Воробей. Том 1 - Андрей Дай
Наша экономика держалась на честном слове. И, как ни странно, на Законе о равноправии религий. Старообрядцы вдруг выкопали дедовы кубышки, и влили в финансовую систему почти миллиард рублей. О, да! Это было неожиданно, и весьма действенно. По сути, обираемые две сотни лет, загоняемые в самые, что ни на есть, медвежьи углы — эти люди реанимировали то, что я, по собственной глупости, едва не угробил.
И тут пришел Асташев и предложил открыть в Санкт-Петербурге отделение нашего банка. Сказать по правде, момент был просто великолепным. Нужда в деньгах была такая, что мы легко захватили бы рынок кредитов и подвинули в сторону менее успешных конкурентов. Однако СТПБ был неразрывно связан с моим именем, а наживать капитал на костях других, я решительно не желал.
Все прошло. Скупленное серебро обратилось в новенькие рублевые монетки, которыми мы аккуратно наполнили скудеющие рынки. В разоренной кризисом Европе купили десятки готовых заводов и современное оборудование еще для сотен. Уже в январе семьдесят четвертого ассигнации, впервые с момента их ввода в России, стали обмениваться на серебро по курсу один к одному. Парижские газеты причислили меня к «отцам русского экономического чуда». Эти вырезки у меня тоже в архиве. Как знак моей благодарности к вмешавшемуся в судьбу Родины Вседержителю. Я-то точно знал, что столь быстрое восстановление — самое настоящее Чудо. А на чудеса у нас действует исключительная божественная монополия.
Времена изменились. Теперь открытие представительства нашего банка в столице будет восприниматься обществом совершенно по-другому. Как именно — огромный вопрос. Но вот я лично, узнав о ком-то из министров, крупном акционере какого либо банка, способствующем обустройству филиала на финансовом рынке Санкт-Петербурга, решил бы, что вельможа собирается на покой. Для меня, выходца из двадцать первого века, вполне нормально, когда чиновник, готовясь уйти в отставку, создает себе теплое местечко.
К слову сказать, и сейчас, хотя занятие коммерческой деятельностью и не считается достойным аристократа, все-таки банковское дело стоит несколько особняком. Множество вполне уважаемых в высшем свете господ — выходцы из купеческих семей, перешедших от прямых спекуляций к кредитно-финансовым операциям. Успешная же игра на бирже и вовсе тема постоянных сплетен и обсуждений в мужских клубах и модных салонах. Получение дохода, делание денег из денег выглядит чем-то изящным. Чистым от сугубо купеческого лихоимства и мошеннических манипуляций.
Это в немалой степени послужило причиной взрывом рванувшей в стране акционерной лихорадке. Нашими с Николаем Вторым стараниями, за год открывались десятки новых акционерных обществ. Строилось тысячи заводов, с аукционов, проводимых министерством Государственных Имуществ, продавались концессии на разработку сотни месторождений. Железные дороги, мода на которые возникла еще при Александре Освободителе, в царствование Николая Великого приобрела прямо-таки эпидемиологические масштабы. Старые аристократические семьи, привыкшие жить исключительно на доходы с неприлично больших земельных владений, на фоне более смелых, вложивших средства в какое-нибудь производство, уже не выглядели такими недоступно богатыми. В экономику Державы вливались все новые и новые извлеченные из тайников и снятые со счетов деньги. Так что и я, активно занявшись продвижением нашей с Наденькой фирмы, не боялся выглядеть белой вороной.
А теперь добавим сюда мое не слишком устойчивое положение при Регентском Совете. И прозрачный намек на мою скорую отставку становится вполне реальным вариантом развития событий. Доморощенные салонные аналитики сделают выводы и донесут их до нужных ушей. Те — следующим. И уже через пару дней мои враги получат информацию, на основании которой начнут предпринимать какие-то действия. А раз основываться они станут на заведомо неверной информации, то и задуманные ими гадости к успеху не приведут. Любой же провал врага — это мой успех. Чего еще надо-то?
Одной из причин того, что затеять что-то серьезное в Санкт-Петербурге мы с Надеждой Ивановной решили именно весной, было банальное время! Летом ничего сколько-нибудь значимого обычно в столицах не происходило. Большинство чиновников, из тех, что принимают решения и способны подсунуть нужные бумаги на подпись власть предержащим, в отпусках до августа. Путешествуют по Европе, или по берегам Черного моря. А без одобрения действительно важных вельмож у нас большие предприятия не зачинают.
В шестьдесят шестом, министр почт и телеграфов, обер-гофмейстер двора, внук фельдмаршала Кутузова, Иван Матвеевич Толстой сумел пролоббировать передачу концессии на строительство Козлово-Воронежской железной дороги местному земству. А так как сами земцы строительного опыта и желания этим заниматься не имели, строить дорогу они, по совету того же Толстого, поручили некоему Самуилу Соломоновичу Полякову. Через год, прежде известный лишь в весьма узких кругах, Поляков получил, при той же протекции, подряд на возведение пути от Ельца до Грязей. Чуть позже, линия была продлена до Орла. Самуил Соломонович заранее скупил акции обеих дорог, а затем с огромной выгодой реализовал их в Лондоне. Не забыв поблагодарить добродетеля, естественно. К шестьдесят девятому Поляков вошел в список богатейших людей России.
Каждый подрядчик имел тайного или явного высокопоставленного акционера, продвигающего в Зимнем дворце интересы своего «наперсника». Для братьев Башмаковых — это министр внутренних дел, а после — министр Госимуществ, граф Валуев и брат императрицы-матери, герцог Гессенский, для Дервиза и Мекка — министр двора граф Адлерберг, для Ефимовича — фаворитка Александра Второго княжна Долгорукая. И хотя формально на конкурсах оценивали предлагаемую стоимость версты железнодорожного пути, проработанность проекта, опытность инженера и подрядчиков, фактически шел конкурс влиятельных покровителей.
С воцарением Николая список лиц, способных продавить нужное решение изменился. А практика лоббирования — нет. Другое дело, что одновременно с назначением товарищем Председателя Совета министров Державы, мне кто-либо из лоббистов оказался без надобности. Теперь же, после майского заседания Регентского Совета, и того подавно.
Широкой публике стала известна лишь, так сказать, видимая часть айсберга. Газеты будущим же, после «исторических решений» Совета, днем опубликовали известия о принятом пакете законов и об оставлении Военно-хирургической академии в ведомстве Милютина. Но было и еще
