему помочь. Бедняжка вдруг осознала после стольких лет одержимости спасением брата, что это может их разлучить.
Что-то говорить и убеждать в обратном было бессмысленно. Иван любил свою сестру несмотря ни на что. Ведь он хорошо знал как её поступки, так и эмоции. Бояться было нечего.
Всё, что я мог сделать в этой ситуации — воздействовать на неё магией разума. Да, это было незаконно, да и неэтично. Но Елизавета могла сглупить, действительно оттолкнув брата. Очень лёгкое касание эмоций, лишь для того, чтобы немного их приглушить.
Дыхание девушки стало спокойнее, как и сердцебиение. Я удовлетворённо кивнул — с этой стороны проблем возникнуть не должно.
Аврамов был в своей комнате. По лихорадочному взгляду и подрагивающем пальцам было ясно — тоже на взводе. Даже моя внутренняя уверенность не помогла, а он считал её машинально.
Я вообще немало сталкивался с ментальной силой. Почти всегда это ощущалось неприятно, как грубое вмешательство. Но в случае с Иваном было не так. Его дар действовал мягче, словно не врывался в твой разум, я спрашивал у него как дела. Интересное развитие аспекта.
— Если вы не возражаете, Елизавета, то я бы хотел остаться с вашим братом наедине, — повернулся я к девушке, быстро оценив обстановку.
Двоих нервных удержать в рамках будет сложнее.
— А если возражаю? — с вызовом вскинула подбородок она. — Откажетесь помогать?
— Лиза! — возмущённо воскликнул Иван.
— Не стоит, — остановил я его и пристально посмотрел Елизавете в глаза. — Я не помогаю, а оказываю услугу. Поэтому вправе называть условия. Не надо воспринимать мою любезность, обусловленную воспитанием, за слабость. Либо вы сейчас выходите из комнаты, либо я вас выставляю отсюда. Понятно?
Как я и рассчитывал, возмущение от подобной грубости затмило всё прочее. Ушёл и страх, и переживания о судьбе брата. Аврамова побледнела и вылетела за дверь, оглушительно ею хлопнув на прощание.
С потолка осыпалась штукатурка, я стряхнул её с плеча и повернулся к Ивану.
Менталист застыл, распахнув и рот, и глаза. И тоже позабыл о тревогах, пребывая в глубоком шоке. Спустя несколько секунд его лицо дёрнулось, и он расхохотался. Смеялся Аврамов долго, до слёз. Вместе с этим уходило и нервное напряжение, терзавшее его всё время с нашего первого разговора.
Я подождал, пока он не успокоится. Тоже своего рода терапия, необходимая для успеха задуманного.
— Ну вы даёте, ваше сиятельство, — наконец заговорил он охрипшим голосом. — С ней так никто не говорил ещё. Давно так не говорил, если быть точнее. Рисковый вы человек.
— А вы? — улыбнулся я. — Достаточно рисковый?
— Я готов, — тут же стал серьёзным менталист и кивнул. — Даже если погибну, то в попытке изменить жизнь, а не просто мечтать об этом.
— Ну, такой жертвы не понадобится, — я покачал головой от подобной категоричности. — Но предупреждаю — будет больно. Очень. И не только сейчас, но и в первое время после процедуры. Вам придётся учиться ходить, как младенцу.
— Меня не страшит боль, — поморщился Иван. — Я знаю о ней всё, граф. Обо всех её видах, уж поверьте.
Но я-то и не собирался его пугать, просто настроить на результат. Ясно, что менталист его уровня пропускал боль через себя множество раз. Погружаясь в чужой разум, этого не избежать.
К тому же я правда не мог убрать все эффекты от вживления артефакта. Ведь боль — это не просто раздражающий фактор, а сигнал организма, созданный для выживания. Только так тело может сказать, что что-то идёт не так.
— Тогда приступим.
Пожалуй, не получи я ранее ранг магии жизни, не справился бы с этой задачей. Ведь сейчас жизнь переплеталась с металлом. Два понятия, предельно далёкие друг от друга. Хотя я ощущал материал, как живой, но это было не совсем так. И далеко не так, как оживал камень.
Целитель не может пользоваться только даром. Он должен понимать, что и как работает в организме. Одновременно чувствовать и магию, и процессы, происходящие внутри человека. Что само по себе отдельное волшебство.
Надо признать, что в один миг я едва не отступил. Одно дело, когда создаёшь сложнейшую схему артефакта. И совсем другое — человек.
Тончайшее плетение постепенно погружалось под
