Гонщик - Дмитрий Матвеев
Поначалу я даже радовался: клиент повалил, заказов имеется на месяц вперед. Но уже после обеда начал звереть, а к вечеру был готов сперва стрелять, а уже после смотреть, кто пришел. Когда в ворота постучали в очередной раз, я, не настроенный особо соблюдать этикет, рыкнул:
— Кого там черт несет?
И получил в ответ:
— Откройте, полиция.
Мою агрессию как рукой сняло. Пугаться оснований не было, грехов я за собой не помнил. Но вот хамить представителю власти точно не стоило.
За воротами обнаружились мобиль и городовой. Кажется, один из тех, кто тогда, на гонках, прибежали на звуки выстрелов.
— Стриженов Владимир Антонович?
— Он самый.
— Вот повестка, извольте завтра в два часа пополудни явиться в полицейское управление к старшему инспектору Боголюбову Платону Сергеевичу.
Я пожал плечами.
— Хорошо, явлюсь. А по какому поводу?
— Не могу знать.
Городовой козырнул, взобрался на мерно пыхтящий мобиль и укатил.
Какое-то время я стоял в проеме калитки, раз за разом перечитывая казенные строки: господину Стриженову… предписано явиться… Наверное, я все же устал за день от этого калейдоскопа лиц, а визит полиции стал финальным ударом по раздерганной психике.
Сделав этот эпохальный вывод, я отлепился от ворот и уже собрался уйти во двор, как увидал еще один мобиль выворачивающий из-за угла. Не узнать его было трудно: он такой один не то, что в Тамбове, а, пожалуй, и во всей России. Еще бы, я ведь сам его делал.
Аппарат подкатил к воротам, из него выбрался журналист Игнатьев.
— Добрый вечер, Владимир Антонович, — жизнерадостно произнес он.
— Здравствуйте, Федор Иванович. Чем обязан вашему визиту?
— Ну что вы разу так? — добродушно ухмыльнулся Игнатьев. — Могу я, в конце концов, просто так заехать к своему хорошему приятелю?
— Можете, конечно, отчего ж нет. Чаю хотите?
— А вот не откажусь. Ведите в свои хоромы.
— Машка, Дашка, ставьте чайник! — распорядился я. — И стол к чаю накрывайте. Если чего не хватает — сбегайте сей же час в лавку.
Девчонки засуетились, заметались между кладовками и столом, и через десять минут мы с Игнатьевым уже сидели за столом в комнате, которую с некоторой натяжкой можно было назвать гостиной. Ну да, в ней не было напольных часов и курительной зоны, зато был большой стол под белой скатертью, красивые обтянутые гобеленом стулья и хороший буфет, уставленный посудой.
— А вы неплохо обжились, Владимир Антонович, — заявил Игнатьев, осмотревшись. — Вполне основательно и даже, знаете, уютно.
— Это все женская рука. У них, у женщин, такие вещи в крови, даже у столь малолетних.
— И в этом вопросе вы умудрились устроиться, — подпустил шпильку журналист.
Пришлось нахмуриться:
— Осторожней на эту тему, Федор Иванович, я ведь подобных шуток могу и не понять.
— Простите великодушно, — тут же сдал назад Игнатьев. — Не имел в уме ничего плохого. А чай у вас хорош.
— Так для себя же покупаю. И баранки берите, свежие. Еще недавно теплыми были. Вы, как будто стесняетесь? Напрасно, себе же делаете хуже.
Я, как радушный хозяин, потчевал, а гость, в свою очередь, отдавал должное угощению. Через некоторое время чай был отставлен в сторону, и мы перешли к делам. В то, что Игнатьев приехал без причины, я не поверил сразу. Этот человек просто так вообще ничего не делает, даже если он сам думает иначе. Я оказался прав: он достал из кармана сюртука длинный узкий конверт. У меня от этого действия аж глаз дернулся. Это не укрылось от Игнатьева.
— Что с вами, Владимир Антонович, — обеспокоенно проговорил он, наклонившись ко мне.
Я только рукой махнул:
— Видите, на подоконнике? Целая груда подобных конвертов. И все за сегодняшний день. Какие-то незнакомые мне люди приглашают на званые обеды, на семейные ужины. Мало того, что всю работу сегодня сорвали, так еще и озадачили преизрядно: я просто не знаю, что с этим всем делать. С балом и баронессой было понятно: статусная вечеринка, не пойти нельзя без ущерба для репутации. А тут не пойми кто, не пойми что…
— Можно поглядеть эти приглашения? — поинтересовался журналист, убирая свой конверт на край стола.
— Да пожалуйста.
Я сгреб с подоконника ворох бумаг и передал их Игнатьеву.
— Та-ак… — забормотал тот. — Крашенинниковы — богатый купеческий род; Кулагины — так, середнячки; Лаврентьевы — вообще наглые выскочки; Угорины имеют некоторые интересные связи, но в целом ничего особенного. Травины…
— Что Травины? — насторожился я, услышав девичью фамилию матери.
— Дворянский род, практически вымерший. Насколько мне известно, сейчас род возглавляет бастард, признанный стариком Травиным чуть ли не на смертном одре. Но денег у них нет, состояние было промотано, имения заложены и перезаложены. Только и осталось, что немного земли, титул и гонор, не меньший, чем у польских панов.
— Тогда тем более не интересно.
— Ну почему же? Могут предложить неплохую партию с условием введения вас в род. Вы получаете титул, возможности, знатную супругу…
— И долги, накопленные последними тремя поколениями, — продолжил я. — Плавали, знаем.
— Где плавали? — не понял журналист.
— А-а, не берите в голову. Это так, присловье и не более того.
— Как скажете. В общем, изо всех этих приглашений реальный интерес могут представлять разве что Крашенинниковы. А остальные — мелочь. Кроме Травиных, конечно. Но ваше предположение о долгах, скорее всего, верно.
— Хорошо. А что им всем, кроме Травиных, от меня надо?
— Как же! — засмеялся приятель. — Вы ведь теперь завидный жених, а в этих семьях дочки на выданье.
— Но я-то не собираюсь жениться, по крайней мере, еще пару-тройку лет. Да и насчет завидности у меня есть большие сомнения.
— Какой вы, право, наивный, Владимир Антонович. Загибайте пальцы. Известный человек, иметь такого в числе родственников престижно — раз. В наличии свой бизнес, независимый источник дохода. То есть, сам сидеть на шее не будет, да и супругу с детьми прокормит — два. Капитал солидный имеется — три.
— Какой такой капитал? — недоуменно спросил я.
— Ну Владимир Антонович, — насмешливо произнес журналист. — Все ведь знают размер
