На волоске (СИ) - Марьяна Брай
Три дня мы спали и ели. Я хотела было заняться париком, но руки будто отказывались выполнять кропотливую работу. Хотелось, чтобы все вещи были собраны в сумку. Я готова была бежать в любую секунду и этого же требовала от всей нашей группы. Спала я в сапогах.
Дождь закончился ночью, и я проснулась оттого, что привычный уже шум будто отключили. На улице послышались голоса. Люди выходили на улицу, чтобы уже в темноте проверить скот, натаскать воды и дать корм. Они говорили громко, как днем.
Сиала принесла суп, часть нашей одежды, что сушилась в другом доме, и сказала, что утром можно будет помыться. Как только мужчины уйдут из поилки. А теперь нужно было спать и молиться, чтобы Хирг больше не лил воду за землю, призывать Индару – богиню, которая расцвечивает небо радугой, предвещающей солнце и нарождение урожая, а значит, и приход Эрины.
Встали мы с первыми лучами солнца. Распахнув ставни, я увидела ту самую радугу, о которой говорила Сиала. Ну и слава этим вашим богам. В общем, все было логично: после жары проливные ливни, после ливней радуга и солнце, но раз хотят верить, что все это Хирг, Индара и прочие, пусть молятся, а нам пора помыться и выходить. Дорога давала ощущение, что мы удаляемся, убегаем, уходим от Фалеи.
Сиала дала маленький кусочек мыла для нашей «ридганды». Когда я сопровождала «барыню» к месту омовения, успела прошептать, что если измылит все мыло, будет нести два дня все наши мешки.
Помывшись и перекусив на этот раз отваренными плодами, и правда, похожими на картофель и тыкву одновременно, мы поблагодарили хозяев и вышли из деревни. За лесом Крита сняла бордовое платье, туго свернув, засунула в мешок, подпоясала рубашку, и мы пошли быстрее.
Мне было стыдно перед Сиалой за то, что вряд ли какой-то ридган отправит к ней человека с платой за спасение его единственной дочери. Успокаивало лишь то, что мы не сильно их объели – овоща этого в огороде было столько, что можно прокормить три таких деревни. А то, что спать пришлось в чужом доме, так теперь оценят, как хорошо у себя. Все познается в сравнении.
По грязи мы шли босиком. Иногда ноги увязали почти по колено, но Лафат вытягивал зазевавшуюся беглянку, какое-то время тянул за руку за собой, чтобы задать темп, при котором грязь работает как Ньютоновская жидкость. Он точно хорошо знал все, что связано с длительными переходами, и еще через неделю дороги, когда все подсохло, как и наши желудки, велел оставаться в лесу и ждать его.
Через день, когда мы начали уже думать, что он нас бросил, он вернулся с тремя неизвестными мне птицами и мешком, из которого капала кровь. Крита и Дашала моментально вскипятили воду, ощипали что-то среднее между голубем и уткой, вычистили внутренности и поставили варить в двух котелках. Я безотрывно смотрела на лежащий у дерева мешок с подсыхающей по кругу кровью.
— Что там, Лафат? – я не хотела думать, что он принес нам чью-то голову, но мысли были именно такие.
— Это печень мертвой кошки, - спокойно сказал он и продолжил дальше подкладывать в костер ветки.
— Зачем она? Где ты ее взял?
— Не я убил ее. Кто-то ранил, она далеко ушла и умерла. Стрела была в ноге. Есть ее нельзя.
— А зачем нам ее печень?
— Утром она запахнет, и я продам ее рыбакам. За нее дадут хорошо. Дадут деньги и сушеную рыбу.
— Зачем им эта печень? – удивленно спросила я, все еще косясь на кровавый мешок. Судя по очертаниям и размеру содержимого мешка, либо кошка была алкоголиком, либо это очень большая кошка!
— На нее придет столько рыбы, что они несколько дней будут просто погружать сети в воду и вытаскивать. Печень кошки пахнет сильнее всего. Рыба придет даже от Большой воды, - голос Лафата звучал уверенно, и мне от этого было спокойно.
Птицу мы разорвали и бросили обратно в бульон. Так есть его было приятнее. Очень жирное варево быстро вернуло к жизни и желудок, и разленившийся, думающий только о пище мозг. К вечеру голова стала светлой, появилось настроение и даже уверенность, что все получится.
У нас было перо Хирговой птицы и печень какой-то суперкошки. И если следующим звеном наших находок станет говорящий кузнечик, я решу, что попала не на другую планету, а в дурацкую сказку, и так уже должна селянке за ночёвку. Лишь бы не пришлось просить муки у мельника, чтобы отдать ее кузнецу за подкову, как это было в играх, которые нравились сыну.
Я вдруг поняла, что начала смиряться, начала принимать эту жизнь. Вот уже и прошлая жизнь кажется чем-то нереальным, будто сном. Длинным, красочным сном, от которого просыпаются либо в слезах, либо от хохота. Мирило с этим миром то, что если бы моя прежняя жизнь и правда была сном, то просыпалась бы я в холодном поту. Так что, все не так уж и плохо.
Солнце после трехдневных ливней еще не успело прогреть землю, но утренняя сырость и туманы не давали спать долго. И всё же просыпались мы отдохнувшими, потому что температура ночами была ниже привычной.
Лафат ушел рано утром, а вернулся после обеда. Птицу, что осталась с прошлого дня мы доели утром, как он велел, иначе все испортилось бы еще до вечера. Весь день мы собирали травы для чая в дорогу, купались и слушали рассказы друг друга о прошлой жизни.
— Я был в Барете. На рынке взял все, что понадобится в дорогу по Большой пустоши, - объявил Лафат, кинув два полных мешка перед нами и принялся жадно пить из котелка отвар, который уже остыл.
Я вынула из его котомок несколько легких покрывал, тряпичные мешочки с сухой рыбой и мясом, какими-то ягодами и крупой.
— Все это можно есть сухим. Когда я найду ридганов, которым нужен проводник в Гордеро, мы купим
