Живи в свое удовольствие! (СИ) - Тыналин Алим

Его звали Петрониус, он очень любил лошадей, приходился троюродным племянником главному конюшнему, состоял в имперской конюшне уже два года и хотел также участвовать сегодня в гонках колесниц.

По случаю праздника меня также приодели самым торжественным образом, надев золотистую тунику из легчайшего материала, похожего на шелк, пурпурную тогу и украшенную драгоценностями диадему, которая оказалась мне слишком велика и сжимала виски. Устроитель игр также хотел нацепить на меня меч с огромным алмазом в рукояти и вручить скипетр, украшенный орлом, но я решительно этому воспротивился.

Хватит и того, что я уже наряжен, как кукла, ну, а слишком много всяких дополнительных деталей одежды будут мешать мне вести сегодня дела. Несмотря на то, что простой народ сегодня веселился и жаждал грандиозных зрелищ, мне, однако, требовалась ясная и не затуманенная льстивым почетом голова, чтобы провернуть все те махинации, что я запланировал на сегодня.

Я взобрался на колесницу, помахал нестройно кричащей толпе придворных и приказал Петрониусу трогаться в путь. Отлично смазанные колеса колесницы, блестя на солнце, повернулись и я поехал из дворца. Впереди и сзади поехали телохранители, затем двинулись родственники, за ними конные гунны, а уж потом придворные и две центурии, равномерно шагающие в строю, их вчера до самой ночи муштровали центурионы.

Ипподром, где должны были проходить гонки, находился в городской черте, в местности Кесария, на юго-востоке от дворца. Это как раз в тех местах находилась вилла покойного Кана Севера, где меня держали в заложниках.

Процессия наша двинулась к ипподрому как раз тем же путем, каким я пришел во дворец той памятной ночью, когда я встретил Лакому и других разбойников. Глядя теперь на них, подтянутых и молодцеватых, я думал о том, как одежда меняет человека. Еще недавно они ходили в обычных туниках, а теперь носят подбитые золотом плащи.

По дороге, ведущей к Ауриевым воротам вышли толпы народа. Ох и любит же повеселиться народ Рима! Казалось бы, только недавно весь город праздновал Луперкалии, а теперь с радостью и воодушевлением помчались смотреть и отмечать Эквирии.

Теперь, когда я шел во главе отряда военных и во главе придворных, меня удостоили кое-каких почестей. Не могу сказать, что народ ликовал и громогласно аплодировал при виде меня, но в целом, тут и там раздавались приветственные крики, люди мне улыбались, а не хмурились, хотя бы уже какое-то достижение. Особенно если учитывать, что совсем недавно на улицах этого же города меня избили герулы.

Народ тоже массово направлялся к ипподрому. Римляне за прошедшие века привыкли к бесплатному хлебу, а на многочисленные зрелища подсели, как на наркотик. С другой стороны, трудно осуждать их за это, поскольку других развлечений у них не имелось, разве что еще амфитеатр, где проводились различного рода спектакли и актрисы на некоторых из них, говорят, выступали совсем обнаженными. Пикантное, говорят, зрелище.

Кстати, об обнаженных. Вчера ночью я допоздна занимался подготовкой к гонкам вместе со своими людьми и отправился в спальню только поздно ночью, когда уже наступила третья стража. Валерия уже спала, причем под покрывалом я обнаружил, что она совершенно обнаженная. Я начал ее целовать и обнимать, но Валерия проснулась только для того, чтобы сонно посмотреть на меня и сказать:

— Где ты ходишь, милый, я уже соскучилась без тебя, — и опустила голову на подушку.

Я продолжил целовать ее тело и вскоре обнаружил, что она вовсе не против заняться любовью, причем улеглась для этого на боку, самым что ни на есть удобным для меня способом. Поэтому я, не мешкая, быстро вошел в нее и остаток ночи мы провели в жарких играх.

Сейчас Валерия ехала вместе с другими придворными дамами в лектиках, скрытая от любопытных взоров крытым корпусом паланкина. Моя мать категорически отказалась ввести ее в круг своих придворных дам и демонстрировала всяческое презрение. Напротив, Новия все время пожирала меня взглядом и мать старалась, чтобы она постоянно крутилась передо мной, отправляя девушку ко мне с поручениями, например, предоставить перевозчиков для сундуков с ароматическими маслами.

Я предчувствовал, что нам еще предстоит тяжкий разговор с матерью насчет Валерии. Кстати, как я выяснил из разговоров с девушкой, она принадлежала к эквитам, всадническому сословию, возникшему из среды высшего цензового разряда римских граждан, то есть из богатых плебеев и захудалых аристократов-патрициев. Отец Валерии, оказывается, был юристом и готовился стать судьей, он обладал крупным поместьем около северных ворот Равенны. Прослышав о том, что дочь приглянулась мне, он выразил желание навестить ее во дворце и я назначил ему встречу после Эквирий.

Мы проехали по дороге, ведущей к воротам и свернули по большому проспекту, ведущему через акведук в район Кесарии. Я продолжал смотреть на толпы народа, спешащего посмотреть на гонки и думал о том, удастся ли мне реализовать сегодня все задуманное.

Вскоре мы проехали через акведук. Впереди шли два контуберния, единицы солдат в десять бойцов каждая и расчищали дорогу среди толпы, стукая некоторых чересчур неторопливых рукоятями мечей по голове. Затем справа от дороги я увидел очертания огромного цирка, похожего на стадион в двадцать первом веке. По высоте его верхние ярусы находились на уровне пятого этажа многоэтажного дома.

Ипподром, который римляне называли циркус, был расположен гигантским вытянутым овалом с севера на восток. Мы медленно подъехали к его южным воротам, перед которыми уже собралась гигантская толпа народу. Стены циркуса были украшены огромными барельефами с изображением сцен из скачек на лошадях, гонок колесниц, боев гладиаторов и зверей, бега и метания дисков. Ворота в циркус были украшены полотнищами знамен империи с надписью «Слава кесарю!».

Когда моя колесница медленно подъехала к циркусу, загремела музыка, люди восторженно заревели. Совсем другое дело, такой энтузиазм мне уже нравился. Народ перед воротами расступился, я заметил, что здесь стояли по большей части простые люди, бедняки, плебеи.

Контубернии теперь уже выстроились почти идеальным строем и пошли перед моей колесницей, также, как и Марикк с Родериком. Камахан и Лаэлия ехали сзади меня. Я медленно заехал в ворота и с изумлением обнаружил, что все трибуны заполнены народом.

Ипподром занимал огромную территорию, навскидку километр в длину и полкилометра в ширину. На нем могли разместиться минимум десять тысяч зрителей, а сегодня, судя по всему, собралось вдвое больше, на трибунах была неимоверная давка. Многие стояли, потому что сидячие места были заняты. При этом места на нижних ступенях, ближе к зрелищам, был выделен для сенаторов и всадников. Народ пускали по особым бронзовым маркам-билетам. Нижние этажи трибун были каменные, прочные, а два верхних — деревянные, причем на самом верху размещались небольшие лавки и трактиры, откуда можно было смотреть на соревнования.

Я попал сюда впервые, поэтому смотрел во все глаза, как губка, впитывая впечатления. На циркус было два места, откуда можно было въехать-выехать, это южные и северные ворота. В южные заезжали участники соревнований, а в северные выезжали только победители. Там же, на северной стороне циркуса находились три башни, причем средняя как раз и высилась над воротами Победителей.

Справа от южных ворот располагались по дуге ряд стойл для колесниц и лошадей. Они представляли собой портик с двенадцатью арками для выезда колесниц и средним порталом. Сейчас все участники соревнований уже с раннего утра находились там, в тысячный раз протирали и готовили лошадей, чистили и укрепляли колесницы, разговаривали между собой, а сейчас, когда подъехал император, глазели на меня, как на диковинку.

Посередине ипподрома тянулась длинная и узкая платформа, называемая римлянами «спина», закругленная на обоих концах и превращенная таким образом в овальное кольцо. На каждом из концов стояли конусообразные позолоченные столбы, прозванные меты, поскольку служили своеобразными отметинами для возниц, что здесь надо поворачивать.